Неточные совпадения
Дронов существовал для него только
в те часы, когда являлся пред ним и рассказывал о многообразных своих делах, о том, что выгодно купил и перепродал партию холста или книжной бумаги, он вообще покупал, продавал, а также устроил вместе с Ногайцевым
в каком-то мрачном подвале театрик «сатиры и юмора», — заглянув
в этот театр, Самгин убедился, что юмор сведен был к случаю с одним
нотариусом, который на глазах своей жены обнаружил
в портфеле у себя панталоны какой-то дамы.
Вдова
нотариуса Казакова, бывшая курсистка, деятельница по внешкольному воспитанию, женщина
в пенсне, с красивым и строгим лицом, доказывала редактору, что теории Песталоцци и Фребеля неприменимы
в России.
Нотариус не внушал доверия, и Самгин подумал, что следует посоветоваться с Дроновым, — этот, наверное, знает, как продают дома.
В доме Варвары его встретила еще неприятность: парадную дверь открыла девочка подросток — черненькая, остроносая и почему-то с радостью, весело закричала...
— Если успею, — сказал Самгин и, решив не завтракать
в «Московской», поехал прямо с вокзала к
нотариусу знакомиться с завещанием Варвары. Там его ожидала неприятность: дом был заложен
в двадцать тысяч частному лицу по первой закладной. Тощий, плоский
нотариус, с желтым лицом, острым клочком седых волос на остром подбородке и красненькими глазами окуня, сообщил, что залогодатель готов приобрести дом
в собственность, доплатив тысяч десять — двенадцать.
— Жил
в этом доме старичишка умный, распутный и великий скаред. Безобразно скуп, а трижды
в год переводил по тысяче рублей во Францию,
в бретонский городок — вдове и дочери какого-то
нотариуса. Иногда поручал переводы мне. Я спросила: «Роман?» — «Нет, говорит, только симпатия». Возможно, что не врал.
— Год на год не приходится, Сергей Александрыч. А среднее надо класть тысяч сто… Вот
в третьем году адвоката Пикулькина тысяч на сорок обыграли,
в прошлом году
нотариуса Калошина на двадцать да банковского бухгалтера Воблина на тридцать. Нынче, сударь, Пареный большую силу забирать начал:
в шестидесяти тысячах ходит. Ждут к рождеству Шелехова — большое у них золото идет, сказывают, а там наши на Ирбитскую ярмарку тронутся.
Старик
нотариус прочел мне несколько тетрадей, акт о прочтении их, mainlevee, [снятие запрещения (фр.).] потом настоящий акт — из всего составилась целая книга in folio. [
в лист (лат.).]
Один из первых революционных шагов моих, развязавших меня с Россией, погрузил меня
в почтенное сословие консервативных тунеядцев, познакомил с банкирами и
нотариусами, приучил заглядывать
в биржевой курс — словом, сделал меня западным rentier.
Нотариус объяснил мне, что деньги должны остаться у него, по крайней мере, три месяца,
в продолжение которых сделается публикация и вызовутся все кредиторы, имеющие какие-нибудь права на дом.
В доказательство представил купчую крепость, заверенную у
нотариуса, по которой и деньги уплатил сполна.
От
нотариуса Малыгин направился прямо
в ссудную кассу Замараева. Он ворвался, как ураган, и сгоряча не узнал даже зятя.
Приставанья и темные намеки писаря все-таки встревожили Харитона Артемьича, и он вечерком отправился к старичку
нотариусу Меридианову, с которым водил дела. Всю дорогу старик сердился и ругал проклятого писаря.
Нотариус был дома и принял гостя
в своем рабочем кабинете.
В тот же вечер, часов около одиннадцати, она искусно навела
в разговоре
нотариуса на то, чтобы он показал ей его несгораемый ящик, играя на его своеобразном денежном честолюбии. Быстро скользнув глазами по полкам и по выдвижным ящикам, Тамара отвернулась с ловко сделанным зевком и сказала...
И, обняв руками шею
нотариуса, прошептала ему губами
в самые губы, обжигая горячим дыханием...
Наконец, этим летом, когда семья
нотариуса уехала за границу, она решилась посетить его квартиру и тут
в первый раз отдалась ему со слезами, с угрызениями совести и
в то же время с такой пылкостью и нежностью, что бедный
нотариус совершенно потерял голову: он весь погрузился
в ту старческую любовь, которая уже не знает ни разума, ни оглядки, которая заставляет человека терять последнее — боязнь казаться смешным.
Между ними завязалась переписка,
в которой
нотариус щеголял слогом и пылкостью чувств, достойными героев Поля Бурже.
И вот как раз теперь этот давно ожидаемый срок подошел: только что кончилась большая контрактовая ярмарка, и все нотариальные конторы совершали ежедневно сделки на громадные суммы. Тамара знала, что
нотариус отвозил обычно залоговые и иные деньги
в банк по субботам, чтобы
в воскресенье быть совершенно свободным. И вот потому-то
в пятницу днем
нотариус получил от Тамары следующее письмо...
На прощание она отказалась провести вечер с
нотариусом и не хотела встречаться с ним, но зато позволила писать ей
в почтамт до востребования, на вымышленное имя.
Потом, тронувшись просьбами
нотариуса о встрече, она назначила ему свидание
в Княжеском саду, была мила, остроумна и томна, но поехать с ним куда-нибудь отказалась.
Она соглашалась принять от него букет цветов, скромный завтрак
в загородном ресторане, но возмущенно отказывалась от всяких дорогих подарков и вела себя так умело и тонко, что
нотариус никогда не осмеливался предложить ей денег.
Так играла с ним Тамара и все более и более нащупывала под собой почву. Она уже знала теперь,
в какие дни хранятся у
нотариуса в его несгораемом железном шкафу особенно крупные деньги. Однако она не торопилась, боясь испортить дело неловкостью или преждевременностью.
Совершенно добровольно, ничуть не нуждаясь
в деньгах, он прослужил один год клерком у
нотариуса, другой — письмоводителем у мирового судьи, а весь прошлый год, будучи на последнем курсе, вел
в местной газете хронику городской управы и нес скромную обязанность помощника секретаря
в управлении синдиката сахарозаводчиков.
Дело
в том, что у нее был
в городе длительный роман с одним
нотариусом — пожилым, довольно богатым, но весьма скаредным человеком.
— Да-с,
в конторе у
нотариуса сидит… духота-то какая! да еще прочие служащие
в трактир за кипятком заставляют бегать!
Два помещика отправлялись
в Т., чтобы ликвидировать, и
в ожидании минуты, когда нужно будет предстать перед очи старшего
нотариуса, пропускали по маленькой и с каким-то блаженным видом сообщали друг другу предполагаемые результаты ликвидации.
—
В Москве, сударь!
в яме за долги года с два высидел, а теперь у
нотариуса в писцах,
в самых, знаете, маленьких… десять рублей
в месяц жалованья получает. Да и какое уж его писанье! и перо-то он не
в чернильницу, а больше
в рот себе сует. Из-за того только и держат, что предводителем был, так купцы на него смотреть ходят. Ну, иной смотрит-смотрит, а между прочим — и актец совершит.
И только тогда, когда «подвох» возымел уже свое действие, когда психологическая игра совершила весь свой круг и получила от
нотариуса надлежащую санкцию, когда участвовавшие
в ней стороны уже получили возможность проверить самих себя, только тогда начинают они ощущать нечто странное.
— Ну, кому надо! Да чего вы так испугались, ведь у вас, Юлия Михайловна говорила, заготовляется всегда по нескольку списков, один за границей у
нотариуса, другой
в Петербурге, третий
в Москве, потом
в банк, что ли, отсылаете.
Вечером Передонов пошел
в клуб, — позвали играть
в карты. Был там и
нотариус Гудаевский. Передонов испугался, когда увидел его. Но Гудаевский вел себя мирно, и Передонов успокоился.
Сухим, резким голосом Хрипач передал Передонову дошедшие до него слухи, — из достоверных источников, прибавил он, — о том, что Передонов ходит на квартиры к ученикам, сообщает их родителям или воспитателям неточные сведения об успехах и поведении их детей и требует, чтобы мальчиков секли, вследствие чего происходят иногда крупные неприятности с родителями, как, например, вчера
в клубе с
нотариусом Гудаевским.
Нотариус Гудаевский изображал дикого американца:
в волосах петушьи перья, маска медно-красная с зелеными нелепыми разводами, кожаная куртка, клетчатый плед через плечо и кожаные высокие сапоги с зелеными кисточками.
В местном губернском листке появилась статейка о том, будто бы
в нашем городе некая госпожа К. сечет живущих у нее на квартире маленьких гимназистов, сыновей лучших местных дворянских семей.
Нотариус Гудаевский носился с этим известием по всему городу и негодовал.
— Ах боже мой! да мало ли нынче дел для способного человека: идти
в нотариусы, идти
в маклера,
в поверенные по делам, — у нас ведь есть связи: наконец издавай газету или журнал и громи, и разбивай, и поднимай вопросы, и служи таким образом молодому поколению, а не правительству.
Из присутствовавших за столом немногие знали о революционной деятельности Шведевенгера: из труппы — только Писарев, Стрепетова, Глама, суфлер Н. А. Корнев; а из гостей — С. А. Юрьев, седобородый, волосатый, подслеповатый, похожий на невыспавшегося Зевса переводчик пьесы «Фуэнте Овехуна» Лопе де Вега,
нотариус И. А. Маурин — свой человек при театре Бренко, другой
нотариус, Орлов, бежавший впоследствии
в Швейцарию
в связи с «первым марта», и адвокат Иогихес.
Между чаем и ужином — карт
в этом доме не было — читали, Василий Николаевич Андреев-Бурлак рассказывал, М. Н. Климентова, недавно начавшая выступать на сцене и только что вышедшая замуж за С. А. Муромцева, пела. Однажды, не успели сесть за ужин, как вошли постоянные гости этих суббот: архитектор М. Н. Чичагов — строитель Пушкинского театра и общий друг артистов, П. А. Маурин —
нотариус и театрал. Их встретили приветствиями и поднятыми бокалами, а они
в ответ, оба
в один голос...
Управляющий на другой же день принес князю занятые под именье деньги, более ста тысяч. Князь, внимательно и старательно пересчитав их, запер
в свой железный шкаф и потом, велев подать себе карету, поехал к
нотариусу.
Нотариус этот был еще старый знакомый его отца. Увидав князя, он произнес радостное восклицание.
— Есть, имею! — отвечал
нотариус, вводя князя
в свой кабинет. — Молодым людям стыдно бы хворать!.. Вот нам старикам — другое дело!
Возвратясь домой, князь, кажется, только и занят был тем, что ожидал духовную, и когда часам к семи вечера она не была еще ему привезена, он послал за нею нарочного к
нотариусу; тот, наконец, привез ему духовную. Князь подписал ее и тоже бережно запер
в свой железный шкаф. Остальной вечер он провел один.
— Ах, пожалуйста! — воскликнула Анна Юрьевна, и таким образом вместо
нотариуса они проехали к Сиу, выпили там шоколаду и потом заехали опять
в дом к Анне Юрьевне, где она и передала все бумаги барону. Она, кажется, начала уже понимать, что он ухаживает за ней немножко. Барон два дня и две ночи сидел над этими бумагами и из них увидел, что все дела у Анны Юрьевны хоть и были запущены, но все пустые, тем не менее, однако, придя к ней, он принял серьезный вид и даже несколько мрачным голосом объяснил ей...
Каким образом запутался
в твоем кармане рубль? как случилось, что, постепенно перекладывая запутавшиеся рубли из кармана
в шкатулку, ты, наконец, воскликнул: а теперь пойдем к
нотариусу и постараемся определить, что следует разуметь под именем недвижимого имущества?
Все это, однако ж, относится к собственности уже осуществившейся, то есть опущенной
в карман, запертой
в шкатулку, или получившей от
нотариуса надлежащую санкцию.
Старик уезжал ненадолго
в город. Кто-то рассказал Аксинье, что он ездил к
нотариусу, чтобы писать завещание, и что Бутёкино, то самое, на котором она жгла кирпич, он завещал внуку Никифору. Об этом ей сообщили утром, когда старик и Варвара сидели около крыльца под березой и пили чай. Она заперла лавку с улицы и со двора, собрала все ключи, какие у нее были, и швырнула их к ногам старика.
— Да, частное,
в конторе одного
нотариуса, на двадцати пять
в месяц. Конечно, только покамест, но когда я делал там предложение, то и того не имел. Я тогда служил на железной дороге, на десяти рублях, но все это только покамест.
Милорадович тотчас потребовал
нотариуса; но когда тот пришел, он думал, думал — и сказал наконец: «Ну, братец, это очень мудрено, ну, так все как по закону следует, разве вот что — у одного старого приятеля моего есть сын, славный малый, но такая горячая голова, он, я знаю, замешан
в это дело, ну, так напишите, что я, умирая, просил государя его помиловать — больше, ma foi, ничего не знаю».
Продолжается музыка. Входят Александра Ивановна и отец Герасим, священник
в наперсном кресте и
нотариус. Все встают.
Марья Ивановна. Вот сестра и поехала
в Москву, хотела переговорить с
нотариусом, а главное, привезти отца Герасима, чтобы он убедил его.
Николай Иванович. И мне что же делать? Ведь я знаю, зачем выписали этого жалкого, наряженного
в эту рясу, человека с крестом и зачем Алина привезла
нотариуса. Вы хотите, чтоб я перевел именье на тебя. Не могу. Ведь ты знаешь, что я люблю тебя двадцать лет нашей жизни, люблю и хочу тебе добра, и поэтому не могу подписывать тебе. Если подписывать, то тем, у кого отнята, крестьянам. А так не могу. Я должен отдать им. И я рад
нотариусу и должен сделать это.
Александра Ивановна. Я как себе сказала, что сделаю, так все и сделала. Отца Герасима застала и вот уговорила заехать. Он едет
в Курск, и свое дело сделала. И
нотариус вот. У него бумага готова. Только подписать.
Но ее владелец, Павел Аркадьевич Завалишин, бывший корнет армейской кавалерии, затем комиссионер по продаже домов, позднее —
нотариус в крупном портовом городе на юге, а ныне известный нефтяник, пароходовладелец и председатель биржевого комитета, — не чувствовал этого противоречия.
Блондель настоял на том, чтобы
нотариус из Чикаго (где все это происходило) засвидетельствовал
в своей конторе все условия пари.