Неточные совпадения
Если днем все улицы были запружены
народом, то теперь все эти тысячи людей сгрудились в домах, с улицы широкая ярмарочная
волна хлынула под гостеприимные кровли. Везде виднелись огни; в окнах, сквозь ледяные узоры, мелькали неясные человеческие силуэты; из отворявшихся дверей вырывались белые клубы пара, вынося с собою смутный гул бушевавшего ярмарочного моря. Откуда-то доносились звуки визгливой музыки и обрывки пьяной горластой песни.
Оно начиналось вопросом вроде: «Куда текут
народа шумны
волны?» — а затем сообщало, что
Тихо, разрозненно, в разных местах набитого
народом храма зародилось сначала несколько отдельных голосов, сливавшихся постепенно, как ручьи… Ближе, крепче, громче, стройнее, и, наконец, под сводами костела загремел и покатился
волнами согласный тысячеголосый хор, а где-то в вышине над ним гудел глубокий рев органа… Мать стояла на коленях и плакала, закрыв лицо платком.
Молодежь восхищалась его «Историческими движениями русского
народа», не замечая, что книга кончается чуть не апофеозом государства, у подножия которого, как вокруг могучего утеса, бьются бессильные народные
волны.
Когда поднялась в обществе
волна «народолюбия», заставшая юношей в высших классах гимназии, они обратились к изучению родного
народа, но начали это изучение с книжек.
Меж тем, Наиной осененный,
С Людмилой, тихо усыпленной,
Стремится к Киеву Фарлаф:
Летит, надежды, страха полный;
Пред ним уже днепровски
волныВ знакомых пажитях шумят;
Уж видит златоверхий град;
Уже Фарлаф по граду мчится,
И шум на стогнах восстает;
В волненье радостном
народВалит за всадником, теснится;
Бегут обрадовать отца:
И вот изменник у крыльца.
Послушай! что за шум?
Народ завыл, там падают, что
волны,
За рядом ряд… еще… еще… Ну, брат,
Дошло до нас; скорее! на колени!
Распахнув окно, я долго любовался расстилавшейся перед моими глазами картиной бойкой пристани, залитой тысячеголосой
волной собравшегося сюда
народа; любовался Чусовой, которая сильно надулась и подняла свой синевато-грязный рыхлый лед, покрытый желтыми наледями и черными полыньями, точно он проржавел; любовался густым ельником, который сейчас за рекой поднимался могучей зеленой щеткой и выстилал загораживавшие к реке дорогу горы.
Стоял я на пригорке над озером и смотрел: всё вокруг залито
народом, и течёт тёмными
волнами тело народное к воротам обители, бьётся, плещется о стены её. Нисходит солнце, и ярко красны его осенние лучи. Колокола трепещут, как птицы, готовые лететь вслед за песнью своей, и везде — обнажённые головы людей краснеют в лучах солнца, подобно махровым макам.
И снова начал рассказывать о несправедливой жизни, — снова сгрудился базарный
народ большой толпой, полицейский теряется в ней, затирают его. Вспоминаю Костю и заводских ребят, чувствую гордость в себе и великую радость — снова я силён и как во сне… Свистит полицейский, мелькают разные лица, горит множество глаз, качаются люди жаркой
волной, подталкивают меня, и лёгок я среди них. Кто-то за плечо схватил, шепчет мне в ухо...
Марфа вздохнула свободно. Видя ужасный мятеж
народа (который, подобно бурным
волнам, стремился по стогнам и беспрестанно восклицал: «Новгород — государь наш! Смерть врагам его!»), внимая грозному набату, который гремел во всех пяти концах города (в знак объявления войны), сия величавая жена подъемлет руки к небу, и слезы текут из глаз ее. «О тень моего супруга! — тихо вещает она с умилением. — Я исполнила клятву свою! Жребий брошен: да будет, что угодно судьбе!..» Она сходит с Вадимова места.
Он медленно подвигался вперед на своем коне, совершенно отделенный, отрезанный от остальных всадников живыми
волнами плотной массы
народа.
Проходит еще минут десять. Первой вышла процессия из церкви Ивана Великого, заиграло золото хоругвей и риз.
Народ поплыл из церкви вслед за ними. Двинулись и из других соборов, кроме Успенского. Опять сигнальный удар, и разом рванулись колокола. Словно водоворот ревущих и плачущих нот завертелся и стал все захватывать в себя, расширять свои
волны, потрясать слои воздуха. Жутко и весело делалось от этой бури расходившегося металла. Показались хоругви из-за угла Успенского собора.
Весть об отъезде матушки-царицы с быстротою молнии облетела весь город с пригородами, и
народ широкой
волной повалил к Зимнему дворцу, проводить свою обожаемую монархиню.
Эти отношения игуменьи к послушнице породили новые, уже несообразные толки. Основанием некоторые из них имели даже Петербургские события, о которых людская молва, уподобляемая Русским
народом морской
волне, донесла отголоски и в стены московского девичьего монастыря.
Собрался
народ, стали сновать лодки по течению реки, закинули невод. Все напрасно, ни живого, ни мертвого Жучка не нашли. Только через дня два, за несколько верст от города усмотрен труп его, прибитый к берегу
волнами; раки успели уж полакомиться им.
В это время раскаленное ядро солнца с каким-то пламенным рогом опускалось в тревожные
волны Бельта, готовые его окатить, [После жестоких морозов была оттепель, отчего в заливе переломался лед. (Примеч. автора.)] залив, казалось, подернулся кровью.
Народ ужаснулся… «Видно, пред новой бедой», — говорил он, расходясь.
Только видит — вдали пыль закурилась,
народ ко дворцу
волной валит, немой громадой накатывает.
Движение
народов начинает укладываться в свои берега.
Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Другая еще сильнейшая
волна взмыла по
народу и, добежав до передних рядов,
волна эта сдвинула передних и шатая поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившеюся поднятою рукой, стоял рядом с Верещагиным.
Стягин искренно любовался.
Волны медного гула, шедшего сверху, настраивали его особенно. Он оглянулся на ту сторону храма, где главные двери.
Народ понемногу собирался к службе, почти только простой люд — мещанки в белых шелковых платках, чуйки мастеровых, кое-когда купеческая хорьковая шуба.