Неточные совпадения
Достигнув середины ее, он оттуда свешивался вниз и начинал уже цеплять вершины других
дерев или же
висел на воздухе, завязавши кольцами свои тонкие цепкие крючья, легко колеблемые воздухом.
Она привела сына в маленькую комнату с мебелью в чехлах. Два окна были занавешены кисеей цвета чайной розы, извне их затеняла зелень
деревьев, мягкий сумрак был наполнен крепким запахом яблок, лента солнца
висела в воздухе и, упираясь в маленький круглый столик, освещала
на нем хоровод семи слонов из кости и голубого стекла. Вера Петровна говорила тихо и поспешно...
На задней стенке
висят пасхальные яйца из сахара и огромное, красное, из
дерева, обвязанное зеленой ленточкой.
Полдень знойный;
на небе ни облачка. Солнце стоит неподвижно над головой и жжет траву. Воздух перестал струиться и
висит без движения. Ни
дерево, ни вода не шелохнутся; над деревней и полем лежит невозмутимая тишина — все как будто вымерло. Звонко и далеко раздается человеческий голос в пустоте. В двадцати саженях слышно, как пролетит и прожужжит жук, да в густой траве кто-то все храпит, как будто кто-нибудь завалился туда и спит сладким сном.
Перед диваном из красного
дерева, с выцветшей бархатной обивкой, стояла конторка палисандрового
дерева; над диваном
висела картина с купающимися нимфами; комод, оклеенный карельской березой, точно навалился
на простенок между окнами; разбитое трюмо стояло в углу
на простой некрашеной сосновой табуретке; богатый туалет с отломленной ножкой, как преступник, был притянут к стене запыленными шнурками.
На стене, над самым диваном,
висела в богатой резной раме из черного
дерева большая картина, писанная масляными красками.
Сквозь обнаженные, бурые сучья
дерев мирно белеет неподвижное небо; кое-где
на липах
висят последние золотые листья.
Чертопханов снова обратился к Вензору и положил ему кусок хлеба
на нос. Я посмотрел кругом. В комнате, кроме раздвижного покоробленного стола
на тринадцати ножках неровной длины да четырех продавленных соломенных стульев, не было никакой мебели; давным-давно выбеленные стены, с синими пятнами в виде звезд, во многих местах облупились; между окнами
висело разбитое и тусклое зеркальце в огромной раме под красное
дерево. По углам стояли чубуки да ружья; с потолка спускались толстые и черные нити паутин.
На деревьях уже
висели колючие крупные орехи.
Гуляет он и любуется;
на деревьях висят плоды спелые, румяные, сами в рот так и просятся, индо, глядя
на них, слюнки текут; цветы цветут распрекрасные, мохровые, пахучие, всякими красками расписанные; птицы летают невиданные: словно по бархату зеленому и пунцовому золотом и серебром выложенные, песни поют райские; фонтаны воды бьют высокие, индо глядеть
на их вышину — голова запрокидывается; и бегут и шумят ключи родниковые по колодам хрустальныим.
Следы недавно сбывшей воды везде были приметны: сухие прутья, солома, облепленная илом и землей, уже высохшая от солнца,
висели клочьями
на зеленых кустах; стволы огромных
деревьев высоко от корней были плотно как будто обмазаны также высохшею тиной и песком, который светился от солнечных лучей.
На третьей стене предполагалась красного
дерева дверь в библиотеку, для которой маэстро-архитектор изготовил было великолепнейший рисунок; но самой двери не появлялось и вместо ее
висел запыленный полуприподнятый ковер, из-за которого виднелось, что в соседней комнате стояли растворенные шкапы; тут и там размещены были неприбитые картины и эстампы, и лежали
на полу и
на столах книги.
Вслед за кремлями внесли около сотни золоченых и крашеных
деревьев,
на которых вместо плодов
висели пряники, коврижки и сладкие пирожки.
Тогда в толпе поднялся настоящий шабаш. Одни звали новоприбывших к
дереву, где недавно
висел самоубийца, другие хотели остаться
на заранее назначенном месте. Знамя опять колыхнулось, платформа поплыла за толпой, но скоро вернулась назад, отраженная плотно сомкнувшимся у
дерева отрядом полиции.
Безработные всегда склонны к этому в особенности, а сегодня, вдобавок, от этого проклятого
дерева,
на котором полиция прозевала повесившегося беднягу и позволила ему
висеть «вне всякого порядка» слишком долго,
на толпу веяло чем-то особенным.
Город был насыщен зноем, заборы, стены домов, земля — всё дышало мутным, горячим дыханием, в неподвижном воздухе стояла дымка пыли, жаркий блеск солнца яростно слепил глаза. Над заборами тяжело и мёртво
висели вялые, жухлые ветви
деревьев, душные серые тени лежали под ногами. То и дело встречались тёмные оборванные мужики, бабы с детьми
на руках, под ноги тоже совались полуголые дети и назойливо ныли, простирая руки за милостыней.
Другой раз он видел её летним вечером, возвращаясь из Балымер: она сидела
на краю дороги, под берёзой, с кузовом грибов за плечами. Из-под ног у неё во все стороны расползлись корни
дерева. Одетая в синюю юбку, белую кофту, в жёлтом платке
на голове, она была такая светлая, неожиданная и показалась ему очень красивой. Под платком, за ушами, у неё были засунуты грозди ещё неспелой калины, и бледно-розовые ягоды
висели на щеках, как серьги.
Было боязно видеть, как цепкий человечек зачем-то путешествует по крутой и скользкой крыше амбара,
висит между голых сучьев
деревьев, болтая ногами, лезет
на забор, утыканный острыми гвоздями, падает и — ругается...
— Сошки-то? Известно,
на чтò сошки, батюшка, ваше сиятельство. Хоть маломальски подпереть хотелось, сами изволите видеть; вот анадысь угол завалился, еще помиловал Бог, что скотины в ту пору не было. Всё-то еле-еле
висит, говорил Чурис, презрительно осматривая свои раскрытые, кривые и обрушенные сараи. — Теперь и стропила, и откосы, и перемёты только тронь, глядишь,
дерева дельного не выйдет. А лесу где нынче возьмешь? сами изволите знать.
Ужасна была эта ночь, — толпа шумела почти до рассвета и кровавые потешные огни встретили первый луч восходящего светила; множество нищих, обезображенных кровью, вином и грязью, валялось
на поляне, иные из них уж собирались кучками и расходились; во многих местах опаленная трава и черный пепел показывали место угасшего костра;
на некоторых
деревьях висели трупы… два или три, не более…
Пройдя таким образом немного более двух верст, слышится что-то похожее
на шум падающих вод, хотя человек, не привыкший к степной жизни, воспитанный
на булеварах, не различил бы этот дальний ропот от говора листьев; — тогда, кинув глаза в ту сторону, откуда ветер принес сии новые звуки, можно заметить крутой и глубокий овраг; его берег обсажен наклонившимися березами, коих белые нагие корни, обмытые дождями весенними,
висят над бездной длинными хвостами; глинистый скат оврага покрыт камнями и обвалившимися глыбами земли, увлекшими за собою различные кусты, которые беспечно принялись
на новой почве;
на дне оврага, если подойти к самому краю и наклониться придерживаясь за надёжные
дерева, можно различить небольшой родник, но чрезвычайно быстро катящийся, покрывающийся по временам пеною, которая белее пуха лебяжьего останавливается клубами у берегов, держится несколько минут и вновь увлечена стремлением исчезает в камнях и рассыпается об них радужными брызгами.
Пели зяблики, зорянки, щебетали чижи, тихо, шёлково шуршали листья
деревьев, далеко
на краю города играл пастух, с берега Ватаракши, где росла фабрика, доносились человечьи голоса, медленно плывя в светлой тишине. Что-то щёлкнуло; вздрогнув, Наталья подняла голову, — над нею,
на сучке яблони
висела западня для птиц, чиж бился среди тонких прутьев.
Двор был тесный; всюду, наваливаясь друг
на друга, торчали вкривь и вкось ветхие службы,
на дверях
висели — как собачьи головы — большие замки; с выгоревшего
на солнце, вымытого дождями
дерева десятками мертвых глаз смотрели сучки. Один угол двора был до крыш завален бочками из-под сахара, из их круглых пастей торчала солома — двор был точно яма, куда сбросили обломки отжившего, разрушенного.
Рыжов действительно срубил
дерево по себе: через неделю он привел в город жену — ражую, белую, румяную, с добрыми карими глазами и с покорностью в каждом шаге и движении. Одета она была по-крестьянски, и шли оба супруга друг за другом, неся
на плечах коромысло,
на котором
висела подвязанная холщовым концом расписная лубочная коробья с приданым.
Вывезли батарею
на гору: смотрят, а
на дереве доктор
висит…
Сказано — сделано. Пошел один генерал направо и видит — растут
деревья, а
на деревьях всякие плоды. Хочет генерал достать хоть одно яблоко, да все так высоко
висят, что надобно лезть. Попробовал полезть — ничего не вышло, только рубашку изорвал. Пришел генерал к ручью, видит: рыба там, словно в садке
на Фонтанке, так и кишит, и кишит.
По другой стене
висело большое Распятие из черного
дерева, с фигурою Христа, очень изящно выточенною из слоновой кости, и несколько гравюр: там были портреты св. Казимира, покровителя Литвы, знаменитой довудцы графини Эмилии Плятер, графа Понятовского, в уланской шапке, геройски тонущего в Эльстере, Яна Собеского, освободителя Вены, молодцевато опершегося
на свою «карабелю», св. иезуита Иосафата Кунцевича, софамильника пана Ладыслава, который почитал себя даже происходящим из одного с ним рода, и наконец прекрасный портрет Адама Мицкевича.
«И ты, — как выражается Марк Аврелий, — ты легко оторвешься от жизни, как созревший плод с
дерева, благословляя ветвь,
на которой
висел».
Времени нельзя было тратить даром, я подошел к
дереву,
на котором
висел барометр, снял его с
дерева и стал надевать себе
на шею, для чего снял шапку, но нечаянно выронил ее из рук.
Над этими козлами невдалеке торчал высокий кол с насаженным
на него рогатым коровьим черепом и отбитым горлом глиняного кувшина;
на другом шесте моталась змеиная кожа, а по ветвям
дерев висели пряди пакли.
Катя вспомнила, как два месяца назад Гребенкин вставлял здесь стекла.
Висели на стенах чудесные снимки Беклина, в полированных рамах из красного
дерева;
на бледно-зеленой шелковой кушетке сидел грузный болгарин, заведовавший нарядом подвод. Агапов помялся и вышел.
На деревьях висели стеклянные колокольчики, которые, когда дул ветер, звучали так нежно, что можно было заслушаться.
Она перешла в свой кабинет, комнату строгого стиля, с темно-фиолетовым штофом в черных рамах, с бронзой Louis XVI [Людовика XVI (фр.).]. Шкап с книгами и письменный стол — также черного
дерева. Картин она не любила, и стены стояли голыми. Только
на одной
висело богатейшее венецианское резное зеркало. В этой комнате сидели у Марьи Орестовны ее близкие знакомые — мужчины; после обеда сюда подавались ликеры и кофе с сигарами. Евлампия Григорьевича редко приглашали сюда.
Ничего не понимаю. Какая-то кабалистика. Идем дальше и собираем грибы. Все время молчим.
На лице у Наденьки выражение душевной борьбы. Слышен лай собак: это мне напоминает о моей диссертации, и я громко вздыхаю. Сквозь стволы
деревьев я вижу раненого офицера. Бедняга мучительно хромает направо и налево: справа у него раненое бедро, слева
висит одна из разноцветных девиц. Лицо выражает покорность судьбе.
В углу стояла кровать из простого некрашеного
дерева с жестким тюфяком, кожаной подушкой и вязаным шерстяным одеялом. Над ней
висел образок, украшенный высохшей вербой и фарфоровым яичком. У широкого окна, так называемого итальянского, стоял большой стол,
на котором в беспорядке валялись книги, бумаги, ландкарты и планы сражений. Шкаф с книгами, глобусы, географические карты, прибитые к стене, и несколько простых деревянных стульев дополняли убранство комнаты юного спартанца.
На груди
висела золотая цепь с большим крестом из кипарисова
дерева, в котором хранились частицы мощей.
Сцена представляет английский сад; вправо беседка; перед нею садовые скамейки и несколько стульев; влево площадка под древнею липою, обставленная кругом скамейками; от нее, между кустами и
деревьями, вьются в разных направлениях дорожки; впереди решетка садовая, примыкающая к богатому господскому дому; за нею видны луга, по которым извивается река, и село
на высоте. Подле беседки,
на ветвях
деревьев,
висят две епанчи, бумажный венец и шлем.
Бедная комната. С одной стороны верстак;
на стене
висят столярные инструменты; в беспорядке валяются распиленные
дерева; у другой стены шкапчик, над комодом, с посудою. Прямо и с обоих боков комнаты двери; одно окно; к стороне верстака две скамейки, к другой стороне столик, около него старый кожаный диван, такие же кресла, два стула и пяльцы. приказные служители.
Стояла июньская сибирская ночь, воздух был свеж, но в нем
висела какая-то дымка от испарений земли и тумана, стлавшегося с реки Енисея, и сквозь нее тускло мерцали звезды, рассыпанные по небосклону, и слабо пробивался свет луны, придавая
деревьям сада какие-то фантастические очертания. Кругом была невозмутимая тишина, ни один лист
на деревьях не колыхался, и только где-то вдали
на берегу реки стрекотал, видимо, одержимый бессонницей кузнечик.
Оно, по здравому суждению, ему так бы и стоило со мною сделать, особенно после того, как я ему вчера нагрозил и его крестить и брата его Кузьму-Демьяна разыскивать; но он, по своему язычеству, не так поступил. Чуть я, с трудом двинув моими набрякшими членами, сел
на дне моей разрытой могилы, как увидел я его шагах в тридцати от меня. Он стоял под большим заиндевелым
деревом и довольно забавно кривлялся, а над ним,
на длинном суку,
висела собака, у которой из распоротого брюха ползли вниз теплые черева.