Неточные совпадения
Хлестаков. Черт его знает, что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой
кусок. (Ковыряет пальцем
в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает
рот салфеткой.)Больше ничего нет?
А был другой — допытывал,
На сколько
в день сработаешь,
По малу ли, по многу ли
Кусков пихаешь
в рот?
Она взяла хлеб и поднесла его ко
рту. С неизъяснимым наслаждением глядел Андрий, как она ломала его блистающими пальцами своими и ела; и вдруг вспомнил о бесновавшемся от голода, который испустил дух
в глазах его, проглотивши
кусок хлеба. Он побледнел и, схватив ее за руку, закричал...
— Да так же. Вы, я надеюсь, не нуждаетесь
в логике для того, чтобы положить себе
кусок хлеба
в рот, когда вы голодны. Куда нам до этих отвлеченностей!
Посмотрев
в лицо Самгина тяжелым стесняющим взглядом мутноватых глаз неопределимого цвета, он взмахнул головой, опрокинул коньяк
в рот и, сунув за щеку
кусок сахара, болезненно наморщил толстый нос. Бесцеремонность Пальцева, его небрежная речь, безучастный взгляд мутных глаз — все это очень возбуждало любопытство Самгина; слушая скучный голос, он определял...
— Ну, кто тебя не знает, Василь Васильич, — ответил казак, выковыривая ножом
куски арбуза и вкладывая их
в свой волосатый
рот.
— По необходимости, — ответил Варавка, поддев вилкой кубический
кусок арбуза и отправив его
в рот.
Внимательно следил, чтоб
куски холодного мяса и ветчины были равномерны, тщательно обрезывал ножом излишек их, пронзал вилкой оба
куска и, прежде чем положить их
в рот, на широкие, тупые зубы, поднимал вилку на уровень очков, испытующе осматривал двуцветные кусочки.
Вот он кончил наслаждаться телятиной, аккуратно, как парижанин, собрал с тарелки остатки соуса
куском хлеба, отправил
в рот, проглотил, запил вином, благодарно пошлепал ладонями по щекам своим. Все это почти не мешало ему извергать звонкие словечки, и можно было думать, что пища, попадая
в его желудок, тотчас же переваривается
в слова. Откинув плечи на спинку стула, сунув руки
в карманы брюк, он говорил...
— Ну, иной раз и сам: правда, святая правда! Где бы помолчать, пожалуй, и пронесло бы, а тут зло возьмет, не вытерпишь, и пошло! Сама посуди: сядешь
в угол, молчишь: «Зачем сидишь, как чурбан, без дела?» Возьмешь дело
в руки: «Не трогай, не суйся, где не спрашивают!» Ляжешь: «Что все валяешься?» Возьмешь
кусок в рот: «Только жрешь!» Заговоришь: «Молчи лучше!» Книжку возьмешь: вырвут из рук да швырнут на пол! Вот мое житье — как перед Господом Богом! Только и света что
в палате да по добрым людям.
Я стал разбирать
куски порознь, кладя кое-что
в рот, и так мало-помалу дошел — до вафли.
— Финашка, на, — крикнула она и, оторвав
кусок калача, дала смотревшему ей
в рот мальчику.
Чистоплотный юноша никогда не отвечал, но и с хлебом, и с мясом, и со всеми кушаньями оказалось то же самое: подымет, бывало,
кусок на вилке на свет, рассматривает точно
в микроскоп, долго, бывало, решается и наконец-то решится
в рот отправить.
— Пиль! — крикнул Коля, и
кусок в один миг перелетел с носу
в рот Перезвона. Публика, разумеется, выразила восторженное удивление.
Как бы то ни было, но с этих пор матушкой овладела та страсть к скопидомству, которая не покинула ее даже впоследствии, когда наша семья могла считать себя уже вполне обеспеченною. Благодаря этой страсти, все
куски были на счету, все лишние
рты сделались ненавистными.
В особенности возненавидела она тетенек-сестриц, видя
в них нечто вроде хронической язвы, подтачивавшей благосостояние семьи.
Говоря это, он имеет вид человека, который нес
кусок в рот, и у него по дороге отняли его.
Едал, покойник, аппетитно; и потому, не пускаясь
в рассказы, придвинул к себе миску с нарезанным салом и окорок ветчины, взял вилку, мало чем поменьше тех вил, которыми мужик берет сено, захватил ею самый увесистый
кусок, подставил корку хлеба и — глядь, и отправил
в чужой
рот.
—
В чужом
рте кусок велик, — уклончиво ответила Прасковья Ивановна.
Правда, рано утром, и то уже
в исходе марта, и без лыж ходить по насту, который иногда бывает так крепок, что скачи куда угодно хоть на тройке; подкрасться как-нибудь из-за деревьев к начинающему глухо токовать краснобровому косачу; нечаянно наткнуться и взбудить чернохвостого русака с ремнем пестрой крымской мерлушки по спине или чисто белого как снег беляка: он еще не начал сереть, хотя уже волос лезет; на пищик [Пищиком называется маленькая дудочка из гусиного пера или кожи с липового прутика, на котором издают
ртом писк, похожий на голос самки рябца] подозвать рябчика — и
кусок свежей, неперемерзлой дичины может попасть к вам на стол…
— От бедноты это приключилось, — объяснила баушка Лукерья, чтобы прекратить неприятный разговор. — Все мы так-то:
в чужом
рту кусок велик…
— Не то что проворуется, а нынче этих прожженных, словно воронья, развелось. Кусков-то про всех не хватает, так изо
рту друг у дружки рвут. Сколько их
в здешнем месте за последние года лопнуло, сколько через них, канальев, народу по миру пошло, так, кажется, кто сам не видел — не поверит!
Когда я бываю у них, то уверен, что она следит за каждым
куском, который я кладу
в рот; тщетно стараюсь я углубиться
в свою тарелку, тщетно стараюсь сосредоточить всю свою мысль на лежащем передо мною
куске говядины: я чувствую и
в наклоненном положении, что неблагонамеренный ее взор насквозь пронизывает меня.
Во-первых, начал ножом ловить соус, во-вторых, стал вытирать тарелку хлебом, быстро посылая
куски в рот, и, наконец, до того рассвирепел, что на самую тарелку начал бросать любострастные взоры…
Минуя разговоры — потому что не тридцать же лет опять болтать, как болтали до сих пор тридцать лет, — я вас спрашиваю, что вам милее: медленный ли путь, состоящий
в сочинении социальных романов и
в канцелярском предрешении судеб человеческих на тысячи лет вперед на бумаге, тогда как деспотизм тем временем будет глотать жареные
куски, которые вам сами
в рот летят и которые вы мимо
рта пропускаете, или вы держитесь решения скорого,
в чем бы оно ни состояло, но которое наконец развяжет руки и даст человечеству на просторе самому социально устроиться, и уже на деле, а не на бумаге?
Он считал каждый
кусок бифштекса, который тот отправлял
в свой
рот, ненавидел его за то, как он разевает его, как он жует, как он, смакуя, обсасывает
кусок пожирнее, ненавидел самый бифштекс.
— Он… — начал нескладно объяснять поручик. — У меня, ваше сиятельство, перед тем, может, дня два
куска хлеба во
рту не бывало, а он говорит через своего Савку… «Я, говорит, дам тебе сто рублей, покажи только, что меня знаешь, и был мне друг!..» А какой я ему друг?.. Что он говорит?.. Но тоже голод, ваше сиятельство… Иные от того людей режут, а я что ж?.. Признаюсь
в том… «Хорошо, говорю, покажу, давай только деньги!..»
Катрин, отломив небольшой
кусок сотов и положив его
в рот, насильно разжевала и проглотила.
А она знала цену этим «
кускам», ибо, проведя всю жизнь
в деревне,
в общении с крестьянским людом, вполне усвоила себе крестьянское представление об ущербе, который наносит «лишний
рот» хозяйству, и без того уже скудному.
То косынку у девки Анютки изрежет
в куски, то сонной Васютке мух
в рот напустит, то заберется на кухню и стянет там пирог (Арина Петровна, из экономии, держала детей впроголодь), который, впрочем, тут же разделит с братьями.
Вот скрипнула дверь, ветер стучит ставнями; Кедрил дрожит и наскоро, почти бессознательно упрятывает
в рот огромный
кусок курицы, который и проглотить не может.
Ключарёв прервал свои сны за пожарным сараем, под старой уродливой ветлой. Он нагнул толстый сук, опутав его верёвкой, привязал к нему ружьё, бечёвку от собачки курка накрутил себе на палец и выстрелил
в рот. Ему сорвало череп: вокруг длинного тела лежали
куски костей, обросшие чёрными волосами, на стене сарая, точно спелые ягоды, застыли багровые пятна крови, серые хлопья мозга пристали ко мшистым доскам.
Старуха глотала крупник с торопливой жадностью, громко чавкая и запихивая
в рот огромные
куски хлеба, так что под ее дряблыми щеками вздувались и двигались большие гули.
Лукашка между тем, держа обеими руками передо
ртом большой
кусок фазана и поглядывая то на урядника, то на Назарку, казалось, был совершенно равнодушен к тому, чтò происходило, и смеялся над обоими. Казаки еще не успели убраться
в секрет, когда дядя Ерошка, до ночи напрасно просидевший под чинарой, вошел
в темные сени.
Афраф, стройный, с седыми баками,
в коломенковой ливрее, чистый и вылощенный, никогда ни слова не говорил за столом, а только мастерски подавал кушанья и убирал из-под носу тарелки иногда с недоеденным вкусным
куском, так что я при приближении бесшумного Афрафа оглядывался и запихивал
в рот огромный последний
кусок, что вызывало шипение тетенек и сравнение меня то с собакой, то с крокодилом.
Половой сунул
в рот две копейки, схватил чайник и тотчас же принес два
куска сахару, прибор и чайник с кипятком. Мой сосед молча пил до поту, ел баранки и, наконец, еще раз поблагодарив меня, спросил...
— Какое вино! Не приезжайте вы к ним, так они дня три или четыре
куска бы
в рот не взяли: такие стали постники.
В самом деле, это было забавное зрелище: как скоро бросят калач
в воду, то несколько из самых крупных карпий (а иногда и одна) схватят калач и погрузят его
в воду; но, не имея возможности его откусить, скоро выпустят изо
рта свою добычу, которая сейчас всплывет на поверхность воды; за нею немедленно являются и карпии, уже
в большем числе, и с большею жадностью и смелостью схватывают калач со всех сторон, таскают, дергают, ныряют с ним, и как скоро он немного размокнет, то разрывают на
куски и проглатывают
в одну минуту.
Я имел случай много раз наблюдать его
в прозрачных водах: завидя добычу, крупный окунь прямо бросается к ней, сначала быстро, но чем ближе, тем медленнее; приближаясь, разевает
рот и, почти коснувшись губами
куска, вдруг останавливается неподвижно и, не делая движения
ртом, как будто потянет
в себя воду: крючок с насадкой исчезает, а окунь продолжает плыть как ни
в чем не бывало, увлекая за собой и лесу, и наплавок, и даже удилище.
Забору этому не было конца ни вправо, ни влево. Бобров перелез через него и стал взбираться по какому-то длинному, крутому откосу, поросшему частым бурьяном. Холодный пот струился по его лицу, язык во
рту сделался сух и неподвижен, как
кусок дерева;
в груди при каждом вздохе ощущалась острая боль; кровь сильными, частыми ударами била
в темя; ушибленный висок нестерпимо ныл…
Старику стало тяжело среди этих людей, они слишком внимательно смотрели за
кусками хлеба, которые он совал кривою, темной лапой
в свой беззубый
рот; вскоре он понял, что лишний среди них; потемнела у него душа, сердце сжалось печалью, еще глубже легли морщины на коже, высушенной солнцем, и заныли кости незнакомою болью; целые дни, с утра до вечера, он сидел на камнях у двери хижины, старыми глазами глядя на светлое море, где растаяла его жизнь, на это синее,
в блеске солнца, море, прекрасное, как сон.
Но время шло, а он оставался всё таким же: огромная голова, длинное туловище с четырьмя бессильными придатками; только улыбка его принимала всё более определенное выражение ненасытной жадности да
рот наполнялся двумя рядами острых кривых зубов. Коротенькие лапы научились хватать
куски хлеба и почти безошибочно тащили их
в большой, горячий
рот.
Отламывая большие
куски хлеба, он расправляет ими усы, мокрые от вина, и, вложив
кусок в темный
рот, говорит, мерно двигая волосатыми челюстями...
Что локти на стол положил — точно мужик! что
в носу ковыряешь — точно мужик! смотри, какой
кусок в рот запихал — точно мужик!
Матица, поставив решето себе на колени, молча вытаскивала из него большими пальцами серые
куски пищи, клала их
в широко открытый
рот и громко чавкала. Зубы у неё были крупные, острые. И перед тем, как дать им
кусок, она внимательно оглядывала его со всех сторон, точно искала
в нём наиболее вкусные местечки.
Это подействовало на всех так, как будто что-то оглушительно треснуло или огонь
в комнате погас и всех сразу охватила густая тьма, — и люди замерли
в этой тьме, кто как стоял. Открытые
рты, с
кусками пищи
в них, были как гнойные раны на испуганных, недоумевающих лицах этих людей.
Но Прокоп, который только что перед тем запихал себе
в рот огромный
кусок колбасы, сомнительно покачивал головой.
Егор поставил тарелки, подал суп и откупоренную бутылку пива. Господин Шмит принялся за обед с видом необыкновенного довольства. Через несколько минут
в тарелке ничего не было; г-н Шмит отломил
кусок булки, обтер им засаленные губы и тотчас же отправил
в рот. Затем он посмотрел на меня, прищурив один глаз, улыбнулся с лукавым торжеством и отпил сразу полкружки пива. Господин Шмит щеголял своеобразной гастрономической эстетикой, внушавшей зрителю невольный аппетит.
— Прилично! — воскликнул Бегушев и захохотал саркастическим смехом. — Прилично очень!.. Когда этот мерзавец за каждым
куском, который глотал его гость, лез почти
в рот к нему и спрашивал: «Хорошо?.. Хорошо?..» Наконец, он врал непроходимо: с какой наглостью и дерзостью выдумал какую-то мадеру мальвуази, существовавшую при осаде Гибралтара, и вино из садов герцога Бургундского! Чем же он нас после того считает? Пешками, болванами, которые из-за того, что их покормят, будут выслушивать всякую галиматью!
На этот зов из будки выскочил другой городовой —
в рубашке и с
куском пирога во
рту.
Домашним хозяйством никто не занимался, и оно шло весьма плохо, даже стол был очень дурен, и по этому обстоятельству случилось со мной вот какое приключение: один раз за ужином (мы ужинали всегда
в большом доме за общим столом) подали ветчину; только что я, отрезав
кусок, хотел положить его
в рот, как стоявший за моим стулом Евсеич толкнул меня
в спину; я обернулся и с изумлением посмотрел на своего дядьку; он покачал головой и сделал мне знак глазами, чтобы я не ел ветчины; я положил
кусок на тарелку и тут только заметил, что ветчина была тухлая и даже червивая; я поспешно отдал тарелку.