Источник. Магические ритуалы и практики

Урсула Джеймс, 2011

Урсула Джеймс – преподаватель медицинской школы Оксфордского университета, автор учебника по клиническому гипнозу, человек образованный и практичный. Голос знаменитой йоркширской пророчицы Матушки Шиптон, который она слышала в детстве, давно уже перестал для нее звучать, пока в один безрадостный день Урсула не поняла, что все в ее жизни складывается не так: нет в ней ни любви, ни истинной дружбы, ни настоящего успеха. И тогда пришло время для магии. Урсула снова услышала голос старой пророчицы. Это история о том, как У. Джеймс научилась верить в истинную магию и с ее помощью получила от жизни все, чего хотела, и даже больше. Полученными от Матушки Шиптон знаниями, по ее же приказу, Урсула делится со своими читателями. Здесь говорится о любви, о силе прощения, о том, как обратить свои мечты в реальность. Это книга пророчеств и заклинаний, ритуалов и обрядов, ее магия направит вас к источнику своей силы, и вы сделаете свою жизнь радостной и успешной.

Глава 1

Я считала, что все на свете знаю; я действительно так думала. Много работала и сделала хорошую карьеру. Что с того, что у меня не было спутника жизни и друзья перестали приглашать меня в гости, потому что я всегда слишком занята? Такова жизнь в Лондоне. Стоит достичь успеха, все именно так и случается.

Так что я просто старалась не поддаваться постепенно растущему во мне ощущению темноты и одиночества. Ощущению боли. Время от времени я покидала Лондон и отдыхала на прекрасных пляжах Таиланда или Индии, пытаясь справиться с собой. Это было трудно. Я больше не владела ни своими мыслями, ни чувствами, утратила самоуважение, перестала понимать, к чему стремлюсь. Не имело значения, где я находилась: я всегда оставалась наедине с собой и постепенно начала это попросту ненавидеть.

Мой внутренний голос пробудился и все громче вопил о моем отвращении к себе, и в конце концов мне стало казаться, что весь мир слышит звуки происходящих во мне сражений. Я бродила по улицам Лондона. Я сидела на холоде, сжимая в руках газету и стаканчик с кофе. Вся из себя такая выдержанная. Такая стильная. Такая мертвая. И чтобы что-то изменилось, понадобилось число.

Моим числом стало сорок — возраст, к которому я приближалась. Мне не хотелось становиться сорокалетней; все что угодно, только не это! Мне представлялось, что дожить до такого возраста и не иметь ни детей, ни спутника жизни, ни любви и ни родных и близких — это настоящая катастрофа. Я многого достигла как профессионал: неплохо зарабатывала, была отличным специалистом, и мне казалось, что люди хорошо ко мне относятся, но все равно меня не покидало ощущение пустоты. Я не обеспечила себя настолько, чтобы могла бросить работу, и не сумела стать одной из лучших в своей профессии.

Я подошла к этому совсем близко, но, увы… И теперь все мои достижения казались мне бессмысленными и зыбкими. Знала: наберись я смелости открыто посмотреть в будущее — увижу, как моя жизнь и дальше идет по накатанной колее еще лет сорок, пока не превращусь в усталую, разочарованную старуху. В лучшем случае мне удастся сохранить эксцентричность и некоторые странности, превратив их в свои достоинства, делая вид, что такая жизнь — и вправду мой выбор. Хуже всего было то, что я уже физически стала ощущать разочарование: оно отдавало постоянным привкусом желчи во рту. Я чувствовала себя нездоровой и усталой до мозга костей.

Поэтому в конце концов я отправилась в Шотландию, в один буддийский ретрит^[1]. Обычно раз в году я посещала какой-нибудь курорт и теперь решила, что было бы неплохо попробовать что-то новенькое.

На что я не рассчитывала, так это на то, что там будет холодно, — господи, ну и холодина там стояла! — и настолько уныло. Все казалось серым и как будто придавленным небом. Приехать сюда — совершенно точно оказалось ошибкой. Ради всего святого, здесь же должно быть лето!

Помню, как я с некоторым презрением смотрела на живущих в ретрите людей. Что я тут делаю? Это место не для меня: ни мягких полотенец, ни пенящихся ванн, ни изысканных блюд, ни алкоголя! А люди!.. Да там просто было не с кем общаться. Ни единого человека моего круга, никого, кто по возвращении в Лондон мог бы оказаться полезен.

Не было никакого смысла вообще заводить какие-то знакомства. Но в любом случае я уже тут оказалась, так что, на худой конец, имела возможность как следует выспаться. Однако оказалось, у меня нет никаких шансов.

Это был просто военный лагерь медиумов какой-то! В первое же утро меня разбудили, чтобы я присоединилась к группе пешей медитации. По крайней мере, повезло, что я специально выбрала ретрит, в котором ценили молчание, и поэтому мне не пришлось общаться ни с кем из этих ужасных людей.

Я заставила себя выдраться из кровати и встала в конце длинной цепочки людей. Мы направились в лес. Дрожащая и злая, я следовала инструкциям, которые наговаривал женский голос: «Ступай след в след того, кто идет перед тобой». Грязные ноги обладательницы голоса были обуты в сандалии.

Когда я подняла голову, чтобы посмотреть ей в лицо, она уже ушла. Я зашагала — а если выражаться точнее, затопала. Я передвигалась, как рассерженный ребенок: повесив голову и крепко обхватив себя руками. Потребовалось время, но постепенно чувство раздражения все же стало стихать, и я начала обращать внимание на окружающий мир.

Я принялась играть, аккуратно ставя свои крошечные ступни в следы, оставленные ботинками идущего впереди меня мужчины. Это было совсем как когда ты ребенок и избегаешь трещин в тротуаре, потому что знаешь: если не будешь на них наступать, то случится что-то удивительное! Своего рода маленькие ритуалы, которые всегда успокаивают. Когда же я перестала их совершать?

Погруженная в размышления, я наткнулась на спину идущего впереди мужчины. Оказывается, мы остановились — а я и не заметила! Он повернулся и протянул руку, помогая мне устоять на ногах. Рука была грубой и сухой, как кора дерева. Мужчина улыбнулся и снова повернулся ко мне спиной. И меня вдруг охватило странное чувство: мне захотелось заплакать. Я хотела взять его за руку и осторожно уронить слезы ему в ладонь. О да, в тот момент я была в этом уверена! Я определенно схожу с ума, и чем быстрее уберусь из этого места, тем лучше. Мне необходимо было немедленно вернуться в Лондон. Вот и все. Я поеду домой, и все снова станет хорошо.

Тем временем наша цепочка снова тронулась в путь, и тропа стала круче. Я начала уставать; у меня заболели ноги, и мне все еще хотелось плакать. Это было просто нелепо!

Когда вернемся, найду кого-нибудь из администрации, и они вызовут такси, чтобы меня забрать. Я не могла больше здесь оставаться. Я шла уже часы — пока лес не сменился камнями и вереском. От воздуха у меня болели легкие. Я не могла толком соображать. Я попыталась составить план того, что буду делать, когда вернусь домой в Лондон, но мысли разбегались. Я шла как будто во сне. Слова растаяли, и мой мозг стал чистым и пустым — мое тело двигалось на автомате. Ничто больше не имело значения, кроме необходимости продолжать шагание. Я сконцентрировалась на отпечатках чужих ног, и время текло без всякого смысла. Теперь мне так сильно хотелось плакать, что внутри было больно, и я никак не могла понять почему. Но все-таки попыталась. Попыталась вспомнить, откуда взялась боль и почему мне так срочно нужно отсюда уехать, — но не сумела этого сделать. Казалось, к этому времени прошли целые часы, хотя я не была в этом уверена.

В конце концов я глянула вверх и обнаружила, что леса больше нет, а я стою в одиночестве на холме. Я прошла половину пути вверх по горе. Внизу виднелась накрененная крыша ретрита, и я ощущала мощь вздымающейся за ним горы. Я опустилась на какой-то камень и заплакала.

Я плакала о себе и о жизни, которая, как мне казалось, прошла мимо. Я плакала, потому что каким-то образом сбилась с пути. Я плакала, потому что осталась одна и даже не заметила, когда это получилось. Я плакала уродливыми, неосознанными слезами, такими, от которых на следующий день опухают глаза и ты выглядишь как лягушка. Я плакала, пока не устала. И потом уснула прямо там, на холме, свернувшись на вереске, словно животное. Я чувствовала ветер на своих щеках и пучки вереска, уткнувшиеся мне в бок. Я спала, пока меня не разбудил дождь.

Крупные капли ударили мне в лицо, и я засмеялась. Я села и увидела, как солнце опускается за горизонт и вокруг собираются красные облака. Небо было действительно красивым — таким красивым!.. Это была красота, которую я не могла бы поймать на камеру и унести домой. Это было представление природы — грандиозное, уникальное, и я — единственный его зритель. Звучит банально, но для меня в тот день именно так оно и было. Впервые в жизни я почувствовала связь с землей, с каждой ее частичкой. Я почувствовала себя другой — хотя пока и не понимала, насколько другой.

Шагая обратно через лес, вниз по холму, я знала, что внутри меня что-то изменилось. Мне казалось, это изменение я могу взять с собой, унести в свою старую жизнь, будто эта прогулка в гору не более чем перерыв. Знай я тогда, насколько другой в результате стану, я бы задумалась, не остаться ли мне на том холме…

Взгляд в прошлое — удивительный подарок. Перечитывая написанное, я вижу, что все, о чем я повествую, — мои мысли, в то время как случившееся в тот день не имело с моими мыслями ничего общего. Мои мысли не играли никакой роли. Мои чувства — вот что повело меня вверх по холму, и мои чувства ведут меня и сейчас.

Мне уже преподавали такой урок: в детстве некая Матушка пыталась меня наставлять, но в то время я была заинтересована только в официальном образовании. Образование, образование, образование! Я купилась на ложь и забыла о чувствах. В общем, не важно. Этот урок был мною выучен позже, только и всего.

Я спустилась с горы, замерзшая, голодная и готовая испытывать чувства. Быстро умывшись, отправилась в столовую. Все ели молча, и я искала своего знакомца с холма. Однако его там не было. Отчего-то я почувствовала разочарование. Мне бы хотелось с ним поговорить. Улыбнуться ему. Вместо этого я принялась разглядывать тех, кто сидел вокруг меня за этим длинным обшарпанным столом.

Женщина справа осторожно мне улыбнулась. Я улыбнулась в ответ и тронула ее за предплечье, указывая другой рукой на хлеб. Она прожестикулировала той стороне стола, и хлеб предпринял путешествие в мои руки. Я улыбнулась ей еще раз и обмакнула кусок грубого хлеба в свою тарелку с супом.

Не могу описать, какой вкус был в тот день у еды. Я почувствовала любовь, с которой ее готовили, заботу, с которой подавали, дружбу, с которой делили ее между сидящими за столом.

После ужина я подхватила с буфета поднос и принялась собирать пустые тарелки и ложки. Женщина, которая сидела напротив меня, сделала то же самое. Кто-то взял тряпку и стал вытирать стол. Другой выметал оставшиеся на полу крошки за дверь. Я мыла посуду, пока кто-то мягко не отодвинул меня и не занял мое место у мойки. Все дела были завершены. Никаких инструкций. Никаких слов. И во всем этом сквозила своего рода легкая ритмичность — как в птичьем посвисте: кажется бессвязным, однако такой законченный и красивый.

Вернувшись в обеденный зал, я прошла его насквозь, к центру здания — большой круглой комнате с открытым камином. Люди уже собирались вокруг огня. Одни читали, другие, полуприкрыв глаза, созерцали пламя. Я отыскала свободное кресло — подальше от огня, чтобы оставаться в тени. Мне не хотелось ни света, ни разговоров, ни отправляться в свою комнату. Хотелось побыть рядом с людьми, почувствовать их.

Мои веки стали слипаться, и я снова не могла удержать в голове ни единой мысли. Это было очень странное ощущение: словно я плыву по соленому озеру и не чувствую своего тела, и с этим ощущением я теряла ощущение себя. Почему-то это меня не беспокоило, хотя тихий голос из прошлого — некто, одетый в деловой костюм, — заметил, что следовало бы побеспокоиться. Я подула на фигурку, и она исчезла, словно сделанная из тумана.

Это была я — но прежняя. Серьезная и в костюме. Ломкая, хрупкая — однако, если уж признать горькую правду, все же заноза в заднице. Та, что всегда должна быть права. Должна быть главной. Всегда знала, как лучше. И вот там и тогда я решила, что ей реально нужен отдых. Не отпуск, а отправка на пенсию. Она это заслужила. Это было совершенно точно, поэтому я взяла ее на холм и позволила ей уснуть — прямо там, на холме, где она могла быть свободна и в безопасности. Я окружила ее теплом летнего солнца и цветами и позволила ее волосам стать длинными и красивыми. Я одела ее в длинное бархатное платье — словно сказочную принцессу — и убаюкала в зачарованный сон. И все это — пока дремала в тени, невидимая и неслышимая. Я сидела в том кресле, пока не прогорел камин, и теперь знала, что она на холме в безопасности.

В ту ночь я спала как убитая. На узенькой кровати, на жестких, грубых простынях. В ту ночь я спала крепче, чем в лучших отелях, и, когда проснулась, почувствовала себя живой, бодрой и готовой к действиям. Да, знаю, к действиям звучит немного туманно, но это все, о чем я могла думать в тот день. У меня не было никаких планов — только масса энергии. Поэтому я готовила еду и убиралась. Я сметала листья. Я вытирала пыль и полировала книжные полки в библиотеке. У меня было такое ощущение, словно я подключилась к государственной энергосистеме.

Это продолжалось целых три дня. Каждую ночь я прекрасно спала и ничего не видела во сне. Каждый день я занималась какой-нибудь полезной физической работой. К концу третьего дня я знала всех своих товарищей по именам… Ну ладно, по именам, которые сама же им и дала: Голубая Шляпа, Ацтекский Шарфик, Серьги-Колокольчики. Мне было интересно, как они называли меня. Этого я так и не узнала. На третий вечер за столом появились новые лица, и пришла моя пора уезжать. На следующий день я убрала в своей комнате, свернула постельное белье и отнесла его вниз, в прачечную.

Он стоял ко мне спиной, и именно поэтому я его узнала. Это был он — тот, кто прокладывал для меня дорогу. Я протянула ему постельное белье, а он обнял меня и молча прижал к себе. Я подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо. У него были красивые голубые глаза с «гусиными лапками» в уголках от частого смеха. Ясные голубые глаза — совсем как небо надо мной прежней, оставшейся спать на холме.

Потом он вернулся к своей работе, а я отправилась в Лондон.

Обратное путешествие на поезде прошло без каких-либо событий. Я включила свой мобильник и позволила миру вернуться. Куча сообщений в голосовой почте. Гора электронных писем. Я, должно быть, важная персона. Я снова его выключила и провела остаток поездки, глядя в окно. Дома ничто не изменилось, и это меня удивило. Я же изменилась — почему все, что меня окружало, осталось прежним?

Ладно, я понимаю. Одно дело — приобрести какой-то духовный опыт, будучи вдали от дома, другое — потом иметь дело с реальностью. Своей собственной реальностью — такой, какую вы себе создали. Вот в чем загвоздка на самом-то деле: я все еще обитала в ее доме, носила ее одежду, жила ее жизнью. Это не просто ощущалось как нечто неправильное — я даже не была уверена, что смогу притворяться собой прежней и дальше.

Оставив ее на холме, я словно оставила и ее способы взаимодействия с действительностью и теперь понятия не имела, что делать. Я знала только, чего не хочу. Но все еще не знала, что хочу. Поэтому я сделала единственное возможное: открыла ее ежедневник, чтобы посмотреть, что ей предстояло делать на этой неделе. Неделя оказалась очень заполненной. Еще бы. Нескончаемые встречи с клиентами по гипнотерапии. Это означало, что до субботы мне не видеть белого света. Так что я принялась за дело. Я одевалась в ее одежду, разговаривала ее словами, утешала ее клиентов.

К субботе моя голова была битком набита чужими печалями, горестями, гневом и болью. Возникла необходимость от всего этого избавиться, и срочно. Я решила заняться самогипнозом, чтобы привести свои мысли в порядок. В субботу утром я лежала на кровати под солнечным светом, льющимся из окна в крыше, и закрыла глаза, готовясь. Вот тогда ко мне и пришла Матушка. Полностью сформированная фигура, четкая, ясная, в великолепных сочных красках.

«С добрым утром, — дружелюбно сказала Матушка. — Теперь ты готова слушать?»

Примечания

1

Ретрит — уединение. (Примеч. пер.)