Неточные совпадения
«Ну-ка, слепой чертенок, — сказал я, взяв его за ухо, — говори, куда ты ночью таскался, с узлом, а?» Вдруг мой слепой заплакал, закричал, заохал: «Куды я ходив?.. никуды не ходив… с узлом? яким узлом?» Старуха
на этот раз услышала и стала
ворчать: «Вот выдумывают, да еще
на убогого! за что вы его? что он вам сделал?» Мне это надоело, и я вышел, твердо решившись достать ключ этой загадки.
Поцелуй совершился звонко, потому что собачонки залаяли снова, за что были хлопнуты платком, и обе дамы отправились в гостиную, разумеется голубую, с диваном, овальным столом и даже ширмочками, обвитыми плющом; вслед за ними побежали,
ворча, мохнатая Адель и высокий Попури
на тоненьких ножках.
Но господа средней руки, что
на одной станции потребуют ветчины,
на другой поросенка,
на третьей ломоть осетра или какую-нибудь запеканную колбасу с луком и потом как ни в чем не бывало садятся за стол в какое хочешь время, и стерляжья уха с налимами и молоками шипит и
ворчит у них меж зубами, заедаемая расстегаем или кулебякой с сомовьим плёсом, [Сомовий плёс — «хвост у сома, весь из жира».
На полу
Объедки пирога; а Васька-Кот в углу,
Припав за уксусным бочонком,
Мурлыча и
ворча, трудится над курчонком.
Климу чаще всего навязывали унизительные обязанности конюха, он вытаскивал из-под стола лошадей, зверей и подозревал, что эту службу возлагают
на него нарочно, чтоб унизить. И вообще игра в цирк не нравилась ему, как и другие игры, крикливые, быстро надоедавшие. Отказываясь от участия в игре, он уходил в «публику»,
на диван, где сидели Павла и сестра милосердия, а Борис
ворчал...
Затем разыгралась сцена веселого сумасшествия, девицы вальсировали, Анфимьевна, накрывая
на стол,
ворчала, показывая желтые зубы, усмехаясь...
Лысый Григорий Иванович, показывая себя знатоком хлеба и воды,
ворчал, что хлеб — кисел, а вода — солона,
на противоположном конце стола буянил рыжий Семен, крикливо доказывая соседу, широкоплечему мужику с бельмом
на правом глазе...
Доктор высох, выпрямился и как будто утратил свой ленивенький скептицизм человека, утомленного долголетним зрелищем людских страданий. Посматривая
на Клима прищуренными глазами, он бесцеремонно
ворчал...
Пела она, размахивая пенсне
на черном шнурке, точно пращой, и пела так, чтоб слушатели поняли: аккомпаниатор мешает ей. Татьяна, за спиной Самгина, вставляла в песню недобрые словечки, у нее, должно быть, был неистощимый запас таких словечек, и она разбрасывала их не жалея. В буфет вошли Лютов и Никодим Иванович, Лютов шагал, ступая
на пальцы ног, сафьяновые сапоги его мягко скрипели, саблю он держал обеими руками, за эфес и за конец, поперек живота; писатель, прижимаясь плечом к нему,
ворчал...
Кто-то засмеялся, люди сердито
ворчали. Лидия встряхивала слабозвучный колокольчик; человек, который остановил черненького капризника, взглянул в угол,
на Марину, — она сидела все так же неподвижно.
Макаров сидел боком к нему, поставив ногу
на подножку пролетки и как бы готовясь спрыгнуть
на мостовую. Он
ворчал...
Он сел
на скамью, под густой навес кустарника; аллея круто загибалась направо, за углом сидели какие-то люди, двое; один из них глуховато
ворчал, другой шаркал палкой или подошвой сапога по неутоптанному, хрустящему щебню. Клим вслушался в монотонную воркотню и узнал давно знакомые мысли...
Ворчал он, как Варавка
на плотников, каменщиков,
на служащих конторы. Клима изумлял этот странный тон и еще более изумляло знакомство Лютова с революционерами. Послушав его минуту-две, он не стерпел больше.
На Неве было холоднее, чем
на улицах, бестолково метался ветер, сдирал снег, обнажая синеватые лысины льда, окутывал ноги белым дымом. Шли быстро, почти бегом, один из рабочих невнятно
ворчал, коротконогий, оглянувшись
на него раза два, произнес строго, храбрым голосом...
За кофе читал газеты. Корректно
ворчали «Русские ведомости», осторожно ликовало «Новое время», в «Русском слове» отрывисто, как лает старый пес, знаменитый фельетонист скучно упражнялся в острословии, а
на второй полосе подсчитано было количество повешенных по приговорам военно-полевых судов. Вешали ежедневно и усердно.
Курносый, голубоглазый, подстриженный ежиком и уже полуседой, он казался Климу все более похожим
на клоуна. А грузная его мамаша, покачиваясь, коровой ходила из комнаты в комнату, снося
на стол перед постелью Макарова графины, стаканы, — ходила и
ворчала...
К собору, где служили молебен, Самгин не пошел, а остановился в городском саду и оттуда посмотрел
на площадь; она была точно огромное блюдо, наполненное салатом из овощей, зонтики и платья женщин очень напоминали куски свеклы, моркови, огурцов. Сад был тоже набит людями, образовав тесные группы, они тревожно
ворчали;
на одной скамье стоял длинный, лысый чиновник и кричал...
Из подвала дома купцов Синевых выползли
на улицу тысячи каких-то червяков, они копошились, лезли
на серый камень фундамента, покрывая его живым, черным кружевом, ползли по панели под ноги толпы людей, люди отступали пред ними, одни — боязливо, другие — брезгливо, и
ворчали, одни — зловеще, другие — злорадно...
— Не дойдет, конечно, —
ворчал Лютов, косясь
на Алину.
— Вы, по обыкновению, глумитесь, Харламов, — печально, однако как будто и сердито сказал хозяин. — Вы — запоздалый нигилист, вот кто вы, — добавил он и пригласил ужинать, но Елена отказалась. Самгин пошел провожать ее. Было уже поздно и пустынно, город глухо
ворчал, засыпая. Нагретые за день дома, остывая, дышали тяжелыми запахами из каждых ворот.
На одной улице луна освещала только верхние этажи домов
на левой стороне, а в следующей улице только мостовую, и это раздражало Самгина.
Самгин посмотрел
на него и понял, что Дронов уже насытился, разбрасывал беспокойные глазки по залу и
ворчал...
Листья, сорванные ветром, мелькали в воздухе, как летучие мыши, сыпался мелкий дождь, с крыш падали тяжелые капли, барабаня по шелку зонтика, сердито
ворчала вода в проржавевших водосточных трубах. Мокрые, хмуренькие домики смотрели
на Клима заплаканными окнами. Он подумал, что в таких домах удобно жить фальшивомонетчикам, приемщикам краденого и несчастным людям. Среди этих домов забыто торчали маленькие церковки.
— Деды и отцы учили: «Надо знать, где что взять», —
ворчит Меркулов архитектору, а тот, разглядывая вино
на огонь, вздыхает...
Человек в бархатной куртке, с пышным бантом
на шее, с большим носом дятла и чахоточными пятнами
на желтых щеках негромко
ворчал...
Калитин, сидя
на корточках перед фонарем, рассматривал какие-то бумажки и
ворчал...
— Чтоб тебе издохнуть, леший этакой! —
ворчал он, отирая следы слез и влезая
на лежанку.
— Целые дни, —
ворчал Обломов, надевая халат, — не снимаешь сапог: ноги так и зудят! Не нравится мне эта ваша петербургская жизнь! — продолжал он, ложась
на диван.
— Эка жизнь, подумаешь! —
ворчал он, садясь
на лежанку.
— Приду; как не прийти взглянуть
на Андрея Ильича? Чай, великонек стал! Господи! Радости какой привел дождаться Господь! Приду, батюшка, дай Бог вам доброго здоровья и несчетные годы… —
ворчал Захар вслед уезжавшей коляске.
— А кто его знает, где платок? —
ворчал он, обходя вокруг комнату и ощупывая каждый стул, хотя и так можно было видеть, что
на стульях ничего не лежит.
— Христос с вами! Живите
на здоровье! Кто вам зла желает? —
ворчал Захар в совершенном смущении от трагического оборота, который начинала принимать речь.
И после такой жизни
на него вдруг навалили тяжелую обузу выносить
на плечах службу целого дома! Он и служи барину, и мети, и чисть, он и
на побегушках! От всего этого в душу его залегла угрюмость, а в нраве проявилась грубость и жесткость; от этого он
ворчал всякий раз, когда голос барина заставлял его покидать лежанку.
— У! баловень! — тихо
ворчит нянька, утаскивая его
на крыльцо.
— И когда это он успел опять лечь-то! —
ворчал Захар, прыгая
на печку. — Проворен!
Поэтому для Захара дорог был серый сюртук: в нем да еще в кое-каких признаках, сохранившихся в лице и манерах барина, напоминавших его родителей, и в его капризах,
на которые хотя он и
ворчал, и про себя и вслух, но которые между тем уважал внутренно, как проявление барской воли, господского права, видел он слабые намеки
на отжившее величие.
Сначала она бодро смотрела за ребенком, не пускала далеко от себя, строго
ворчала за резвость, потом, чувствуя симптомы приближавшейся заразы, начинала упрашивать не ходить за ворота, не затрогивать козла, не лазить
на голубятню или галерею.
— Пойду прочь, а то еще подумает, что занимаюсь ею… дрянь! —
ворчал он вслух, а ноги сами направлялись уже к ее крыльцу. Но не хватило духу отворить дверь, и он торопливо вернулся к себе, облокотился
на стол локтями и просидел так до вечера.
— Нет, нет: бабушка и так недовольна моею ленью. Когда она
ворчит, так я кое-как еще переношу, а когда она молчит, косо поглядывает
на меня и жалко вздыхает, — это выше сил… Да вот и Наташа. До свидания, cousin. Давай сюда, Наташа, клади
на стол: все ли тут?
— А вы вот что: попробуйте. Если дело примет очень серьезный оборот, чего, сознайтесь сами, быть не может, тогда уж нечего делать — скажите
на меня. Экая досада! —
ворчал Марк. — Этот мальчик все испортил. А уж тут было принялись шевелиться…
Чрез полчаса стол опустошен был до основания. Вино было старый фронтиньяк, отличное. «Что это, —
ворчал барон, — даже ни цыпленка! Охота таскаться по этаким местам!» Мы распрощались с гостеприимными, молчаливыми хозяевами и с смеющимся доктором. «Я надеюсь с вами увидеться, — кричал доктор, — если не
на возвратном пути, так я приеду в Саймонстоун: там у меня служит брат, мы вместе поедем
на самый мыс смотреть соль в горах, которая там открылась».
Смотритель вынул из несессера и положил
на стол прибор: тарелку, ножик, вилку и ложку. «Еще и ложку вынул!» —
ворчал шепотом мой человек, поворачивая рябчика
на сковородке с одной стороны
на другую и следя с беспокойством за движениями смотрителя. Смотритель неподвижно сидел перед прибором, наблюдая за человеком и ожидая, конечно, обещанного ужина.
Одни занимались уборкою парусов, другие прилежно изучали карту, и в том числе дед, который от карты бегал
на ют, с юта к карте; и хотя
ворчал на неверность ее,
на неизвестность места, но был доволен, что труды его кончались.
«Что я покажу?» —
ворчал я в отчаянии, глядя
на белую бумагу. Среди этих терминов из живого слова только и остаются несколько глаголов и между ними еще вспомогательный: много помощи от него!
«Ах ты, Боже мой! ведь сказали, что не сядем, не умеем, и платья у нас не так сшиты, и тяжело нам сидеть
на пятках…» — «Да вы сядьте хоть не
на пятки, просто, только протяните ноги куда-нибудь в сторону…» — «Не оставить ли их
на фрегате?» —
ворчали у нас и наконец рассердились.
— Ну теперь вижу, что вы пьяницы и картежники… —
ворчал я
на ликейцев.
«Опять вверх!» —
ворчали мы, теряя терпение, и пошли
на холм, подошли к протестантской церкви, потом спустились с холма и очутились у сада и домика миссионеров.
— Они дома-с… — почтительно докладывал он, пропуская Привалова
на лестницу с бархатным ковром и экзотическими растениями по сторонам. Пропустив гостя, он захлопнул дверь под носом у мужиков. — Прут, сиволапые, прямо в двери, —
ворчал он, забегая немного вперед Привалова.
Варвара-то Николавна уже стала
ворчать: «Шуты, паяцы, разве может у вас что разумное быть?» — «Так точно, говорю, Варвара Николавна, разве может у нас что разумное быть?» Тем
на тот раз и отделался.
— Тьфу! —
ворчал Дерсу. — Мы идем — все равно выдры. Маленько по берегу ходи, посмотри, вода есть — ныряй, потом опять
на берег и опять ныряй…
Жена его, старая и сварливая, целый день не сходила с печи и беспрестанно
ворчала и бранилась; сыновья не обращали
на нее внимания, но невесток она содержала в страхе Божием.