Неточные совпадения
Карандышев подходит за ней. Вожеватов подает
руку Огудаловой и Карандышеву. Кнуров, молча и не вставая с места, подает
руку Огудаловой, слегка кивает Карандышеву и погружается
в чтение
газеты.
Он держал
в руках последний нумер Galignani, [«Galignani» — «Galignani s Messenger» — «Вестник Галиньяни» — ежедневная
газета, издававшаяся
в Париже на английском языке с 1814 года.
Самгин следил, как соблазнительно изгибается
в руках офицера с черной повязкой на правой щеке тонкое тело высокой женщины с обнаженной до пояса спиной, смотрел и привычно ловил клочки мудрости человеческой. Он давно уже решил, что мудрость, схваченная непосредственно у истока ее, из уст людей, — правдивее, искренней той, которую предлагают книги и
газеты. Он имел право думать, что особенно искренна мудрость пьяных, а за последнее время ему казалось, что все люди нетрезвы.
— Языческая простота! Я сижу
в ресторане, с
газетой в руках, против меня за другим столом — очень миленькая девушка. Вдруг она говорит мне: «Вы, кажется, не столько читаете, как любуетесь моими панталонами», — она сидела, положив ногу на ногу…
—
В сущности, город — беззащитен, — сказал Клим, но Макарова уже не было на крыше, он незаметно ушел. По улице, над серым булыжником мостовой, с громом скакали черные лошади, запряженные
в зеленые телеги, сверкали медные головы пожарных, и все это было странно, как сновидение. Клим Самгин спустился с крыши, вошел
в дом,
в прохладную тишину. Макаров сидел у стола с
газетой в руке и читал, прихлебывая крепкий чай.
«Замужем?» — недоверчиво размышлял Самгин, пытаясь представить себе ее мужа. Это не удавалось. Ресторан был полон неестественно возбужденными людями; размахивая
газетами, они пили, чокались, оглушительно кричали; синещекий, дородный человек, которому только толстые усы мешали быть похожим на актера, стоя с бокалом шампанского
в руке, выпевал сиплым баритоном, сильно подчеркивая «а...
Кутузов, сняв пиджак, расстегнув жилет, сидел за столом у самовара, с
газетой в руках,
газеты валялись на диване, на полу, он встал и, расшвыривая их ногами, легко подвинул к столу тяжелое кресло.
Когда Самгин очнулся, — за окном,
в молочном тумане, таяло серебряное солнце, на столе сиял самовар, высоко и кудряво вздымалась струйка пара, перед самоваром сидел, с
газетой в руках, брат. Голова его по-солдатски гладко острижена, красноватые щеки обросли купеческой бородой; на нем крахмаленная рубаха без галстука, синие подтяжки и необыкновенно пестрые брюки.
Райский махнул
рукой, ушел к себе
в комнату и стал дочитывать письмо Аянова и другие, полученные им письма из Петербурга, вместе с журналами и
газетами.
О, пусть, пусть эта страшная красавица (именно страшная, есть такие!) — эта дочь этой пышной и знатной аристократки, случайно встретясь со мной на пароходе или где-нибудь, косится и, вздернув нос, с презрением удивляется, как смел попасть
в первое место, с нею рядом, этот скромный и плюгавый человечек с книжкой или с
газетой в руках?
— Гм. — Он подмигнул и сделал
рукой какой-то жест, вероятно долженствовавший обозначать что-то очень торжествующее и победоносное; затем весьма солидно и спокойно вынул из кармана
газету, очевидно только что купленную, развернул и стал читать
в последней странице, по-видимому оставив меня
в совершенном покое. Минут пять он не глядел на меня.
Василий Назарыч сидел
в своем кресле и просматривал последний номер
газеты. Подняв глаза, он улыбнулся дочери и протянул ей
руку.
Пущенная по
рукам жалоба читалась и перечитывалась.
Газет в деревне не было. Книги почти отсутствовали, и с красотами писанного слова деревенские обыватели знакомились почти исключительно по таким произведениям. Все признавали, что ябеда написана пером острым и красноречивым, и капитану придется «разгрызть твердый орех»… Банькевич упивался литературным успехом.
Газета у Замараева вывалилась из
рук сама собой, точно дунуло вихрем. Знакомый голос сразу привел его
в сознание. Он выскочил из-за своей конторки и бросился отнимать странника из
рук услужающего.
Коля провел князя недалеко, до Литейной,
в одну кафе-биллиардную,
в нижнем этаже, вход с улицы. Тут направо,
в углу,
в отдельной комнатке, как старинный обычный посетитель, расположился Ардалион Александрович, с бутылкой пред собой на столике и
в самом деле с «Indеpendance Belge»
в руках. Он ожидал князя; едва завидел, тотчас же отложил
газету и начал было горячее и многословное объяснение,
в котором, впрочем, князь почти ничего не понял, потому что генерал был уж почти что готов.
Когда Коля кончил, то передал поскорей
газету князю и, ни слова не говоря, бросился
в угол, плотно уткнулся
в него и закрыл
руками лицо. Ему было невыносимо стыдно, и его детская, еще не успевшая привыкнуть к грязи впечатлительность была возмущена даже сверх меры. Ему казалось, что произошло что-то необычайное, всё разом разрушившее, и что чуть ли уж и сам он тому не причиной, уж тем одним, что вслух прочел это.
В одной
руке он держал
газету, а
в другой — трубку с длиннейшим черешневым чубуком и с дорогим янтарным мундштуком.
Никогда он не взял
в руки ни одной
газеты, не произнес ни одного слова, ни одного звука; а только сидел, смотря перед собою во все глаза, но таким тупым, безжизненным взглядом, что можно было побиться об заклад, что он ничего не видит из всего окружающего и ничего не слышит.
— Ничего стыдного нет.
Рука у него теперь мягкая, словно бархат. И сам он добрее, мягче сделался. Бывало, глаза так и нижут насквозь, а нынче больше все под лоб зрачки-то закатывать стал. Очень уж, значит, за отечество ему прискорбно! Намеднись мы
в клубе были, когда
газеты пришли. Бросился, это, Удодов, конверт с «Ведомостей» сорвал:"Держится! — кричит, — держится еще батюшка-то наш!"Это он про Севастополь! Ну, да прощайте! Секрет!
— Вздор!.. Наша Раиса всех
в один узел завяжет — вот увидите, — уверенно отвечала m-lle Эмма, делая энергичный жест
рукой. — Да если бы и смазали ее, невелика беда: не пропадем. Махнем
в столицу, и прямо объявление
в газетах: «Молодая особа и т. д.» Вот и вся недолга. По крайней мере, можно пожить
в свое удовольствие.
В тишине — явственное жужжание колес, как шум воспаленной крови. Кого-то тронули за плечо — он вздрогнул, уронил сверток с бумагами. И слева от меня — другой: читает
в газете все одну и ту же, одну и ту же, одну и ту же строчку, и
газета еле заметно дрожит. И я чувствую, как всюду —
в колесах,
руках,
газетах, ресницах — пульс все чаще и, может быть, сегодня, когда я с I попаду туда, — будет 39, 40, 41 градус — отмеченные на термометре черной чертой…
Скорей за
газету: быть может — там… Я читаю
газету глазами (именно так: мои глаза сейчас — как перо, как счетчик, которые держишь, чувствуешь,
в руках — это постороннее, это инструмент).
И
газета из
рук — на пол. А я стою и оглядываю кругом всю, всю комнату, я поспешно забираю с собой — я лихорадочно запихиваю
в невидимый чемодан все, что жалко оставить здесь. Стол. Книги. Кресло. На кресле тогда сидела I — а я внизу, на полу… Кровать…
По ежедневной инерции я протянул
руку (инструмент) к книжной полке — вложил сегодняшнюю
газету к остальным,
в украшенный золотом переплет. И на пути...
Это говорил Николаев.
Газета задрожала
в руках Ромашова.
В настоящее время Афанасию Аркадьичу уже за пятьдесят, но любо посмотреть, как он бегает. Фигура у него сухая, ноги легкие — любого скорохода опередит.
Газеты терпят от него серьезную конкуренцию, потому что сведения, получаемые из первых
рук, от Бодрецова, и полнее, и свежее.
— А у нас тут мещанинишко
в городе завелся, — подхватывает непременный член, —
газету выписывает, книжки читает… да и поговаривает.
В базарные дни всякий народ около его лавчонки толпится, а он сидит и
газету в руках держит… долго ли до греха!
О Крутицыне я не имел никаких слухов. Взял ли он
в руки «знамя» и высоко ли его держал — никому до этого дела
в то время не было, и ни
в каких
газетах о том не возвещалось. Тихо было тогда, безмолвно; человек мог держать «знамя» и даже
в одиночку обедать во фраке и
в белом галстуке — никто и не заметит. И во фраке обедай, и
в халате — как хочешь, последствия все одни и те же. Даже умываться или не умываться предоставлялось личному произволению.
И хотя на другой день
в газетах было объявлено, что эти завтраки не имели политического характера, но буржуа только хитро подмигивает, читая эти толкования, и, потирая
руки, говорит: «Вот увидите, что через год у нас будут рябчики! будут!» И затем,
в тайне сердца своего, присовокупляет: «И, может быть, благодаря усердию республиканской дипломатии возвратятся под сень трехцветного знамени и страсбургские пироги».
— Ну, не буду, не буду, — поспешно проговорила Марья Николаевна. — Вам это неприятно, простите меня, не буду! не сердитесь! — Полозов появился из соседней комнаты с листом
газеты в руках. — Что ты? или обед готов?
Княгиня Вера Николаевна никогда не читала
газет, потому что, во-первых, они ей пачкали
руки, а во-вторых, она никогда не могла разобраться
в том языке, которым нынче пишут.
Действительно, Н.И. Пастухов знал всю подноготную, особенно торговой Москвы и московской администрации. Знал, кто что думает и кто чего хочет. Людей малограмотных, никогда не державших
в руках книгу и
газету, он приучил читать свой «Листок».
Вечером я выехал
в Петербург, радостно встреченный редакционными друзьями, сообщившими, что мои корреспонденции из Белграда перепечатываются
газетами, а «Россия» увеличила свой тираж. Редакция чествовала меня обедом за газетный «бум», свергнувший короля. За обедом из
рук в руки ходила моя табакерка, которой косвенно я был обязан спасением.
Популярность «Московского листка» среди москвичей объяснялась не только характером и направленностью издания, но и личностью издателя, крепко державшего
в руках всю
газету.
Разные люди перебывали за полувековую жизнь
газеты, но
газета осталась
в руках той группы молодых ученых, которые случайно одновременно были за границей,
в 1873 году, и собрались на съезд
в Гейдельберг для обсуждения вопроса — что нужно делать?
Цензура ошалела и
руками разводила, потому что, к великому ее удивлению, нагоняев пока из Петербурга не было, а ответа на цензорские донесения о прегрешениях
газеты Московским цензурным комитетом, во главе которого стоял драматург
В.И. Родиславский, не получалось.
И шло бы все по-хорошему с
газетой. Но вдруг поступила
в контору редакции, на 18 рублей жалованья, некая барынька Мария Васильевна, и случилось как-то, что фактическое распоряжение кассой оказалось у нее
в руках.
«Московский листок» сразу приобрел себе такую репутацию, что именитое и образованное купечество стыдилось брать
в руки эту
газету, никогда на нее не подписывалось, но через черный ход прислуга рано утром бегала к газетчику и потихоньку приносила «самому» номер, который он с опаской развертывал и смотрел главным образом рубрику «Советы и ответы».
Дня через три вдруг я вижу
в этой
газете заметку «Средство от холеры» — по цензурным условиям ни о Донской области, ни о корреспонденте «Русских ведомостей» не упоминалось, а было напечатано, что «редактор журнала „Спорт“
В.А. Гиляровский заболел холерой и вылечился калмыцким средством: на лошади сделал десять верст галопа по скаковому кругу — и болезнь как
рукой сняло».
Когда ему за утренним чаем А.М. Пазухин, вошедший с рукописью
в руках и
газетой «Жизнь», подал заметку о безграмотной редакции, Н.И. Пастухов, уже заранее прочитавший
газету, показал ему кукиш и сказал...
Прошли
в сад, там,
в беседке, попадья, закрыв лицо
газетой, громко читала о чём-то; прислонясь к ней, сидела Горюшина, а поп, измятый и опухший, полулежал
в плетёном кресле, закинув
руки за голову; все были пёстрые от мелких солнечных пятен, лежавших на их одежде.
— Моё почтение! — неестественно громко вскричал поп, вскакивая на ноги; бледное, усталое лицо Горюшиной вспыхнуло румянцем, она села прямо и молча, не взглянув
в глаза гостя, протянула ему
руку, а попадья, опустив
газету на колени, не своим голосом спросила...
Агатон махает
рукой и направляется к стойке, за которою производится раздача пенсий. Защемив
в руку пачку красненьких кредиток, он проходит назад мимо «старушки» и так дружелюбно кивает головой на ее почтительный поклон, что оставляет ее
в совершенном недоумении, действительно ли с ней говорил один из тех помпадуров, о которых
в газетах пишут: и приидут во град, и имут младенцев, и разбиют их о камни?!
Сажусь, однако, беру первую попавшуюся под
руку газету и приступаю к чтению передовой статьи. Начала нет; вместо него: «Мы не раз говорили». Конца нет; вместо него: «Об этом поговорим
в другой раз». Средина есть. Она написана пространно, просмакована, даже не лишена гражданской меланхолии, но, хоть убей, я ничего не понимаю. Сколько лет уж я читаю это «поговорим
в другой раз»! Да ну же, поговори! — так и хочется крикнуть…
Раз я гулял
в парке, занятый планом какой-то фантастической легенды, — мне было уже тесно
в рамках обыкновенного существования обыкновенных смертных, — как меня окликнул знакомый голос. Я оглянулся и остолбенел: меня догонял Пепко. Он был
в летнем порванном пальто и с
газетой в руках, — признак недурной…
Не получив утром
газеты, Пепко тоже прилетел
в «академию», чтобы узнать новость из первых
рук. Он был вообще
в скверном настроения духа и выругался за всех. Все чувствовали, что нужно что-то такое предпринять, что-то устроить, вообще вывернуться Фрей сердито кусал свои усы и несколько раз ударял кулаком по столу, точно хотел вышибить из него какую-то упрямую мысль, не дававшуюся добром.
Объявление о выходе «Кошницы» я прочел
в газете. Первое, что мне бросилось
в глаза, это то, что у моего романа было изменено заглавие — вместо «Больной совести» получились «Удары судьбы».
В новом названии чувствовалось какое-то роковое пророчество. Мало этого, роман был подписан просто инициалами, а неизвестная
рука мне приделала псевдоним «Запорожец», что выходило и крикливо и помпезно. Пепко, прочитав объявление, расхохотался и проговорил...
Газет тоже никогда не читал, у нас получался «Сын Отечества», а я и
в руки его не брал.
Читал он очень много. Бывало, все сидит
в клубе, нервно теребит бородку и перелистывает журналы и книги; и по лицу его видно, что он не читает, а глотает, едва успев разжевать. Надо думать, что чтение было одною из его болезненных привычек, так как он с одинаковою жадностью набрасывался на все, что попадало ему под
руки, даже на прошлогодние
газеты и календари. Дома у себя читал он всегда лежа.