Неточные совпадения
Княгиня подошла
к мужу, поцеловала его и хотела итти; но он удержал ее, обнял и нежно, как молодой влюбленный, несколько раз, улыбаясь, поцеловал ее. Старики, очевидно, спутались на минутку и не знали хорошенько, они ли опять влюблены или только дочь их. Когда князь с княгиней
вышли, Левин подошел
к своей невесте и взял ее за руку. Он теперь овладел собой и мог говорить, и ему многое нужно было сказать ей. Но он сказал совсем не то, что нужно было.
Когда же встали из-за стола и дамы
вышли, Песцов, не следуя за ними, обратился
к Алексею Александровичу и принялся высказывать главную причину неравенства. Неравенство супругов, по его мнению, состояло в том, что неверность жены и неверность
мужа казнятся неравно и законом и общественным мнением.
— Решения, какого-нибудь решения, Алексей Александрович. Я обращаюсь
к тебе теперь («не как
к оскорбленному
мужу», хотел сказать Степан Аркадьич, но, побоявшись испортить этим дело, заменил это словами:) не как
к государственному человеку (что̀
вышло не кстати), а просто как
к человеку, и доброму человеку и христианину. Ты должен пожалеть ее, — сказал он.
— Приехала сегодня из Петербурга и едва не попала на бомбу; говорит, что видела террориста, ехал на серой лошади, в шубе, в папахе. Ну, это, наверное, воображение, а не террорист. Да и по времени не
выходит, чтоб она могла наскочить на взрыв. Губернатор-то — дядя
мужа ее. Заезжала я
к ней, — лежит, нездорова, устала.
—
Муж найдется, мама. В газетах напечатаем, что вот, мол, столько-то есть приданого, а
к нему прилагается очень хорошая невеста… За офицера
выйду!
Вот она и
выходит к чаю, обнимает
мужа: — «каково почивал, миленький?», толкует ему за чаем о разных пустяках и непустяках; впрочем, Вера Павловна — нет, Верочка: она и за утренним чаем еще Верочка — пьет не столько чай, сколько сливки; чай только предлог для сливок, их больше половины чашки; сливки — это тоже ее страсть.
Ночью даже приснился ей сон такого рода, что сидит она под окном и видит: по улице едет карета, самая отличная, и останавливается эта карета, и
выходит из кареты пышная дама, и мужчина с дамой, и входят они
к ней в комнату, и дама говорит: посмотрите, мамаша, как меня
муж наряжает! и дама эта — Верочка.
— Нет, как же, я знаю очень много. Вы были служанкою, — в последнее время у актрисы N.; когда она
вышла замуж, вы отошли от нее; чтоб уйти от отца ее
мужа, поступили в магазин N., из которого перешли
к нам; я знаю это со всеми подробностями.
Через три — четыре дня Кирсанов, должно быть, опомнился, увидел дикую пошлость своих выходок; пришел
к Лопуховым, был как следует, потом стал говорить, что он был пошл; из слов Веры Павловны он заметил, что она не слышала от
мужа его глупостей, искренно благодарил Лопухова за эту скромность, стал сам, в наказание себе, рассказывать все Вере Павловне, расчувствовался, извинялся, говорил, что был болен, и опять
выходило как-то дрянно.
— Что я такое? Ни девка, ни баба, ни мужняя жена, — говорила Харитина в каком-то бреду. — А
мужа я ненавижу и ни за что не пойду
к нему! Я
выходила замуж не за арестанта!
— Идите вы, Галактион Михеич,
к жене… Соскучилась она без вас, а мне с вами скучно. Будет… Как-никак, а все-таки я мужняя жена. Вот
муж помрет, так, может, и замуж
выйду.
Марья Дмитриевна снисходительно принимала ее ласки; но в душе она не была довольна ни Лаврецким, ни Варварой Павловной, ни всей подготовленной ею сценой. Чувствительности
вышло мало; Варвара Павловна, по ее мнению, должна была броситься
к ногам
мужа.
Иван воспитывался не дома, а у богатой старой тетки, княжны Кубенской: она назначила его своим наследником (без этого отец бы его не отпустил); одевала его, как куклу, нанимала ему всякого рода учителей, приставила
к нему гувернера, француза, бывшего аббата, ученика Жан-Жака Руссо, некоего m-r Courtin de Vaucelles, ловкого и тонкого проныру, самую, как она выражалась, fine fleur [Самый цвет (фр.).] эмиграции, — и кончила тем, что чуть не семидесяти лет
вышла замуж за этого финь-флёра: перевела на его имя все свое состояние и вскоре потом, разрумяненная, раздушенная амброй a la Richelieu, [На манер Ришелье (фр.).] окруженная арапчонками, тонконогими собачками и крикливыми попугаями, умерла на шелковом кривом диванчике времен Людовика XV, с эмалевой табакеркой работы Петито в руках, — и умерла, оставленная
мужем: вкрадчивый господин Куртен предпочел удалиться в Париж с ее деньгами.
— Об одном только прошу я вас, — промолвил он, возвращаясь
к Лизе, — не решайтесь тотчас, подождите, подумайте о том, что я вам сказал. Если б даже вы не поверили мне, если б вы решились на брак по рассудку, — и в таком случае не за господина Паншина вам
выходить: он не может быть вашим
мужем… Не правда ли, вы обещаетесь мне не спешить?
Сделавшись
мужем Марьи Дмитриевны, Калитин хотел было поручить Агафье домашнее хозяйство; но она отказалась «ради соблазна»; он прикрикнул на нее: она низко поклонилась и
вышла вон. Умный Калитин понимал людей; он и Агафью понял и не забыл ее. Переселившись в город, он, с ее согласия, приставил ее в качестве няни
к Лизе, которой только что пошел пятый год.
Марья поднялась, прислушалась
к тяжелому дыханию
мужа и тихонько скользнула с постели. Накинув сарафан и старое пальтишко, она как тень
вышла из горенки, постояла на крылечке, прислушалась и торопливо пошла
к лесу.
Узнав, что
муж очень сердится и начинает похлопывать дверями, Ольга Сергеевна решилась выздороветь и
выйти к столу.
Вихров ничего ей на это не отвечал и, высадив ее у крыльца из кареты, сейчас же поспешил уйти
к себе на квартиру. Чем дальше шли репетиции, тем
выходило все лучше и лучше, и один только Полоний,
муж Пиколовой, был из рук вон плох.
— Да-с, разумеется, на татарке. Сначала на одной, того самого Савакирея жене, которого я пересек, только она, эта татарка,
вышла совсем мне не по вкусу: благая какая-то и все как будто очень меня боялась и нимало меня не веселила. По
мужу, что ли, она скучала, или так
к сердцу ей что-то подступало. Ну, так они заметили, что я ею стал отягощаться, и сейчас другую мне привели, эта маленькая была девочка, не более как всего годов тринадцати… Сказали мне...
— Ужасен! — продолжал князь. — Он начинает эту бедную женщину всюду преследовать, так что
муж не велел, наконец, пускать его
к себе в дом; он затевает еще больший скандал: вызывает его на дуэль; тот, разумеется, отказывается; он ходит по городу с кинжалом и хочет его убить, так что
муж этот принужден был жаловаться губернатору — и нашего несчастного любовника, без копейки денег, в одном пальто, в тридцать градусов мороза,
высылают с жандармом из города…
Она только кричала, что «коли тот убит, так и
муж убит; они вместе были!»
К полудню она впала в беспамятство, из которого уж и не
выходила, и скончалась дня через три.
«Но позвольте, — возражали им пожилые дамы и солидные мужчины, — madame Ченцова любила своего
мужа, она для него пожертвовала отцом, и оправдывать его странно, — что Ченцов человек беспутный, это всем известно!» — «Значит, известно было и madame Ченцовой, а если она все-таки
вышла за него, так и будь
к тому готова!» — замечали ядовито молодые дамы.
Об разных укорах и намеках, которые Вы мне пишете, я не хочу и говорить, потому что все они несправедливы; но что касается до высылки
к Вам крестьянки Аксиньи, то я по закону никакого права не имею этого сделать: мы можем наших крестьян отчуждать из своего владения, а нарушать их браки не в нашей власти;
муж Аксиньи, который ее привез теперь сюда, очень хорошо это знает, и мне очень странна показалась Ваша просьба: неужели Вы думали, что я позволю себе
высылать Вам ваших любовниц?
Поутру Катрин думала нежностью поправить дело и до чаю еще
вышла в кабинет
к мужу. Ченцов, одетый в охотничий костюм, сидел, насупившись, перед туалетным столом.
— Приготовим! — сказала докторша и, несколько величественной походкой
выйдя из спальни
мужа, прошла
к себе тоже в спальню, где, впрочем, она стала еще вязать шерстяные носки. Доктор же улегся снова в постель; но, тревожимый разными соображениями по предстоящему для него делу, не заснул и проворочался до ранних обеден, пока за ним не заехал исправник, с которым он и отправился на место происшествия.
Та,
выйдя из комнаты
мужа, поспешила
к гостям, и Мартын Степаныч прямо ей сказал...
Что же сие полотняное бегство означает? означает оно то, что попадья моя
выходит наипервейшая кокетка, да еще
к тому и редкостная, потому что не с добрыми людьми, а с
мужем кокетничает.
Это были послы по Савелиеву душу: протопопа под надзором их требовали в губернский город. Через полчаса это знал весь город, и
к дому Туберозова собрались люди, а через час дверь этого дома отворилась, и из нее
вышел готовый в дорогу Савелий. Наталья Николаевна провожала
мужа, идучи возле него и склонясь своею голубиною головкой
к его локтю.
«Что бы это такое?» — подумала протопопица и,
выйдя в залу
к мужу, сказала...
Ольга Васильевна Коковкина, у которой жил гимназист Саша Пыльников, была вдова казначея.
Муж оставил ей пенсию и небольшой дом, в котором ей было так просторно, что она могла отделить еще и две-три комнаты для жильцов. Но она предпочла гимназистов. Повелось так, что
к ней всегда помещали самых скромных мальчиков, которые учились исправно и кончали гимназию. На других же ученических квартирах значительная часть была таких, которые кочуют из одного учебного заведения в другое, да так и
выходят недоучками.
Муж вышел к ней. Она озабоченно зашептала...
А придя домой, рассказал: однажды поп покаялся духовнику своему, что его-де одолевает неверие, а духовник об этом владыке доложил, поп же и прежде был замечен в мыслях вольных, за всё это его, пожурив,
выслали к нам, и с той поры попадья живёт в страхе за
мужа, как бы его в монастырь не сослали. Вот почему она всё оговаривает его — Саша да Саша.
— Вот только нам с этим укционом развязаться, — говорил Гордей Евстратыч в своей семье, — а там мы по-свойски расправимся с этими негодницами… На все закон есть, и каждый человек должен закону покориться: теперь я банкрут — ну, меня с укциону пустят; ты
вышла замуж — тебя
к мужу приведут. Потому везде закон, и супротив закону ничего не поделаешь… Разве это порядок от законных
мужей бегать? Не-ет, мы их добудем и по-свойски разделаемся…
Ох,
вышел грех, большой грех… — пожалела Татьяна Власьевна грешного человека, Поликарпа Семеныча, и погубила свою голову, навсегда погубила. Сделалось с нею страшное, небывалое… Сама она теперь не могла жить без Поликарпа Семеныча, без его грешной ласки, точно кто ее привязал
к нему. Позабыла и
мужа, и деток, и свою спобедную головушку для одного ласкового слова, для приворотного злого взгляда.
— Я и не говорю, что все такие, а только
к слову пришлось: всякие бывают и молодые
мужья… А
муж постарше совсем уж другое: он уж не надышится на жену, на руках ее носит. Оно и спокойнее, и куда лучше, хоть ты как поверни. Вон мамынька тоже за старого
мужа выходила, а разве хуже других прожила? Прежде совсем не спрашивали девок, за кого замуж отдают, да жили не хуже нашего-то…
— Как? вы? вы ревнуете? — промолвила она наконец и, обернувшись спиной
к мужу,
вышла вон из комнаты."Он ревнует!" — послышалось за дверями, и снова раздался ее хохот.
Выходя замуж за Тихона Кабанова, она и его не любила, она еще и не понимала этого чувства; сказали ей, что всякой девушке надо замуж
выходить, показали Тихона как будущего
мужа, она и пошла за нею, оставаясь совершенно индифферентною
к этому шагу.
— Начнем сверху: губернатор живёт с женой управляющего казённой палатой, а управляющий — недавно отнял жену у одного из своих чиновников, снял ей квартиру в Собачьем переулке и ездит
к ней два раза в неделю совсем открыто. Я её знаю: совсем девчонка, году нет, как замуж
вышла. А
мужа её в уезд послали податным инспектором. Я и его знаю, — какой он инспектор? Недоучка, дурачок, лакеишка…
Жена Долинского живет на Арбате в собственном двухэтажном доме и держит в руках своего седого благодетеля. Викторинушку выдали замуж за вдового квартального. Она пожила год с
мужем, овдовела и снова
вышла за молодого врача больницы, учрежденной каким-то «человеколюбивым обществом», которое матроска без всякой задней мысли называет обыкновенно «самолюбивым обществом». Сама же матроска состоит у старшей дочери в ключницах; зять-лекарь не пускает ее
к себе на порог.
Но когда Анна Юрьевна приехала
к Григоровым, то князя не застала дома, а княгиня пригласила ее в гостиную и что-то долго
к ней не
выходила: между княгиней и
мужем только что перед тем произошла очень не яркая по своему внешнему проявлению, но весьма глубокая по внутреннему содержанию горя сцена.
Княгиня, в свою очередь, переживала тоже довольно сильные ощущения: она очень хорошо догадалась, что
муж из ревности
к ней
вышел до такой степени из себя в парке и затеял всю эту сцену с Архангеловым; она только не знала хорошенько, что такое говорила с ним Елена в соседней комнате, хотя в то же время ясно видела, что они там за что-то поссорились между собой.
Покуда княгиня приводила себя в порядок, Анна Юрьевна ходила взад и вперед по комнате, и мысли ее приняли несколько иное течение: прежде видя князя вместе с княгиней и принимая в основание, что последняя была tres apathique, Анна Юрьевна считала нужным и неизбежным, чтобы он имел какую-нибудь альянс на стороне; но теперь, узнав, что он уже имеет таковую, она стала желать, чтобы и княгиня полюбила кого-нибудь постороннего, потому что женщину, которая верна своему
мужу, потому что он ей верен, Анна Юрьевна еще несколько понимала; но чтобы женщина оставалась безупречна, когда
муж ей изменил, — этого даже она вообразить себе не могла и такое явление считала почти унижением женского достоинства; потому, когда княгиня, наконец,
вышла к ней, она очень дружественно встретила ее.
Надежда Антоновна. Я писала
к мужу в деревню, чтоб он нам
выслал денег. Мы много должны, да на зиму нам нужна очень значительная сумма. Сегодня я получила ответ…
Лидия. Да разве я не живой человек, разве я не женщина! Зачем же я
выходила замуж? Мне нечего стыдиться моей любви
к тебе! Я не девочка, мне двадцать четыре года… Не знаю, как для других, а для меня
муж все, — понимаешь, все. Я и так долго дичилась тебя, но вижу, что это совершенно напрасно.
Пока у меня были деньги, я жила весьма уединенно, почти никуда не
выходила и ни с кем не была знакомя; но когда русские стали осаждать город, когда хлеб сделался вдесятеро дороже и все деньги мои
вышли, я решилась прибегнуть
к великодушию единоземцев покойного моего
мужа.
Были сумерки; на дворе опять порошил беленький снежок. Петровна в черной свитке, повязанная темненьким бумажным платочком,
вышла с палочкою на двор и, перейдя шероховатую мельничную плотину, зашкандыбала знакомой дорожкой, которая желтоватой полосой вилась по белой равнине замерзшего пруда. За Петровной бежала серая шавка Фиделька и тот рябый кобель,
к которому Настя приравнивала своего прежнего жениха, а теперешнего
мужа.
Кузнец полез на печку, а жена
вышла на двор в одной рубахе и в красной шерстяной юбке. Вернувшись со двора, она погасила каганец и, сказав: «Как холодно!», прыгнула
к мужу на печку.
— Иди, Ульяна; уповательно — это судьба, — тихо посоветовал староста жене, видя, что она не решается следовать за гостем. Она была женщина умная, с характером, не подумав — ничего не делала, а тут
вышло как-то так, что через час времени она, возвратясь
к мужу, сказала, смахивая слёзы движением длинных, красивых ресниц...
Мы вошли в малую операционную, и я, как сквозь завесу, увидал блестящие инструменты, ослепительную лампу, клеенку… В последний раз я
вышел к матери, из рук которой девочку еле вырвали. Я услыхал лишь хриплый голос, который говорил: «
Мужа нет. Он в городу. Придет, узнает, что я наделала, — убьет меня!»
У старика всегда была склонность
к семейной жизни, и он любил свое семейство больше всего на свете, особенно старшего сына-сыщика и невестку. Аксинья, едва
вышла за глухого, как обнаружила необыкновенную деловитость и уже знала, кому можно отпустить в долг, кому нельзя, держала при себе ключи, не доверяя их даже
мужу, щелкала на счетах, заглядывала лошадям в зубы, как мужик, и всё смеялась или покрикивала; и, что бы она ни делала, ни говорила, старик только умилялся и бормотал...