Неточные совпадения
Когда он
ушел, ужасная грусть стеснила мое сердце. Судьба ли нас свела опять на Кавказе, или она нарочно сюда приехала, зная, что меня встретит?.. и как мы встретимся?.. и потом, она ли это?.. Мои предчувствия меня никогда не обманывали. Нет в мире человека, над которым прошедшее приобретало бы такую
власть, как надо мною. Всякое напоминание о минувшей печали или радости болезненно ударяет в мою душу и извлекает из нее все те же звуки… Я глупо создан: ничего не забываю, — ничего!
Эти минуты были для нее счастьем; нам трудно так
уйти в сказку, ей было бы не менее трудно выйти из ее
власти и обаяния.
Анфиса. А что ж такое! Жалко, что ль, мне кого здесь? Взяла да и
ушла. Конечно, пока мы здесь живем, так братья над нами
власть имеют; а как из ворот, так и кончено. И деньги свои потребую, какие мне следовают.
Но борьба против
власти объективации, т. е.
власти Кесаря, происходит в пределах царства объективации, от которого человек не может просто отвернуться и
уйти.
Он
ушел в свою комнату и стал размышлять о пределах
власти родительской, о Лизавете Григорьевне, о торжественном обещании отца сделать его нищим и, наконец, об Акулине.
Мы остались и прожили около полугода под надзором бабушки и теток. Новой «
власти» мы как-то сразу не подчинились, и жизнь пошла кое-как. У меня были превосходные способности, и, совсем перестав учиться, я схватывал предметы на лету, в классе, на переменах и получал отличные отметки. Свободное время мы с братьями отдавали бродяжеству:
уходя веселой компанией за реку, бродили по горам, покрытым орешником, купались под мельничными шлюзами, делали набеги на баштаны и огороды, а домой возвращались позднею ночью.
— Вы не ошиблись, — прервал я с нетерпением (я видел, что он был из тех, которые, видя человека хоть капельку в своей
власти, сейчас же дают ему это почувствовать. Я же был в его
власти; я не мог
уйти, не выслушав всего, что он намерен был сказать, и он знал это очень хорошо. Его тон вдруг изменился и все больше и больше переходил в нагло фамильярный и насмешливый). — Вы не ошиблись, князь: я именно за этим и приехал, иначе, право, не стал бы сидеть… так поздно.
Николай нахмурил брови и сомнительно покачал головой, мельком взглянув на мать. Она поняла, что при ней им неловко говорить о ее сыне, и
ушла в свою комнату, унося в груди тихую обиду на людей за то, что они отнеслись так невнимательно к ее желанию. Лежа в постели с открытыми глазами, она, под тихий шепот голосов, отдалась во
власть тревог.
Но так как
власть не твоя, так готовься скорее. Не забудь, сейчас Гусь будет. Я иду переодеваться. (
Уходит.)
Такие отношения установились у них быстро; в две-три встречи Медынская вполне овладела юношей и начала медленно пытать его. Ей, должно быть, нравилась
власть над здоровым, сильным парнем, нравилось будить и укрощать в нем зверя только голосом и взглядом, и она наслаждалась игрой с ним, уверенная в силе своей
власти. Он
уходил от нее полубольной от возбуждения, унося обиду на нее и злобу на себя. А через два дня снова являлся для пытки.
Василиса Перегриновна. Вот все-то так со мной. Моченьки моей нету! Все сердце изболело. Мученица я на этом свете. (Срывает с сердцем цветок и обрывает с него лепестки). Кажется, кабы моя
власть, вот так бы вас всех! Так бы вас всех! Так бы вас всех! Погоди ж ты, мальчишка! Уж я тебя поймаю! Кипит мое сердце, кипит, ключом кипит. А вот теперь иди, улыбайся перед барыней, точно дура какая! Эка жизнь! эка жизнь! Грешники так в аду не мучаются, как я в этом доме мучаюсь. (
Уходит).
Надя. Так это же никуда не годится, если люди плачут. И ваши
власти и государство — все это не нужно, если люди плачут! Государство… какая глупость! Зачем оно мне? (Идет к двери.) Государство! Ничего не понимают, а говорят! (
Уходит. Бобоедов несколько растерялся.)
ты мне не помешал. Ты только
ушел на самое мое дно, вежливо уступая место — другому. «Ну, попробуй — кротостью…» Ты никогда не снизошел до борьбы за меня (и за что бы ни было!), ибо все твое богоборчество — бой за одиночество, которое одно и есть
власть.
— Это ни на что непохоже, mesdames! — сказал я шутливым тоном, обращаясь к дамам. — Невеста
ушла, и мое вино прокисло!.. Я должен пойти ее отыскать и привести ее сюда, хотя бы у нее болели все зубы! Шафер — должностное лицо, и он идет показать свою
власть!
Нет такого крепкого и здорового тела, которое никогда не болело бы; нет таких богатств, которые бы не пропадали; нет такой
власти, которая не кончалась бы. Всё это непрочно. Если человек положит жизнь свою в том, чтобы быть здоровым, богатым, важным человеком, если даже он и получит то, чего добивается, он все-таки будет беспокоиться, бояться и огорчаться, потому что будет видеть, как всё то, во что он положил жизнь,
уходит от него, будет видеть, что он сам понемногу стареется и приближается к смерти.
Но… если арестуют, да не подержат и выпустят, а вдруг
ушлют в какой-нибудь город Кадников или Бугульму, под надзор местных
властей полицейских, — словом, в какие-нибудь такие допотопные страны, где ни о гражданском мужестве, ни о гражданской скорби еще и не слыхивали…
Смирились, а все-таки не могли забыть, что их деды и прадеды Орехово поле пахали, Рязановы пожни косили, в Тимохином бору дрова и лес рубили. Давно подобрались старики, что жили под монастырскими
властями, их сыновья и внуки тоже один за другим
ушли на ниву Божию, а Орехово поле, Рязановы пожни и Тимохин бор в Миршени по-прежнему и старому, и малому глаза мозолили. Как ни взглянут на них, так и вспомнят золотое житье дедов и прадедов и зачнут роптать на свою жизнь горе-горькую.
Горданов
ушел к себе и сейчас же велел подать себе лошадей, чтобы ехать в город с целью послать корреспонденцию в Петербург и переговорить с
властями о бунте.
И парадокс в том, что закон сковывает энергию добра, он не хочет, чтобы добро было понятно как энергия, ибо тогда мир
уходит из-под его
власти.
Федор Иванович. От меня не
уйдешь, нет! Я с нею не сказал еще трех фраз, а она уж в моей
власти… Да… я ей только сказал: «Сударыня, всякий раз, когда вы взглянете на какое-нибудь окно, вы должны вспомнить обо мне. Я хочу этого». Значит, вспоминает она обо мне тысячу раз в день. Мало того, я каждый день бомбардирую ее письмами.
— Добровольцы по всем дорогам
уходят в Феодосию, а оттуда в Керчь. В городе полная анархия. Офицеры все забирают в магазинах, не платя, солдаты врываются в квартиры и грабят. Говорят, собираются устроить резню в тюрьмах. Рабочие уже выбрали тайный революционный комитет, чтобы взять
власть в свои руки.
Андрей Иванович сидел у стола, положив кудлатую голову на руку и устремив блестящие глаза в окно. Он был поражен настойчивостью Александры Михайловны: раньше она никогда не посмела бы спорить с ним так упорно; она пытается
уйти из-под его
власти, и он знает, чье тут влияние; но это ей не удастся, и он сумеет удержать Александру Михайловну в повиновении. Однако, чтоб не давать ей вперед почвы для попреков, Андрей Иванович решил, что с этого дня постарается как можно меньше тратить на самого себя.
Но Теркин уже вскочил и сейчас все вспомнил. Лег он, дождавшись Калерии, в большом волнении. Она его успокоила, сказала, что мальчик еще жив, а остальные дети с слабыми формами поветрия. Серафима прошла прямо к себе из лесу. Он ее не стал ждать и
ушел наверх, и как только разделся, так и заснул крепко. Не хотел он новых сцен и решил утром рано уехать в посад, искать доктора и побывать у местных
властей.
— Рук о тебя марать… не стоит, — выговорил он то, что ему подумалось две минуты перед тем. — Не ты
уходишь от меня, а я тебя гоню, — слышишь — гоню, и счастлив твой Бог, что я тебя действительно не передал в руки прокурорской
власти! Таких надо запирать, как бесноватых!.. Чтоб сегодня же духу твоего не было здесь.
От него в лице этой разъяренной женщины
уходил соблазн,
власть плоти и разнузданных нервов.
От «волчьего паспорта» Теркин не
ушел. Его выслали в село по этапу и выдали волостным
властям, закоренелым «ворогам» его приемного отца, тогда совсем больного, впавшего в бедность, разоренного непомерными поборами с его домишка и заведения, шедшего в убыток.
Изменились условия, попал мужик на фабрику,
ушел из-под «
власти земли», — и происходит полное разложение его душевного уклада, и человека целиком захватывает городская «пинжачная» цивилизация с ее трактиром, гармоникой и сифилисом.
Решили назвать наше предприятие «Книгоиздательство писателей в Москве», но в то время было очень трудно добиться у
власти разрешения на какое-нибудь кооперативное предприятие, и на хлопоты по такому делу
уходили годы.
От привезшего приказ офицера мы узнали приятную весть: наш корпус переводится из третьей армии во вторую. Значит, мы
уходим из-под попечительной
власти генерала Четыркина.
Медовицына. Не понимаю вашей
власти над нею, но понимаю, что в письме моем к Леандрову, в вашем намерении заключается какая-то адская штука… и я повинуюсь вам. (Подает ему руку.) До лучших минут, союзник мой! (
Уходит.)
— Клепать напраслину на девушку никому не заказано… Нет для меня хуже, чем он, ворога… Ты теперь «царский слуга»,
ушел из-под
власти княжеской, так я могу тебе поведать тайну великую: уж второй год, как норовят меня выдать за Якова, за постылого; князь и княжна приневоливают…
Он не понимал, увы, что борьба с этим роковым увлечением невозможна, что его могут спасти только обстоятельства, лежащие вне его
власти, что сам он не только совершенно бессилен, но носит в самом себе залог победы над собой этой женщины, и никуда ему не
уйти от нее.
— Свершилось все, дядюшка! — воскликнул Густав, целуя записку и рыдая над нею. — По крайней мере, с этим залогом умереть не тяжело. Она меня любит!.. Чего ж мне более?.. Луиза моя!.. Сам Бог мне ее дал… Она придет к тебе в дом, Адольф, но не будет твоя. Ты не знаешь, что она сердцем сочеталась со мною прежде!.. Скоро
уйдет она от тебя ко мне, к законному ее супругу. Ложе наше будет сладко… гроб! Из него уж не повлекут ее силою. В гробу ведь не знают
власти матери.
(Почерк Нинки.) — Вчера были с Лелькой у мамы. Как всегда, она очень нам обрадовалась, стала варить кофе, готовить яичницу. Делать она ничего не умеет: кофе у нее всегда убегает, яичница выходит, как гуттаперча. А через два часа, тоже как всегда, мы разругались и
ушли. Конечно, о большевиках и советской
власти.
— Что̀ говорить! — крикнул худощавый, — у меня тут в трех лавках на 100 тысяч товару. Разве убережешь, когда войско
ушло. Эх, народ, Божью
власть не руками скласть.
Есть только два пути, говорят нам наши учителя: верить и повиноваться нам и
властям и участвовать в том зле, которое мы учредили, или
уйти из мира и идти в монастырь, не спать и не есть или на столбе гноить свою плоть, сгибаться и разгибаться и ничего не делать для людей; или признать учение Христа неисполнимым и потому признать освященную религией беззаконность жизни; или отречься от жизни, что равносильно медленному самоубийству.