Неточные совпадения
— Как погляжу я, барин, на вас, — начала она снова, — очень вам меня жалко. А вы меня не слишком жалейте, право! Я вам, например, что скажу: я иногда и теперь… Вы ведь помните, какая я была в свое
время веселая? Бой-девка!.. так знаете что? Я и теперь песни пою.
Конец августа и начало сентября — самое интересное
время в тайге. В это
время начинается рев изюбров и
бой самцов за обладание матками. Для подзывания изюбра обыкновенно делается берестяной рожок, для чего снимается береста лентой, 10 см шириной.
Время от
времени в лесу слышались странные звуки, похожие на барабанный
бой. Скоро мы увидели и виновника этих звуков — то была желна. Недоверчивая и пугливая, черная с красной головкой, издали она похожа на ворону. С резкими криками желна перелетала с одного места на другое и, как все дятлы, пряталась за деревья.
В то самое
время, как Гарибальди называл Маццини своим «другом и учителем», называл его тем ранним, бдящим сеятелем, который одиноко стоял на поле, когда все спало около него, и, указывая просыпавшимся путь, указал его тому рвавшемуся на
бой за родину молодому воину, из которого вышел вождь народа итальянского; в то
время, как, окруженный друзьями, он смотрел на плакавшего бедняка-изгнанника, повторявшего свое «ныне отпущаеши», и сам чуть не плакал — в то
время, когда он поверял нам свой тайный ужас перед будущим, какие-то заговорщики решили отделаться, во что б ни стало, от неловкого гостя и, несмотря на то, что в заговоре участвовали люди, состарившиеся в дипломациях и интригах, поседевшие и падшие на ноги в каверзах и лицемерии, они сыграли свою игру вовсе не хуже честного лавочника, продающего на свое честное слово смородинную ваксу за Old Port.
За четверть часа до назначенного
времени выходит горнист и играет на трубе «повестку к заре». Через четверть часа выстраивается весь караул у будки и под барабанный
бой правит церемониал «зари».
Пари иногда доходили до нескольких тысяч рублей. Фаворитами публики долгое
время были выписанные из Англии петухи мучника Ларионова, когда-то судившегося за поставку гнилой муки на армию, но на своих петухах опять выскочившего в кружок богатеев, простивших ему прошлое «за удачную петушиную охоту». Эти
бои оканчивались в кабинетах и залах второго этажа трактира грандиознейшей попойкой.
В одной из таких экспедиций капитан, кажется, участвовал лично и с большим юмором рассказывал, как во
время жаркого
боя мужики вышибли у бочки дно.
В это
время между торговками, до сих пор нежно целовавшимися, вдруг промелькнули какие-то старые, неоплаченные ссоры и обиды. Две бабы, наклонившись друг к другу, точно петухи, готовые вступить в
бой, подпершись руками в бока, поливали друг дружку самыми посадскими русательствами.
Во
время присоединения Кавказа владетель Баку Гуссейн-хан объявил Цицианову, что он сдает город без
боя; но, когда Цицианов с двумя ординарцами приблизился к городу, он был предательски убит.], свидетель его коварного убийства, человек поля,
боя и нужды!
Царь любил звериный
бой. Несколько медведей всегда кормились в железных клетках на случай травли. Но
время от
времени Иоанн или опричники его выпускали зверей из клеток, драли ими народ и потешались его страхом. Если медведь кого увечил, царь награждал того деньгами. Если же медведь задирал кого до смерти, то деньги выдавались его родным, а он вписывался в синодик для поминовения по монастырям вместе с прочими жертвами царской потехи или царского гнева.
— Князь, — сказал ему Максим, не отходивший все
время от него, — недолго нам ждать, скоро зачнется
бой; как взойдет солнышко, так уже многих из нас не будет в живых, а мне бы хотелось попросить тебя…
Лежать в душистых полевых лугах, развесив перед собою сетку по верхушкам высокой травы, слышать вблизи и вдали звонкий
бой перепелов, искусно подражать на дудочке тихому, мелодическому голосу перепелки, замечать, как на него откликаются задорные перепела, как бегут и даже летят они со всех сторон к человеку, наблюдать разные их горячие выходки и забавные проделки, наконец, самому горячиться от удачной или неудачной ловли — признаюсь, всё это в свое
время было очень весело и даже теперь вспоминается не равнодушно…
«Безумство храбрых — вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В
бою с врагами истек ты кровью… Но будет
время — и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!
Я случайно забрел в этот зал в то
время, когда Тарасов вгонял в седьмой пот гренадерского поручика, бравшего уроки штыкового
боя.
Князь Ингварь, князь Всеволод!
И вас Мы зовем для дальнего похода,
Трое ведь Мстиславичей у нас,
Шестокрыльцев княжеского рода!
Не в
бою ли вы себе честном
Города и волости достали?
Где же ваш отеческий шелом,
Верный щит, копье из ляшской стали?
Чтоб ворота Полю запереть,
Вашим стрелам
время зазвенеть
За Русскую землю,
За Игоревы раны —
Удалого сына Святославича!
Через несколько
времени привычка к любимому ружью заставляла меня попробовать, не возвратился ли к нему прежний
бой?
Мне вспомнилось, как те же солдаты, перед систовской переправой, в ожидании
боя, выбрасывали из ранцев все свои вещи, и я сказал об этом Житкову, который в это
время ощипывал огромного гуся.
Таковы же пьесы «Старое и новое
время» и «Народный обед», поэма в семидесяти стихах, «Н. М. с товарищи». Это как будто подражание «Елисею» Майкова. Вся острота состоит в том, что высокие слова эпических поэм применяются здесь к кулачному
бою мужиков из-за окорока и вина, которое было выставлено для народа по случаю какого-то торжества.
В марте 1764 года сожжен на площади с барабанным
боем «пасквиль, выданный под именем высочайшего указа» и начинающийся словами: «
Время уже настало, что лихоимство искоренить, что весьма желаю в покое пребывать, однако весьма наше дворянство пренебрегает…» и пр.
Брат Петрусь дал волю геройскому своему духу: завел кулачные
бои, для примера сам участвовал, показывал правила, занятые им на кулачных
боях в городе во
время учения в школах, ободрял храбрейших.
Он мог оторвать голову — несмотря на свои года, он обладал удивительной силой. Затем, каждый раз, когда он дрался, ему помогал Мартьянов. Мрачный и молчаливый, точно надгробный памятник, во
время общего
боя он всегда становился спиной к спине Кувалды, и тогда они изображали собой всё сокрушавшую и несокрушимую машину.
Фекла вдруг заревела громко, грубым голосом, но тотчас же сдержала себя и изредка всхлипывала, все тише и глуше, пока не смолкла.
Временами с той стороны, из-за реки, доносился
бой часов; но часы били как-то странно: пробили пять, потом три.
Ходил он лениво, с развальцой. Никогда, даже во
время кулачного
боя, он не ускорял движений. Стоя на месте, всегда в самой середине свалки, он только расставлял пошире ноги, укреплялся в устойчивой позе и начинал работать. Он не юлил, не подставлял ног, не уклонялся. Он напрягался, заносил руку, захватывая размахом широкое пространство, и пускал кулак не целясь, рассчитывая на его тяжесть и в полной надежде, что он сам найдет свое место. И кулак попадал.
— А
бой в сем году рано начали — до Михайлова-то дня еще недели две
время…
Профессор, входивший в класс и участвовавший когда-то сам в подобных
боях, в одну минуту, по разгоревшимся лицам своих слушателей, узнавал, что
бой был недурен, и в то
время, когда он сек розгами по пальцам риторику, в другом классе другой профессор отделывал деревянными лопатками по рукам философию.
Тебя Господь своим сподобил чудом;
Иди же смело в
бой, избранник Божий!
И нас возьми! Авось вернется
время,
Когда царям мы царства покоряли,
В незнаемые страны заходили,
Край видели земли, перед глазами
Земля морским отоком завершалась
И выл сердито море-окиян.
Довольно бражничать! Теперь есть дело:
Точить оружие, в поход сбираться!
…Уже не днями, а короткими, быстро летящими часами мерялось неумолимое
время. И был вечер, и вечерняя тишина была, и длинные тени ложились по земле — первые острые стрелы грядущей ночи великого
боя, когда прозвучал печальный и суровый голос. Он говорил...
Поклонники бога Ярилы с поборниками келейных отцов, матерей иногда вступали в рукопашную, и тогда у озера бывали
бои смертные, кровопролитье великое… Но старцы и старицы не унывали, с каждым годом их поборников становилось больше, Ярилиных меньше… И по
времени шумные празднества веселого Яра уступили место молчаливым сходбищам на поклонение невидимому граду.
В самом деле место тут каменистое. Белоснежным кварцевым песком и разноцветными гальками усыпаны отлогие берега речек, а на полях и по болотам там и сям торчат из земли огромные валуны гранита. То осколки Скандинавских гор, на плававших льдинах занесенные сюда в давние
времена образования земной коры. За Волгой иное толкуют про эти каменные громады: последние-де русские богатыри, побив силу татарскую, похвалялись здесь
бой держать с силой небесною и за гордыню оборочены в камни.
А
время летело незаметно в этих обрывистых разговорах, недавних воспоминаниях, грустных взглядах и вздохах. И по мере того как оно уходило, напоминая о себе
боем колокола на баке, отбивающего склянки, лица провожавших все делались серьезнее и грустнее, а речи все короче и короче.
Третий тем, бывало, кичится, тем бахвалится, что дорогой дамасский булат, дедом его во
время чигиринской войны в
бою с турками добытый, удалось ему променять на модную французскую шпажонку.
Во
время самого разгара
боя подошел к бойцам старый Моргун, якимовский тысячник. Шапкой махая, седыми кудрями потряхивая, кричит изо всей мочи он сыну любезному...
Все
время боги становятся людям поперек дороги, ни на одну минуту не дают возможности свободно развернуть свои силы. Боги предопределяют исход
боя, посылают ужас на храбрых, сильными делают слабых, вырывают своих поверженных любимцев из-под копья и уносят их в темном облаке. Зевс посылает Агамемнону лживый сон, чтобы побудить его к
бою, в котором греки будут разбиты. Умирающий Патрокл знает, что поверг его не Гектор, с которым он сражался, а стоявший за Гектором Аполлон...
Так погиб от прелой нитки мой храбрый и честный, изрубленный в
боях отец, которого я мало знал и черты которого в настоящее
время едва могу воскресить в моей памяти. Едва помню его бравую военную фигуру, коротко остриженную голову, усы и бакенбарды с седыми концами, горячий цвет лица и синие глаза: вот и все.
Игорь Корелин продолжал взмахивать штыком без передышки. Его сильные руки работали без устали. Ловкий, проворный, он избегал направленных на него ударов и поспевал всюду, где шел самый ожесточенный
бой. Вдруг, находившийся все
время неподалеку от Любавина, он потерял последнего из вида. Ужас сковал сердце юноши.
— Только удивляться приходится, какое это дикое зверье. Хуже зверья! Кончен, например,
бой. Обыкновенно у всех в это
время только одно желание: отдохнуть. А они первым делом бросаются раскапывать могилы наших и начинают ругаться над трупами. Находят на это силы! А уж про раненых что и говорить!
И когда они начали стрелять, мы некоторое
время не могли понять, что это значит, и еще улыбались — под целым градом шрапнелей и пуль, осыпавших нас и сразу выхвативших сотни человек. Кто-то крикнул об ошибке, и — я твердо помню это — мы все увидели, что это неприятель, и что форма эта его, а не наша, и немедленно ответили огнем. Минут, вероятно, через пятнадцать по начале этого странного
боя мне оторвало обе ноги, и опомнился я уже в лазарете, после ампутации.
В первом из
боев, при Тюренчене, раненые шли и ползли без помощи десятки верст, а в это
время сотни врачей и десятки госпиталей стояли без дела.
Рассказывают, что во
время «опийной» англо-китайской войны китайцы, чтобы испугать англичан и «поддержать дух» своих, выставляли на видных местах огромные, ужасающего вида пушки, сделанные из глины. Китайцы шли в
бой, делая страшные рожи, кривляясь и испуская дикие крики. Но все-таки победили англичане. Против глиняных пушек у них были не такие большие, но зато стальные, взаправду стрелявшие пушки. Против кривляний и страшных рож у них была организация, дисциплина и внимательный расчет.
А в
боях ротами командовали зауряд-прапорщики, т. е. нижние чины, только на
время войны произведенные в офицеры; для
боя специально-военные познания офицеров как будто не признавались важными.
Когда появлялся слух о готовящемся
бое, волна офицеров, стремившихся в госпитали, сильно увеличивалась. Про этих «героев мирного
времени» в армии сложилась целая песенка.
Роты шли в
бой с культурным, образованным врагом под предводительством нижних чинов, а в это
время пышащие здоровьем офицеры, специально обучавшиеся для войны, считали госпитальные халаты и торговали в вагонах офицерских экономических обществ конфетами и чайными печеньями.
В том же «Русском Враче» (№ 14) приведен рассказ одного врача, относящийся ко
времени Ляоянского
боя...
В конце мукденского
боя, во
время всеобщей паники, он в порядке привел свою дивизию с левого фланга к железной дороге и задержал наседавших японцев.
От бывших на войне с самого ее начала я не раз впоследствии слышал, что наибольшей высоты всеобщее настроение достигло во
время Ляоянского
боя. Тогда у всех была вера в победу, и все верили, не обманывая себя; тогда «рвались в
бой» даже те офицеры, которые через несколько месяцев толпами устремлялись в госпитали при первых слухах о
бое. Я этого подъема уже не застал. При мне все
время, из месяца в месяц, настроение медленно и непрерывно падало. Люди хватались за первый намек, чтобы удержать остаток веры.
В то
время, по их словам, не было ничего необычайного, что офицер, участвовавший в двух-трех крупных
боях, не имел ни одной награды.
Для этого он все
время держал теперь султановский госпиталь впереди других, чтобы в случае
боя он оказался как бы «на передовых позициях», и чтобы Султанова можно было представить к Владимиру.
— Юрка! Не записывайся. Позовут — иди. А тут у тебя работа серьезная, нисколько не меньше, чем с китайцами воевать. Эх, ты! — И, как в прежние
времена, взъерошила ему волосы. — Все ты о буденновской кавалерии мечтаешь! Когда поймешь, что у нас тут, на производстве,
бои еще более трудные, еще более нужные?
За ним следовал письмоводитель, держа шпагу в руках, печальный понуря голову, как бывало в рыцарские
времена верный конь, носивший своего господина в
боях и на турнирах, следовал за носилками его, чтобы положить свои кости в одной с ним могиле.
Генерал Берг тоже отозвался о нем с большой похвалой, как отличном кавалерийском офицере, который быстр в рекогносцировке, отважен в
бою и хладнокровен в опасности. Были, конечно, люди, которые приписывали все подвиги Суворова отчасти счастью, отчасти удали, не щадившей ни своей, ни чужой жизни. Но этот змеиный шип во все
времена и у всех народов раздавался и раздается вокруг великих людей.