Катря краснела, молчала и поскорее старалась улизнуть наверх, а Домнушка только качала головой. С барышней Домнушка тоже обращалась как-то сурово и постоянно
ворчала на нее. Чуть маленькие ножки Нюрочки покажутся на лестнице, как Домнушка сейчас же и оговорит ее...
— Надо с тебя помаленьку приказчичий-то жир снимать, —
ворчал на нее Тит. — С осени, видно, была закормлена, этово-тово…
Неточные совпадения
— Нашли тоже и время прийти… —
ворчала та, стараясь не смотреть
на Окулка. — Народу полный кабак, а они лезут… Ты, Окулко, одурел совсем… Возьму вот, да всех в шею!.. Какой народ-то, поди уж к исправнику побежали.
— Пошел вывертать
на уси боки… —
ворчала она, толкая мужа в спину.
— Ты как дочь-то держишь? — все еще
ворчала старуха, напрасно стараясь унять расходившееся материнское сердце. — Она у тебя и войти в избу не умеет… волосы в две косы по-бабьи… Святое имя, и то
на басурманский лад повернул.
— Плохо тебя поучили кержаки, —
ворчал на сына старый Тит. — Этово-тово, надо было тебя убить…
— Тоже и сказал! —
ворчал на свата Тит. — Не близкое место орда, этово-тово, верст с пятьсот будет…
— Согрешила я, грешная, с вами, с Заболотскими иноками! —
ворчала Таисья. — Одного вина не напасешься
на вас.
В Нюрочке проснулось какое-то страстное чувство к красивой послушнице, как это бывает с девочками в переходном возрасте, и она ходила за ней, как тень. Зачем
на ней все черное? Зачем глаза у ней такие печальные? Зачем
на нее
ворчит походя эта сердитая Енафа? Десятки подобных вопросов носились в голове Нюрочки и не получали ответа.
— Дожил, нечего сказать, —
ворчал он, кутаясь в шубу. —
На старости лет довелось мыкаться по свету.
Все молчали и только переминались с ноги
на ногу. Дерзкие
на язык хохлы не смели в волости напирать
на Тита, как
на базаре, и только глухо
ворчали.
Сидор Карпыч был доволен, кажется, больше всех, особенно когда устроился в сарайной. Он терпеть не мог переездов с места
на место, а сейчас
ворчал себе под нос, что в переводе означало довольство. Нюрочка сама устроила ему комнату, расставила мебель, повесила занавески.
Раиса. За Химкой-то уж подсматривать стали. Бабушка все
ворчит на нее, должно быть, что-нибудь заметила; да старуха нянька все братцам пересказывает. Выходи, Анфиса, поскорей замуж, и я бы к тебе переехала жить: тогда своя воля; а то ведь это тоска.
Как привязанный за ножку жук, я кружился постоянно вокруг любимого флигелька: казалось, остался бы там навсегда… но это было невозможно; матушка
ворчала на меня, иногда сама Зинаида меня прогоняла.
Неточные совпадения
«Ну-ка, слепой чертенок, — сказал я, взяв его за ухо, — говори, куда ты ночью таскался, с узлом, а?» Вдруг мой слепой заплакал, закричал, заохал: «Куды я ходив?.. никуды не ходив… с узлом? яким узлом?» Старуха
на этот раз услышала и стала
ворчать: «Вот выдумывают, да еще
на убогого! за что вы его? что он вам сделал?» Мне это надоело, и я вышел, твердо решившись достать ключ этой загадки.
Поцелуй совершился звонко, потому что собачонки залаяли снова, за что были хлопнуты платком, и обе дамы отправились в гостиную, разумеется голубую, с диваном, овальным столом и даже ширмочками, обвитыми плющом; вслед за ними побежали,
ворча, мохнатая Адель и высокий Попури
на тоненьких ножках.
Но господа средней руки, что
на одной станции потребуют ветчины,
на другой поросенка,
на третьей ломоть осетра или какую-нибудь запеканную колбасу с луком и потом как ни в чем не бывало садятся за стол в какое хочешь время, и стерляжья уха с налимами и молоками шипит и
ворчит у них меж зубами, заедаемая расстегаем или кулебякой с сомовьим плёсом, [Сомовий плёс — «хвост у сома, весь из жира».
На полу // Объедки пирога; а Васька-Кот в углу, // Припав за уксусным бочонком, // Мурлыча и
ворча, трудится над курчонком.
Климу чаще всего навязывали унизительные обязанности конюха, он вытаскивал из-под стола лошадей, зверей и подозревал, что эту службу возлагают
на него нарочно, чтоб унизить. И вообще игра в цирк не нравилась ему, как и другие игры, крикливые, быстро надоедавшие. Отказываясь от участия в игре, он уходил в «публику»,
на диван, где сидели Павла и сестра милосердия, а Борис
ворчал: