Неточные совпадения
Стану я руки убийством марать,
Нет, не тебе умирать!»
Яков на
сосну высокую прянул,
Вожжи в вершине ее укрепил,
Перекрестился, на солнышко глянул,
Голову в петлю — и ноги спустил!..
Самгин вздрогнул, — между
сосен стоял очень
высокий, широкоплечий парень без шапки, с длинными волосами дьякона, — его круглое безбородое лицо Самгин видел ночью. Теперь это лицо широко улыбалось, добродушно блестели красивые, темные глаза, вздрагивали ноздри крупного носа, дрожали пухлые губы: сейчас вот засмеется.
Ущелье все раздвигалось, и наконец нам представилась довольно узкая ложбина между двух рядов
высоких гор, усеянных березняком и
соснами.
Из его слов удалось узнать, что по торной тропе можно выйти на реку Тадушу, которая впадает в море значительно севернее залива Ольги, а та тропа, на которой мы стояли, идет сперва по речке Чау-сун [Чао-су — черная
сосна.], а затем переваливает через
высокий горный хребет и выходит на реку Синанцу, впадающую в Фудзин в верхнем его течении.
Сосны чрезвычайной прямизны шли мимо саней, как солдаты,
высокие и покрытые снегом, из-под которого торчали их черные хвои, как щетина, — и заснешь, и опять проснешься, а полки
сосен все идут быстрыми шагами, стряхивая иной раз снег.
Надобно признаться, что при осенней стрельбе глухарей по большей части только те достаются в руки, у которых переломлены крылья: этому причиной не одна их крепость, а неудобства стрельбы от
высоких, густыми иглами покрытых
сосен.
По мере того как одна сторона зеленого дуба темнеет и впадает в коричневый тон, другая согревается, краснеет; иглистые ели и
сосны становятся синими, в воде вырастает другой, опрокинутый лес; босые мальчики загоняют дойных коров с мелодическими звонками на шеях; пробегают крестьянки в черных спензерах и яркоцветных юбочках, а на решетчатой скамейке в
высокой швейцарской шляпе и серой куртке сидит отец и ведет горячие споры с соседом или заезжим гостем из Люцерна или Женевы.
С той стороны в самом деле доносилось пение мужских и женских голосов; а перед глазами между тем были: орешник, ветляк, липы, березы и
сосны; под ногами —
высокая, густая трава. Утро было светлое, ясное, как и вчерашний вечер. Картина эта просто показалась Вихрову поэтическою. Пройдя небольшим леском (пение в это время становилось все слышнее и слышнее), они увидели, наконец, сквозь ветки деревьев каменную часовню.
— Смотрите, какая славная
сосна! — восклицала Софья, указывая матери на дерево. Мать останавливалась и смотрела, —
сосна была не
выше и не гуще других.
За сосунцовским полем сейчас же начинался густой лес с очень узкою через него дорогою, и чем дальше наши путники ехали по этому лесу, тем все
выше показывались
сосны по сторонам, которые своими растопыренными ветвями, покрытыми снегом, как бы напоминали собой привидения в саванах.
Высокая, прямая и плотная, она ходила по городу босиком, повязывая голову и плечи тёплою серою шалью, лохмотья кофты и юбок облекали её тело плотно и ловко, как
сосну кора.
Мы в это время находились как раз на середине длинной, узкой и прямой, как стрела, лесной просеки.
Высокие, стройные
сосны обступали нас с обеих сторон, образуя гигантский, уходящий вдаль коридор со сводом из душистых сплетшихся ветвей. Голые, облупившиеся стволы были окрашены багровым отблеском догорающей зари…
Разбросаны эти скиты были за болотами на
высоких местах, красной
сосной поросших.
На перекатах реки, в которой водятся налимы, загораживаются язы, то есть вся ширина реки или только та сторона, которая поглубже, перебивается нетолстыми сплошными кольями, четверти на две торчащими
выше водяной поверхности, сквозь которые может свободно течь вода, но не может пройти порядочная рыба; в этой перегородке оставляются ворота или пустое место, в которое вставляется морда [Мордою называется сплетенный из ивовых прутьев круглый мешок; задний конец его завязывается наглухо, а в переднем, имеющем вид раскрытого кошелька, устраивается горло наподобие воронки, так что рыбе войти можно свободно, а выйти нельзя.] (или нерот), крепко привязанная посредине к длинной палке: если отверстая ее сторона четыреугольная, то ее можно вставить между кольями очень плотно; если же круглая (что, по-моему, очень дурно), то дыры надобно заткнуть ветками
сосны или ели, а за неименьем их — какими-нибудь прутьями.
Действительно, кучка невысоких, коряжистых дубов, стоявших посредине поляны и защищенных
высокою стеною бора, помахивала крепкими ветвями, и от них несся глухой шум, легко отличаемый от гулкого звона
сосен.
Высокие столетние
сосны с красными могучими стволами стояли хмурою ратью, плотно сомкнувшись вверху зелеными вершинами.
Нервно подергивая плечами, приемщик надтреснутым голосом рассказывал о том, как голодали крестьяне, но Фома плохо слушал его, глядя то на работу внизу, то на другой берег реки —
высокий, желтый, песчаный обрыв, по краю которого стояли
сосны.
Он вел дела с Игнатом, и Фома не раз видел этого
высокого и прямого, как
сосна, старика с огромной белой бородой и длинными руками.
Было густо, и сад казался непроходимым, но это только вблизи дома, где еще стояли тополи,
сосны и старые липы-сверстницы, уцелевшие от прежних аллей, а дальше за ними сад расчищали для сенокоса, и тут уже не пáрило, паутина не лезла в рот и в глаза, подувал ветерок; чем дальше вглубь, тем просторнее, и уже росли на просторе вишни, сливы, раскидистые яблони, обезображенные подпорками и гангреной, и груши такие
высокие, что даже не верилось, что это груши.
Здесь, чай, и днем-то всегда сумерки, а теперь… — он поднял глаза кверху — ни одной звездочки на небе, поглядел кругом — все темно: направо и налево сплошная стена из черных
сосен, и кой-где
высокие березы, которые, несмотря на темноту, белелись, как мертвецы в саванах.
Две огромные
сосны напоминали о ней; ветер вечно шумел и угрюмо гудел в их
высокой, тощей зелени…
Ровные
сосны поднимались желтыми колоннами, под ногами — настоящий ковер из опавшей хвои, а вверху какой-то торжественный шепот, как в громадном храме, где звуки теряются под
высокими сводами.
Спи, Аленушка, сейчас сказка начинается. Вон уже в окно смотрит
высокий месяц; вон косой заяц проковылял на своих валенках; волчьи глаза засветились желтыми огоньками; медведь Мишка
сосет свою лапу. Подлетел к самому окну старый Воробей, стучит носом о стекло и спрашивает: скоро ли? Все тут, все в сборе, и все ждут Аленушкиной сказки.
Здесь мы отдыхали в жаркие летние дни, по целым часам лежа на мягкой траве и чутко прислушиваясь к вечному шепоту
высоких столетних
сосен; чтение и разговоры как-то особенно хорошо удавались в этом бору, и, как я ни старался, дело не обошлось без таких тем, которые волновали больного.
По мере того как темнота ночи рассеивалась, черная профиль
высокой кровли кабака и
сосны, усеянной заночевавшими на ней галками, вырезывалась резче и резче на сероватом, пасмурном небе.
На противоположном берегу стояли у самой воды
высокие, молчаливые
сосны, наполняя воздух густым, смолистым запахом.
Егору Тимофеевичу отвели комнату с
высоким потолком и окном прямо в лес, так что в летние дни, когда окно было открыто, и прохладную комнату наполнял аромат березы и
сосны, а на столе красовался кувшинчик с цветами, было действительно похоже на дачу.
Поднялся какой-то шум, кого-то оттесняли, кого-то вели для составления протокола… Что-то туманило мне глаза, и суровые виды Урала, ель,
сосна и камень неслись мимо быстро улетающего поезда… А пятнадцатого августа, как уже сказано
выше, красивый тобольский полицмейстер качал головою и говорил мне укоризненно...
Жила она с волчатами в неглубокой яме; года три назад во время сильной бури вывернуло с корнем
высокую старую
сосну, отчего и образовалась эта яма.
Осмотрел я свои два ружья, взвел курки и стал раздумывать, где бы мне получше стать. Сзади меня в трех шагах большая
сосна. «Дай стану у
сосны и ружье другое к ней прислоню». Полез я к
сосне, провалился
выше колен, обтоптал у
сосны площадку аршина в полтора и на ней устроился. Одно ружье взял в руки, а другое с взведенными курками прислонил к
сосне. Кинжал я вынул и вложил, чтобы знать, что в случае нужды он легко вынимается.
Так думал я. И вот она пришла
И встала на откосе. Были рыжи
Ее глаза от солнца и песка.
И волосы, смолистые как
сосны,
В отливах синих падали на плечи.
Пришла. Скрестила свой звериный взгляд
С моим звериным взглядом. Засмеялась
Высоким смехом. Бросила в меня
Пучок травы и золотую горсть
Песку. Потом — вскочила
И, прыгая, помчалась под откос…
Сухой Мартын изшатался и полуодурелый сошел с дерева, а вместо него мотался на бревне злой Дербак. Он сидел неловко; бревно его беспрестанно щемило то за икры, то за голени, и с досады он становился еще злее, надрывался, и не зная, что делать, кричал, подражая перепелу: «быть-убить, драть-драть, быть-убить, драть-драть».
Высокие ели и
сосны, замыкавшие кольцом поляну, гудели и точно заказывали, чтобы звучное эхо не разносило лихих слов.
Знаете что, Василий Иваныч, она перевела дух и подняла голову, глядя на круглую шапку
высокой молодой
сосны, — меня, быть может, ханжой считают, святошей, а иные и до сих пор — стриженой, ни во что не верующей…
Дорога шла сначала по краю леса, потом по широкой лесной просеке; мелькали и старые
сосны, и молодой березняк, и
высокие молодые, корявые дубы, одиноко стоявшие на полянах, где недавно срубили лес, но скоро всё смешалось в воздухе, в облаках снега; кучер говорил, что он видит лес, следователю же не было видно ничего, кроме пристяжной. Ветер дул в спину.
Вечером на небольшой станции опять скопилось много эшелонов. Я ходил по платформе. В голове стояли рассказы встречных раненых, оживали и одевались плотью кровавые ужасы, творившиеся там. Было темно, по небу шли
высокие тучи, порывами дул сильный, сухой ветер. Огромные
сосны на откосе глухо шумели под ветром, их стволы поскрипывали.
А вечером до поздней ночи укладываюсь. Утром мы уже уезжаем. Уезжаем в тихий, маленький рай, где такие
высокие и зеленые
сосны, где столько сладкой грустной тишины и голубых прозрачных озер…
Выше нас, под
соснами, трепыхали белые флаги с красным крестом, там работал перевязочный пункт Новочеркасского полка и какой-то дивизионный лазарет.
Тропинка от монастыря до скита, куда я отправился, змеей вилась по
высокому крутому берегу то вверх, то вниз, огибая дубы и
сосны.
Вдруг слышу, что-то сзади меня пахнуло холодом, инда поперек меня хватило; смотрю, стоит передо мной старик —
высокий, седой, голова встрепанная, аки у
сосны, борода по колено, не менее доброй охапки чесаного льну, белехонька, словно у нашего брата, коли суток двое безвыходно помелешь; глаза серые, так и нижут тебя насквозь, тулуп шерстью вверх.
Оба берега — один
высокий, крутой, белый с нависшими
соснами и дубами, с народом, спешившим обратно по тропинке, и другой — отлогий, с зелеными лугами и дубовой рощей, — залитые светом, имели такой счастливый и восторженный вид, как будто только им одним было обязано майское утро своею прелестью.
Софья Петровна, жена нотариуса Лубянцева, красивая молодая женщина, лет двадцати пяти, тихо шла по лесной просеке со своим соседом по даче, присяжным поверенным Ильиным. Был пятый час вечера. Над просекой сгустились белые, пушистые облака; из-под них кое-где проглядывали ярко-голубые клочки неба. Облака стояли неподвижно, точно зацепились за верхушки
высоких, старых
сосен. Было тихо и душно.
Сосны идут все
выше и
выше, и оттуда еще раз с самого верха слышится, как они прошумели: «Et tous attendaient, que l'еàu fût remuée». [И все ожидали движения воды (франц.).]
Сосны все
выше и
выше всходили прямо Крестовой тропою и, остановившись на половине ее, обернулись к сонному городу, и снова ветер донес до слуха Пизонского: «Все, что мы видим, все таково же везде по всей плоской роже этой плоской земли.