Неточные совпадения
И те и другие считали его гордецом; и те и другие его уважали за его отличные, аристократические манеры, за слухи о его победах; за то, что он прекрасно одевался и всегда останавливался
в лучшем номере лучшей гостиницы; за то, что он вообще хорошо обедал, а однажды даже пообедал с Веллингтоном [Веллингтон Артур Уэлсли (1769–1852) — английский полководец и государственный деятель;
в 1815
году при содействии прусской армии одержал победу над Наполеоном при Ватерлоо.] у Людовика-Филиппа; [Людовик-Филипп, Луи-Филипп — французский король (1830–1848); февральская
революция 1848
года заставила Людовика-Филиппа отречься от престола и бежать
в Англию, где он и умер.] за то, что он всюду возил с собою настоящий серебряный несессер и походную ванну; за то, что от него пахло какими-то необыкновенными, удивительно «благородными» духами; за то, что он мастерски играл
в вист и всегда проигрывал; наконец, его уважали также за его безукоризненную честность.
— Ведьма, на пятой минуте знакомства, строго спросила меня: «Что не делаете
революцию, чего ждете?» И похвасталась, что муж у нее только
в прошлом
году вернулся из ссылки за седьмой
год, прожил дома четыре месяца и скончался
в одночасье, хоронила его большая тысяча рабочего народа.
— Спасибо, голубчик! Ситуация, черт ее возьми, а? И при этом мой полк принимал весьма деятельное участие
в борьбе с
революцией пятого
года — понимаете?
Самгин пристально смотрел на ряды лысых, черноволосых, седых голов, сверху головы казались несоразмерно большими сравнительно с туловищами, влепленными
в кресла. Механически думалось, что прадеды и деды этих головастиков сделали «Великую
революцию», создали Наполеона. Вспоминалось прочитанное о 30-м, 48-м, 70-м
годах в этой стране.
Бывал у дяди Хрисанфа краснолысый, краснолицый профессор, автор программной статьи, написанной им
лет десять тому назад;
в статье этой он доказывал, что
революция в России неосуществима, что нужно постепенное слияние всех оппозиционных сил страны
в одну партию реформ, партия эта должна постепенно добиться от царя созыва земского собора.
— Я всего второй
год здесь, жила
в Кишиневе, это тоже ужасно, Кишинев. Но здесь… Трудно привыкнуть. Такая противная, злая река. И всем хочется
революции.
Улавливая отдельные слова и фразы, Клим понял, что знакомство с русским всегда доставляло доктору большое удовольствие; что
в 903
году доктор был
в Одессе, — прекрасный, почти европейский город, и очень печально, что
революция уничтожила его.
В истории знала только двенадцатый
год, потому что mon oncle, prince Serge, [мой дядя, князь Серж (фр.).] служил
в то время и делал кампанию, он рассказывал часто о нем; помнила, что была Екатерина Вторая, еще
революция, от которой бежал monsieur de Querney, [господин де Керни (фр.).] а остальное все… там эти войны, греческие, римские, что-то про Фридриха Великого — все это у меня путалось.
Но особенно любил Пахотин уноситься воспоминаниями
в Париж, когда
в четырнадцатом
году русские явились великодушными победителями, перещеголявшими любезностью тогдашних французов, уже попорченных
в этом отношении
революцией, и превосходившими безумным мотовством широкую щедрость англичан.
В продолжение своей карьеры он перебывал
в связях со многими либеральнейшими людьми своей эпохи, и
в России и за границей, знавал лично и Прудона и Бакунина и особенно любил вспоминать и рассказывать, уже под концом своих странствий, о трех днях февральской парижской
революции сорок восьмого
года, намекая, что чуть ли и сам он не был
в ней участником на баррикадах.
Старый мир, осмеянный Вольтером, подшибленный
революцией, но закрепленный, перешитый и упроченный мещанством для своего обихода, этого еще не испытал. Он хотел судить отщепенцев на основании своего тайно соглашенного лицемерия, а люди эти обличили его. Их обвиняли
в отступничестве от христианства, а они указали над головой судьи завешенную икону после
революции 1830
года. Их обвиняли
в оправдании чувственности, а они спросили у судьи, целомудренно ли он живет?
Года полтора после того, как это было написано, Прудон издал свое большое сочинение «О справедливости
в церкви и
в революции».
Пришла
революция 1848
года и увлекла меня
в свой круговорот, прежде чем я что-нибудь сделал для спасения моего состояния.
— Заметьте, — добавил я, — что
в Стансфильде тори и их сообщники преследуют не только
революцию, которую они смешивают с Маццини, не только министерство Палмерстона, но, сверх того, человека, своим личным достоинством, своим трудом, умом достигнувшего
в довольно молодых
летах места лорда
в адмиралтействе, человека без рода и связей
в аристократии.
От Гарибальди я отправился к Ледрю-Роллену.
В последние два
года я его не видал. Не потому, чтоб между нами были какие-нибудь счеты, но потому, что между нами мало было общего. К тому же лондонская жизнь, и
в особенности
в его предместьях, разводит людей как-то незаметно. Он держал себя
в последнее время одиноко и тихо, хотя и верил с тем же ожесточением, с которым верил 14 июня 1849
в близкую
революцию во Франции. Я не верил
в нее почти так же долго и тоже оставался при моем неверии.
К тому же правительство Бонапарта превосходно поставлено, чтоб пользоваться доносчиками всех партий. Оно представляет
революцию и реакцию, войну и мир, 89
год и католицизм, падение Бурбонов и 41/2 %. Ему служит и Фаллу-иезуит, и Бильо-социалист, и Ларошжаклен-легитимист, и бездна людей, облагодетельствованных Людовиком-Филиппом. Растленное всех партий и оттенков естественно стекает и бродит
в тюльерийском дворце.
Затем разговор переменился. Февральская
революция и 1848
год вышли из могилы и снова стали передо мной
в том же образе тогдашнего трибуна, с несколькими морщинами и сединами больше. Тот же слог, те же мысли, те же обороты, а главное — та же надежда.
Через несколько номеров журнала оказалось, что
в таком эклектическом виде «Новый путь» дальше существовать не может, и был создан новый журнал «Вопросы жизни», просуществовавший всего один
год в трудных условиях начинающейся
революции.
В наступающем
году начнется страшная мировая война, Россия потерпит поражение и будет обрезана
в своей территории, после этого будет
революция.
Герцен был разочарован
в Западе после
революции 48
года, он оттолкнулся от мещанства Запада.
Годы, проведенные
в советской России,
в стихии коммунистической
революции, давали мне чувство наибольшей остроты и напряженности жизни, наибольших контрастов.
В последний
год перед
революцией в Москве происходили закрытые общественные собрания.
В статье, написанной
в 1907
году и вошедшей
в мою книгу «Духовный кризис интеллигенции», я довольно точно предсказал, что, когда
в России настанет час настоящей
революции, то победят большевики.
Летом 17
года,
в стихии
революции,
в Москве происходили церковные собрания, подготовлявшие епархиальный съезд и собор.
Рядом с Екатерининской больницей стоял прекрасный старинный особняк. До самой Октябрьской
революции он принадлежал князю Волконскому, к которому перешел еще
в пятидесятых
годах от князя Мещерского.
В 1923–1924
годах на месте, где были «Мясницкие» меблированные комнаты, выстроены торговые помещения. Под ними оказались глубоченные подвалы со сводами и какими-то столбами, напоминавшие соседние тюрьмы «Тайного приказа», к которому, вероятно, принадлежали они. Теперь их засыпали, но до
революции они были утилизированы торговцем Чичкиным для склада молочных продуктов.
Революция смела тюрьму, гауптвахту, морг, участок и перевела
в другое место Тверскую пожарную команду, успевшую отпраздновать
в 1923
году столетие своего существования под этой каланчой.
На другой день и далее, многие
годы, до самой
революции, магазин был полон покупателей, а тротуары — безденежных, а то и совсем голодных любопытных, заглядывавших
в окна.
Наконец, 12 ноября 1922
года в обновленных залах бывшего Английского клуба открывается торжественно выставка «Красная Москва», начало Музея
Революции. Это — первая выставка, начало революционного Музея
в бывшем «храме праздности».
У Григорьева была большая прекрасная библиотека, составленная им исключительно на Сухаревке. Сын его, будучи студентом, участвовал
в революции.
В 1905
году он был расстрелян царскими войсками. Тело его нашли на дворе Пресненской части,
в груде трупов. Отец не пережил этого и умер. Надо сказать, что и ранее Григорьев считался неблагонадежным и иногда открыто воевал с полицией и ненавидел сыщиков…
Выстроил его
в 1782
году, по проекту знаменитого архитектора Казакова, граф Чернышев, московский генерал-губернатор, и с той поры дом этот вплоть до
революции был бессменно генерал-губернаторским домом.
То же самое произошло и с домом Троекурова. Род Троекуровых вымер
в первой половине XVIII века, и дом перешел к дворянам Соковниным, потом к Салтыковым, затем к Юрьевым, и, наконец,
в 1817
году был куплен «Московским мещанским обществом», которое поступило с ним чисто по-мещански: сдало его под гостиницу «Лондон», которая вскоре превратилась
в грязнейший извозчичий трактир, до самой
революции служивший притоном шулеров, налетчиков, барышников и всякого уголовного люда.
Этому последнему каракозовцу немного не удалось дожить до каракозовской выставки
в Музее
Революции в 1926
году.
В 1839
году умер Свиньин, и его обширная усадьба и барские палаты перешли к купцам Расторгуевым, владевшим ими вплоть до Октябрьской
революции.
Поразительно, что на Соборе 17-го
года, который стал возможен только благодаря
революции, не обнаружилось никакого интереса к религиозным проблемам, мучившим русскую мысль XIX и начала XX
в.
В это же время Герцен, разочаровавшийся
в революции 48-го
года, писал, что началось разложение Европы.
— Французская
революция 1848
года вызвала усиление цензурного гнета
в России.
По одну сторону редакции была пивная Трехгорного завода, а с другой — винный погреб Птицына. Наверху этого старого, сломанного
в первые
годы революции, двухэтажного дома помещались довольно сомнительные номера «Надежда», не то для приходящих, не то для приезжающих.
Если даже и допустить то, что вследствие особенно невыгодно сложившихся для правительства обстоятельств, как, например, во Франции
в 1870
году, какое-либо из правительств было бы свергнуто силою и власть перешла бы
в другие руки, то эта новая власть ни
в каком случае не была бы менее угнетательной, чем прежняя, а всегда, напротив, защищая себя от всех озлобленных свергнутых врагов, была бы более деспотична и жестока, чем прежняя, как это и было при всех
революциях.
Едва ли какая-либо
революция может быть бедственнее для большой массы народа постоянно существующего порядка или скорее беспорядка нашей жизни с своими обычными жертвами неестественной работы, нищеты, пьянства, разврата и со всеми ужасами предстоящей войны, имеющей поглотить
в один
год больше жертв, чем все
революции нынешнего столетия.
1) что
в городе,
в течение десяти
лет, не произошло ни одной
революции, тогда как до того времени не проходило ни одного
года без возмущения...
В течение десяти
лет не случилось ни одного воровства, ни одного восстания; снегири постепенно старелись и плодили других снегирей, но и эти, подобно родителям, порхали лишь с ветки на ветку, услаждая обывательский слух своим щебетанием и отнюдь не думая о
революциях; обыватели отъелись, квартальные отъелись, предводитель просто задыхался от жира.
И что же вышло? Сначала, действительно, обывателям казалось несколько странным, что выискался такой помпадур, который не верит
в бунты, но мало-помалу и они начали освоиваться с этим взглядом. Прошел
год, прошел другой, снегири свистали и щебетали во всех рощах, а
революций все не было.
— Вы глупы, Chenapan! (Да, он сказал мне это, несмотря на то, что
в то время был еще очень учтив относительно меня.) Вы не хотите понять, что чем больше с моей стороны вмешательства, тем более я получаю прав на внимание моего начальства. Если я усмирю
в год одну
революцию — это хорошо; но если я усмирю
в году две
революции — это уж отлично! И вы, который находитесь на службе у величайшего из усмирителей
революций, — вы не понимаете этого!
— Да-с; нет
революций, и не бывало! Вы думаете, что было во Франции
в 1789
году, революция-с? Отнюдь-с! Просто-напросто умные люди об умных предметах промежду себя разговор хотели иметь, а господам французским квартальным показалось, что какие-то
революции затеваются-с!
— Бесправные, под страхом лишиться свободы и жизни, они сделали грандиозное дело — ведь это благодаря им вспыхнул к жизни весь восток! [Имеется
в виду
революция 1905–1907
годов в России и ее влияние на развитие освободительного движения среди восточных народов.]
Я помню одну его блестящую защиту
в 1907
году, где его подзащитным-рабочим, привлеченным по политическому делу, грозили каторжные работы, но он на суде добился полного оправдания всех. После
революции он продолжал свою деятельность
в коллегии защитников, но вскоре умер.
Грянула
революция. Нахлынула Гражданская война, и шестидесятипятилетняя Анна Алексеевна Бренко со своей рабочей труппой
в продолжение трех
лет обслуживает Павелецкую железную дорогу, от Москвы до Раненбурга, работая неустанно с людьми и для людей, которым она отдает все свои силы.
Государству известно, как тяжко профессору пришлось
в 19-м и 20-м
годах, во время этой, хи-хи…
революции.
Был у моего отца еще брат, Егор по имени; да того за какие-то якобы «возмутительные поступки и якобинский образ мыслей» [Якобинский образ мыслей — революционный образ мыслей (якобинцами во Франции
в эпоху буржуазной
революции 1789
года назывались наиболее решительные сторонники уничтожения власти короля и аристократии).] (так именно стояло
в указе) сослали
в Сибирь еще
в 1797
году.