Неточные совпадения
Имею повеление объехать здешний округ; а притом, из собственного подвига сердца моего, не оставляю замечать тех злонравных невежд, которые, имея над людьми своими полную
власть, употребляют ее
во зло бесчеловечно.
Во-первых, назначен был праздник по случаю переименования города из Глупова в Непреклонск; во-вторых, последовал праздник в воспоминание побед, одержанных бывшими градоначальниками над обывателями; и, в-третьих, по случаю наступления осеннего времени сам собой подошел праздник"Предержащих
Властей".
Зато
во сне, когда она не имела
власти над своими мыслями, ее положение представлялось ей
во всей безобразной наготе своей.
И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь
во глубине моей; неестественной
властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль!
Мелькала постоянно
во все эти дни у Раскольникова еще одна мысль и страшно его беспокоила, хотя он даже старался прогонять ее от себя, так она была тяжела для него! Он думал иногда: Свидригайлов все вертелся около него, да и теперь вертится; Свидригайлов узнал его тайну; Свидригайлов имел замыслы против Дуни. А если и теперь имеет? Почти наверное можно сказать, что да.А если теперь, узнав его тайну и таким образом получив над ним
власть, он захочет употребить ее как оружие против Дуни?
Самгин, слушая его, думал: действительно преступна
власть, вызывающая недовольство того слоя людей, который
во всех других странах служит прочной опорой государства. Но он не любил думать о политике в терминах обычных, всеми принятых, находя, что термины эти лишают его мысли своеобразия, уродуют их. Ему больше нравилось, когда тот же доктор, усмехаясь, бормотал...
— Профессор Захарьин в Ливадии,
во дворце, орал и топал ногами на придворных за то, что они поместили больного царя в плохую комнату, — вот это я понимаю! Вот это
власть ума и знания…
Артиста этого он видел на сцене театра в царских одеждах трагического царя Бориса, видел его безумным и страшным Олоферном, ужаснейшим царем Иваном Грозным при въезде его
во Псков, — маленькой, кошмарной фигуркой с плетью в руках, сидевшей криво на коне, над людями, которые кланялись в ноги коню его; видел гибким Мефистофелем, пламенным сарказмом над людями, над жизнью; великолепно, поражающе изображал этот человек ужас безграничия
власти.
— Мы — бога
во Христе отрицаемся, человека же — признаем! И был он, Христос, духовен человек, однако — соблазнил его Сатана, и нарек он себя сыном бога и царем правды. А для нас — несть бога, кроме духа! Мы — не мудрые, мы — простые. Мы так думаем, что истинно мудр тот, кого люди безумным признают, кто отметает все веры, кроме веры в духа. Только дух — сам от себя, а все иные боги — от разума, от ухищрений его, и под именем Христа разум же скрыт, — разум церкви и
власти.
Обломов хотя и прожил молодость в кругу всезнающей, давно решившей все жизненные вопросы, ни
во что не верующей и все холодно, мудро анализирующей молодежи, но в душе у него теплилась вера в дружбу, в любовь, в людскую честь, и сколько ни ошибался он в людях, сколько бы ни ошибся еще, страдало его сердце, но ни разу не пошатнулось основание добра и веры в него. Он втайне поклонялся чистоте женщины, признавал ее
власть и права и приносил ей жертвы.
Он не забирался при ней на диван прилечь, вставал, когда она подходила к нему, шел за ней послушно в деревню и поле, когда она шла гулять, терпеливо слушал ее объяснения по хозяйству.
Во все, даже мелкие отношения его к бабушке, проникло то удивление, какое вызывает невольно женщина с сильной нравственной
властью.
Когда он возвращался домой по Невскому, он впереди себя невольно заметил высокую, очень хорошо сложенную и вызывающе-нарядно одетую женщину, которая спокойно шла по асфальту широкого тротуара, и на лице ее и
во всей фигуре видно было сознание своей скверной
власти.
Письмо это было и приятно и неприятно Нехлюдову, Приятно было чувствовать свою
власть над большою собственностью и неприятно было то, что
во время своей первой молодости он был восторженным последователем Герберта Спенсера и в особенности, сам будучи большим землевладельцем, был поражен его положением в «Social statics» о том, что справедливость не допускает частной земельной собственности.
Нельзя было расшатывать исторические основы русского государства
во время страшной мировой войны, нельзя было отравлять вооруженный народ подозрением, что
власть изменяет ему и предает его.
Кроме того, следует помнить, что через некоторое время,
во время правления Домициана, государственная
власть характеризовалась, как зверь, исходящий из бездны.
И если бы хоть один такой очутился
во главе всей этой армии, «жаждущей
власти для одних только грязных благ», то неужели же не довольно хоть одного такого, чтобы вышла трагедия?
Они в своей комнатке хоть и легли было спать, но
во всю ночь не заснули, а с прибытием
властей поскорей оделись и прибрались, сами понимая, что их непременно потребуют.
Мелкая и щепетильная обидчивость особенно поразительна в Павле и
во всех его сыновьях, кроме Александра; имея в руках дикую
власть, они не имеют даже того звериного сознания силы, которое удерживает большую собаку от нападений на маленькую.
Оно сказало сыну: «Брось отца и мать и иди за мной», — сыну, которого следует,
во имя воплощения справедливости, снова заковать в колодки безусловной отцовской
власти, — сыну, который не может иметь воли при отце, пуще всего в выборе жены.
Он не мог грубо порвать узы Naturgewalt'a, [
власти природы (нем.).] связывавшего его с нею, ни крепкие узы симпатии, связывавшие с нами; он
во всяком случае должен был изойти кровью, и, чувствуя это, он старался сохранить ее и нас, — судорожно не выпускал ни ее, ни наших рук, — а мы свирепо расходились, четвертуя его, как палачи!
Народ, собравшись на Примроз-Гиль, чтоб посадить дерево в память threecentenari, [трехсотлетия (англ.).] остался там, чтоб поговорить о скоропостижном отъезде Гарибальди. Полиция разогнала народ. Пятьдесят тысяч человек (по полицейскому рапорту) послушались тридцати полицейских и, из глубокого уважения к законности, вполовину сгубили великое право сходов под чистым небом и
во всяком случае поддержали беззаконное вмешательство
власти.
С тринадцати лет я служил одной идее и был под одним знаменем — войны против всякой втесняемой
власти, против всякой неволи
во имя безусловной независимости лица.
Протяжным голосом и несколько нараспев начал он меня увещевать; толковал о грехе утаивать истину пред лицами, назначенными царем, и о бесполезности такой неоткровенности, взяв
во внимание всеслышащее ухо божие; он не забыл даже сослаться на вечные тексты, что «нет
власти, аще не от бога» и «кесарю — кесарево».
Игра эта всегда успешна, потому что судебная
власть во всех политических преследованиях действует заодно с правительством.
Во Франции, напротив, полиция — самое народное учреждение; какое бы правительство ни захватило
власть в руки, полиция у него готова, часть народонаселения будет ему помогать с фанатизмом и увлечением, которое надобно умерять, а не усиливать, и помогать притом всеми страшными средствами частных людей, которые для полиции невозможны.
Наскоро велел он запрячь бричку и покатил в город, чтоб отрекомендоваться
властям, просить о вводе
во владение и в то же время понюхать, чем пахнет вчерашняя кровавая расправа.
Нет! надо
во что бы ни стало сокрушить упорную лиходейку; надо, чтоб все осязательно поняли, что господская
власть не праздное слово.
Смерть есть событие
во времени и говорит о
власти времени.
Во мне вызывает сильное противление то, что для русской эмиграции главный вопрос есть вопрос об отношении к советской
власти.
Сухаревка — дочь войны. Смоленский рынок — сын чумы. Он старше Сухаревки на 35 лет. Он родился в 1777 году. После московской чумы последовал приказ
властей продавать подержанные вещи исключительно на Смоленском рынке и то только по воскресеньям
во избежание разнесения заразы.
Но и на каторге люди делают подкопы и бреши. Оказалось, что в этой идеальной, замкнутой и запечатанной
власти моего строгого дядюшки над классом есть значительные прорехи. Так, вскоре после моего поступления,
во время переклички оказалось, что ученик Кириченко не явился. Когда Лотоцкий произнес его фамилию, сосед Кириченко по парте поднялся, странно вытянулся, застыл и отрубил, явно передразнивая манеру учителя...
Она теперь, на мой взгляд, казалась совершенно особенной: такая же сдержанная, строгая, молчаливая
во время занятий, но надо мной она не имела теперь
власти, и это-то и было особенное, занимательное и радостное.
В действительности «Легенда о Великом Инквизиторе» наносит страшные удары всякому авторитету и всякой
власти, она бьет по царству кесаря не только в католичестве, но и в православии и
во всякой религии, так же как в коммунизме и социализме.
Россия к XIX в. сложилась в огромное мужицкое царство, скованное крепостным правом, с самодержавным царем
во главе,
власть которого опиралась не только на военную силу, но также и на религиозные верования народа, с сильной бюрократией, отделившей стеной царя от народа, с крепостническим дворянством, в средней массе своей очень непросвещенным и самодурным, с небольшим культурным слоем, который легко мог быть разорван и раздавлен.
Славянофилы не любили государства и
власти, они видели зло
во всякой
власти.
Он объявляет бунт против государства и всякой
власти, но это бунт не
во имя человеческой личности.
Раньше обоготворяли человека-папу и человека-цезаря и этим изменяли Богу, потом стали обоготворять всех людей, человечество, народную волю, изменяли Богу
во имя той же человеческой
власти — народовластия.
Гуманизм восстал против бесчеловечной антропологии католичества, да и всего исторического христианства, отверг ложную теократию
во имя человеческой антропологии,
во имя честного и открытого утверждения чисто человеческой стихии и человеческой
власти.
«Христианское государство», делающее вид, что мир принял христианство и что христианская
власть господствует над миром,
во всех своих формах было исторической сделкой христианства с язычеством.
Но если бы
во дни просвещения возмнили книги, учащие гаданию или суеверие проповедующие, запрещать или жечь, не смешно ли бы было, чтобы истина приняла жезл гонения на суеверие? чтоб истина искала на поражение заблуждения опоры
власти и меча, когда вид ее один есть наижесточайший бич на заблуждение?
И так изобретенное на заключение истины и просвещения в теснейшие пределы, изобретенное недоверяющею властию ко своему могуществу, изобретенное на продолжение невежества и мрака, ныне
во дни наук и любомудрия, когда разум отряс несродные ему пути суеверия, когда истина блистает столично паче и паче, когда источник учения протекает до дальнейших отраслей общества, когда старания правительств стремятся на истребление заблуждений и на отверстие беспреткновенных путей рассудку к истине, — постыдное монашеское изобретение трепещущей
власти принято ныне повсеместно, укоренено и благою приемлется преградою блуждению.
Се слабая картина всех пагубных следствий пышного царей действия. Не блаженны ли мы, если возмогли укрыться от возмущения благонамерений наших? Не блаженны ли, если и заразе примера положили преграду? Надежны в благосердии нашем, надежны не в разврате со вне, надежны
во умеренности наших желаний, возблагоденствуем снова и будем примером позднейшему потомству, како
власть со свободою сочетать должно на взаимную пользу.
Но поборники неволи,
власть и острие в руках имеющие, — сами ключимые
во узах наияростнейшие оныя бывают проповедники.
Блаженство гражданское в различных видах представиться может. Блаженно государство, говорят, если в нем царствует тишина и устройство. Блаженно кажется, когда нивы в нем не пустеют и
во градех гордые воздымаются здания. Блаженно, называют его, когда далеко простирает
власть оружия своего и властвует оно вне себя не токмо силою своею, но и словом своим над мнением других. Но все сии блаженства можно назвать внешними, мгновенными, преходящими, частными и мысленными.
Даже над ним она сохраняет такую
власть, что
во время самого сильного бешенства, которое иногда на него находит, — стоит только появиться Марье Михайловне и сказать несколько слов, чтоб беснующийся совершенно успокоился».
Этот стон с такою болью вырвался из ее сердца, что вся душа моя заныла в тоске. Я понял, что Наташа потеряла уже всякую
власть над собой. Только слепая, безумная ревность в последней степени могла довести ее до такого сумасбродного решения. Но
во мне самом разгорелась ревность и прорвалась из сердца. Я не выдержал: гадкое чувство увлекло меня.
— Я решительно и
во всем обвиняю заводоуправление, — резал Майзель, обрадовавшись случаю сорвать злость. — Отсутствие выдержки, неумение поставить себя авторитетно, наконец профанация
власти — все это, взятое вместе, и создало упомянутые недоразумения.
Один говорит, что слишком мало свобод дают, другой, что слишком много; один ропщет на то, что
власть бездействует, другой — на то, что
власть чересчур достаточно действует; одни находят, что глупость нас одолела, другие — что слишком мы умны стали; третьи, наконец, участвуют
во всех пакостях и, хохоча, приговаривают: ну где такое безобразие видано?!
А во-вторых, я отлично понимаю, что противодействие
властям, даже в форме простого мнения, у нас не похваляется, а так как лета мои уже преклонные, то было бы в высшей степени неприятно, если б в ушах моих неожиданно раздалось… фюить!
Условливается это, конечно, отчасти старым знакомством, родственными отношениями, участием моим
во всех ихних делах, наконец, установившеюся дружбой в такой мере, что ни один человек не приглянулся Полине без того, что б я не знал этого, и уж, конечно, она никогда не сделает такой партии, которую бы я не опробовал; скажу даже больше: если б она, в отношении какого-нибудь человека, была ни то ни се, то и тут в моей
власти подлить масла на огонь — так?