Неточные совпадения
Ассоль так же подходила к этой решительной среде, как подошло бы
людям изысканной нервной жизни общество привидения, обладай оно всем обаянием Ассунты или Аспазии [Аспазия (V век до н. э.) — одна из выдающихся женщин Древней Греции, супруга афинского
вождя Перикла.]: то, что от любви, — здесь немыслимо.
— Неужели для вас все еще не ясно, что террор — лечение застарелой болезни домашними средствами? Нам нужны
вожди,
люди высокой культуры духа, а не деревенские знахари…
— Как мир, — согласился Безбедов, усмехаясь. — Как цивилизация, — добавил он, подмигнув фарфоровым глазом. — Ведь цивилизация и родит анархистов.
Вожди цивилизации — или как их там? — смотрят на
людей, как на стадо баранов, а я — баран для себя и не хочу быть зарезанным для цивилизации, зажаренным под соусом какой-нибудь философии.
— Преступные ошибки самозваных
вождей! — крикнул сосед Самгина, плотный
человек с черной бородкой, в пенсне на горбатом носу.
«Нет, — до чего же анархизирует
людей эта жизнь! Действительно нужна какая-то устрашающая сила, которая поставила бы всех
людей на колени, как они стояли на Дворцовой площади пред этим ничтожным царем. Его бессилие губит страну, развращает
людей, выдвигая
вождями трусливых попов».
Самгин забыл о том, что Гапон —
вождь, но этот шепот тотчас воскресил в памяти десятки трупов, окровавленных
людей, ревущего кочегара.
«
Вожди молодежи», — подумал Самгин, вспомнив, как юные курсистки и студенты обожали этих
людей, как очарованно слушали их речи на диспутах «Вольно-экономического общества», как влюбленно встречали и провожали их на нелегальных вечеринках, в тесных квартирах интеллигентов, которые сочувствовали марксизму потому, что им нравилось «самодовлеющее начало экономики».
Самгин молчал. Да, политического руководства не было,
вождей — нет. Теперь, после жалобных слов Брагина, он понял, что чувство удовлетворения, испытанное им после демонстрации, именно тем и вызвано:
вождей — нет, партии социалистов никакой роли не играют в движении рабочих. Интеллигенты, участники демонстрации, — благодушные
люди, которым литература привила с детства «любовь к народу». Вот кто они, не больше.
Это умонастроение слежалось у Клима Ивановича Самгина довольно плотно, прочно, и он свел задачу жизни своей к воспитанию в себе качеств
вождя, героя,
человека, не зависимого от насилий действительности.
«Мизантропия, углубленная до безумия. Нет, — каким должен быть
вождь, Наполеон этих
людей?
Людей, которые видят счастье жизни только в сытости?»
— Ошибочно думать, что энергия
людей, соединенных в организации, в партии, — увеличивается в своей силе. Наоборот: возлагая свои желания, надежды, ответственность на
вождей,
люди тем самым понижают и температуру и рост своей личной энергии. Идеальное воплощение энергии — Робинзон Крузо.
Он чувствовал себя еще раз обманутым, но и жалел сизого человечка, который ничего не мог сказать
людям, упавшим на колени пред ним,
вождем.
Но это воспоминание, возникнув механически, было явно неуместно, оно тотчас исчезло, и Самгин продолжал соображать: чем отличаются эти бородатые, взлохмаченные ветром, очень однообразные
люди от всех других множеств
людей, которые он наблюдал? Он уже подумал, что это такая же толпа, как и всякая другая, и что народники — правы: без
вождя, без героя она — тело неодухотворенное. Сегодня ее
вождь — чиновник охранного отделения Сергей Зубатов.
«Жестоко вышколили ее», — думал Самгин, слушая анекдоты и понимая пристрастие к ним как выражение революционной вражды к старому миру. Вражду эту он считал наивной, но не оспаривал ее, чувствуя, что она довольно согласно отвечает его отношению к
людям, особенно к тем, которые метят на роли
вождей, «учителей жизни», «объясняющих господ».
— Это — ужасно, Клим! — воскликнула она, оправляя сетку на голове, и черные драконы с рукавов халата всползли на плечи ее, на щеки. — Подумай: погибает твоя страна, и мы все должны спасать ее, чтобы спасти себя. Столыпин — честолюбец и глуп. Я видела этого
человека, — нет, он — не
вождь! И вот, глупый
человек учит царя! Царя…
Это ум — не одной головы, но и сердца, и воли. Такие
люди не видны в толпе, они редко бывают на первом плане. Острые и тонкие умы, с бойким словом, часто затмевают блеском такие личности, но эти личности большею частию бывают невидимыми
вождями или регуляторами деятельности и вообще жизни целого круга, в который поставит их судьба.
В то самое время, как Гарибальди называл Маццини своим «другом и учителем», называл его тем ранним, бдящим сеятелем, который одиноко стоял на поле, когда все спало около него, и, указывая просыпавшимся путь, указал его тому рвавшемуся на бой за родину молодому воину, из которого вышел
вождь народа итальянского; в то время, как, окруженный друзьями, он смотрел на плакавшего бедняка-изгнанника, повторявшего свое «ныне отпущаеши», и сам чуть не плакал — в то время, когда он поверял нам свой тайный ужас перед будущим, какие-то заговорщики решили отделаться, во что б ни стало, от неловкого гостя и, несмотря на то, что в заговоре участвовали
люди, состарившиеся в дипломациях и интригах, поседевшие и падшие на ноги в каверзах и лицемерии, они сыграли свою игру вовсе не хуже честного лавочника, продающего на свое честное слово смородинную ваксу за Old Port.
«Повстанцам недостает
вождей, и
человек, служивший в хоругви Холевинского, может стать во главе отряда».
По моему мнению, опасно ошибаются те государственные деятели и
вожди, которые полагают, что образ мыслей
людей (т. е. их философия) является чем-то незначительным и что наука, лишенная милосердия, не приводит к появлению правительства, лишенного милосердия — гибельного и для того, кто правит, и для тех, которыми правят…
И тут-то ему вспомнились опоэтизированные рассказы о русской общине, о прирожденных наклонностях русского народа к социализму; припомнились русские
люди, которые заявили свою решительность, и
люди, приезжавшие из России с рассказами о своей решительности и об удобстве настоящей поры для коренного социального переворота, к которому общество созрело, а народ готов искони и все ждет только опытных
вождей и смелых застрельщиков.
— Это жгут, которым задергивалась завеса в храме Соломона перед святая святых, — объяснила gnadige Frau, — а под ней, как видите, солнце, луна, звезды, и все это символизирует, что
человек, если он удостоился любви божией, то может остановить, как Иисус Навин [Иисус Навин —
вождь израильский, герой библейской книги, носящей его имя.], течение солнца и луны, — вы, конечно, слыхали об Иисусе Навине?
Несчастный
вождь! как ярко просиял
Восход его шумящей, бурной жизни.
Я радуюсь, великородный витязь,
Что кровь его с отечеством мирится.
Вины отцов не должно вспоминать;
Мир гробу их! приближься, Курбский. Руку!
— Не странно ли? сын Курбского ведет
На трон, кого? да — сына Иоанна…
Всё за меня: и
люди и судьба. —
Ты кто такой?
— Отравленный добротой
людей, я погиб от роковой способности каждого бедняка, выбивающегося в
люди, — от способности мириться с малым в ожидании большего… О! ты знаешь? — от недостатка самооценки гибнет больше
людей, чем от чахотки, и вот почему
вожди масс, быть может, служат в околоточных надзирателях!
Стоят эти бедные, «заплаканные»
люди в стороне ото всего живого, стоят потерянно, как те иудейские воины, которых
вождь покинул у потока и повел вперед только одних лакавших по-песьи.
Но есть войны протестующие, когда общество отбивает себе права жизни от какой-нибудь домашней тирании или от внешнего насилия: те войны почтенны, и
вожди их стоят благословения
людей.
Общество само виновато в том грустном и ненормальном явлении, что литераторы явились пред ним вдруг — не передовыми
людьми, не смелыми
вождями прогресса, как всегда и везде они бывали, а
людьми более или менее отсталыми, робкими и бессильными.
Вокруг нее и следом тучки
Теснятся, будто рыцари-вожди,
Горящие любовью; и когда
Чело их обращается к прекрасной,
Оно блестит, когда же отвернут
К соперникам, то ревность и досада
Его нахмурят тотчас — посмотри,
Как шлемы их чернеются, как перья
Колеблются на шлемах — помнишь — помнишь —
В тот вечер всё так было — кроме
Судьбы Фернандо — небо и земля
Все те же — только
люди! — если б ты
Не причислялась к ним, то я б их проклял…
Восток, как это известно, является частью преобладания начал эмоциональных, чувственных над началами интеллекта, разума: он предпочитает исследованию — умозрение, научной гипотезе — метафизический догмат. Европеец —
вождь и хозяин своей мысли;
человек Востока — раб и слуга своей фантазии. Этот древний
человек был творцом большинства религий, основоположником наиболее мрачной метафизики; он чувствует, но не изучает, и его способность объединять свой опыт в научные формы — сравнительно ничтожна.
Для некоторых
людей, которых большая часть человечества признает своими
вождями, реформаторами и просветителями, отголосок этот огромен и раздается с особенной силой: но нет
человека, мысли которого не производили бы на других такого же, хотя и во много раз меньшего, действия.
Захотел Иосаф Платонович быть
вождем политической партии, — был, и не доволен: подчиненные не слушаются; захотел показать, что для него брак гиль, — и женился для других, то есть для жены, и об этом теперь скорбит; брезговал собственностью, коммуны заводил, а теперь душа не сносит, что карман тощ; взаймы ему
человек тысченок десяток дал, теперь, зачем он дал? поблагородничал, сестре свою часть подарил, и об этом нынче во всю грудь провздыхал: зачем не на общее дело отдал, зачем не бедным роздал? зачем не себе взял?
— Черный Аго такой же
человек, как и мы, король, — говорил он, — зачем же ты хочешь подвергнуть его таким лютым мучениям? Он защищался в бою, как храбрый
вождь. Не губи же его, король! Не убивай его за то, за что он достоин уважения!
Этот бывший атаман разбойников, выказав себя неустрашимым героем, искусным
вождем, выказал необыкновенный разум и в земских учреждениях, и в соблюдении воинской подчиненности, вселив в
людей грубых, диких доверенность к новой власти, и строгостью усмирял своих буйных сподвижников, которые, преодолев столько опасностей в земле, ими завоеванной на краю света, не смели тронуть ни волоса у мирных жителей.
Долго неслись они по голубому небу, среди белых перистых облачков, высматривая, где бы им спуститься. Спустились они прямо на луг, окруженный лесом, непроходимым и дремучим. На лужайке, вокруг костров, сидели большие, плечистые
люди. Их было несколько тысяч. Среди них стоял юноша выше, красивее и стройнее других. У всех за спиною были стрелы, лук, топорики и копья. Они говорили своему
вождю, стройному юноше, вооруженному лучше и богаче других...
Во главе этих и других, выделившихся в настоящую войну
вождей, конечно, стоит командующий армией, А. Н. Куропаткин, которого армия, как один
человек, любит и в которого верит.
«Славь тако Александра век
И охраняй нам Тита на престоле.
Будь купно страшный
вождь и добрый
человек,
Рифей в отечестве, а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле...