Неточные совпадения
— Так-с, так-с, — не сиделось Порфирию, — мне почти стало ясно теперь, как вы на
преступление изволите смотреть-с, но… уж извините меня за мою назойливость (беспокою уж очень вас, самому совестно!) —
видите ли-с: успокоили вы меня давеча очень-с насчет ошибочных-то случаев смешения обоих разрядов, но… меня все тут практические разные случаи опять беспокоят!
— А вы думали нет? Подождите, я и вас проведу, — ха, ха, ха! Нет,
видите ли-с, я вам всю правду скажу. По поводу всех этих вопросов,
преступлений, среды, девочек мне вспомнилась теперь, — а впрочем, и всегда интересовала меня, — одна ваша статейка. «О
преступлении»… или как там у вас, забыл название, не помню. Два месяца назад имел удовольствие в «Периодической речи» прочесть.
— Не совсем так, это правда, — тотчас же согласился Разумихин, торопясь и разгорячаясь, по обыкновению. —
Видишь, Родион: слушай и скажи свое мнение. Я хочу. Я из кожи лез вчера с ними и тебя поджидал; я и им про тебя говорил, что придешь… Началось с воззрения социалистов. Известно воззрение:
преступление есть протест против ненормальности социального устройства — и только, и ничего больше, и никаких причин больше не допускается, — и ничего!..
— Нет, нет, не совсем потому, — ответил Порфирий. — Все дело в том, что в ихней статье все люди как-то разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных». Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют права переступать закона, потому что они,
видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие
преступления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные. Так у вас, кажется, если только не ошибаюсь?
И что мне все тычут со всех сторон: «
преступление,
преступление!» Только теперь
вижу ясно всю нелепость моего малодушия, теперь, как уж решился идти на этот ненужный стыд!
Клим Самгин несколько раз смотрел на звонаря и вдруг заметил, что звонарь похож на Дьякона. С этой минуты он стал думать, что звонарь совершил какое-то
преступление и вот — молча кается. Климу захотелось
видеть Дьякона на месте звонаря.
Она рвалась к бабушке и останавливалась в ужасе; показаться ей на глаза значило, может быть, убить ее. Настала настоящая казнь Веры. Она теперь только почувствовала, как глубоко вонзился нож и в ее, и в чужую, но близкую ей жизнь,
видя, как страдает за нее эта трагическая старуха, недавно еще счастливая, а теперь оборванная, желтая, изможденная, мучающаяся за чужое
преступление чужою казнью.
— Вы
видите перед собой, господа присяжные заседатели, характерное, если можно так выразиться,
преступление конца века, носящее на себе, так сказать, специфические черты того печального явления разложения, которому подвергаются в наше время те элементы нашего общества, которые находятся под особенно, так сказать, жгучими лучами этого процесса…
Это были люди заброшенные, одуренные постоянным угнетением и соблазнами, как тот мальчик с половиками и сотни других людей, которых
видел Нехлюдов в остроге и вне его, которых условия жизни как будто систематически доводят до необходимости того поступка, который называется
преступлением.
—
Видишь (и как ты это ясно выразил),
видишь? Сегодня, глядя на папашу и на братца Митеньку, о
преступлении подумал? Стало быть, не ошибаюсь же я?
С этого процесса господин Ракитин в первый раз заявил себя и стал заметен; прокурор знал, что свидетель готовит в журнал статью о настоящем
преступлении и потом уже в речи своей (что
увидим ниже) цитовал несколько мыслей из статьи, значит, уже был с нею знаком.
Видите ли, господа присяжные заседатели, в доме Федора Павловича в ночь
преступления было и перебывало пять человек: во-первых, сам Федор Павлович, но ведь не он же убил себя, это ясно; во-вторых, слуга его Григорий, но ведь того самого чуть не убили, в-третьих, жена Григория, служанка Марфа Игнатьевна, но представить ее убийцей своего барина просто стыдно.
Совершив
преступление богоотступничества, человек не мог уже
видеть Бога; он ослеплен...
В одной избе уже в сумерках я застал человека лет сорока, одетого в пиджак и в брюки навыпуск; бритый подбородок, грязная, некрахмаленная сорочка, подобие галстука — по всем видимостям привилегированный. Он сидел на низкой скамеечке и из глиняной чашки ел солонину и картофель. Он назвал свою фамилию с окончанием на кий, и мне почему-то показалось, что я
вижу перед собой одного бывшего офицера, тоже на кий, который за дисциплинарное
преступление был прислан на каторгу.
С презрением взирал, что для освобождения действительного злодея и вредного обществу члена или дабы наказать мнимые
преступления лишением имения, чести, жизни начальник мой, будучи не в силах меня преклонить на беззаконное очищение злодейства или обвинение невинности, преклонял к тому моих сочленов, и нередко я
видел благие мои расположения исчезавшими, яко дым в пространстве воздуха.
Но на что он мне теперь? не
вижу, куда его и положить; подаст он, может быть, случай к
преступлению.
Люди, как мы
видели, показаны нам в комедии с человеческой, а не с юридической стороны, и потому впечатление самых их
преступлений смягчается для нас.
Видите, какой это человек-с: тут у него теперь одна слабость к этой капитанше, к которой без денег ему являться нельзя и у которой я сегодня намерен накрыть его, для его же счастия-с; но, положим, что не одна капитанша, а соверши он даже настоящее
преступление, ну, там, бесчестнейший проступок какой-нибудь (хотя он и вполне неспособен к тому), то и тогда, говорю я, одною благородною, так сказать, нежностью с ним до всего дойдешь, ибо чувствительнейший человек-с!
Совестно
видеть, что государственные люди, рассуждая в нынешнее время о клеймах, ставят их опять на лицо с корректурною поправкою; уничтожая кнут, с неимоверной щедростию награждают плетьми, которые гораздо хуже прежнего кнута, и, наконец, раздробляя или, так сказать, по словам высочайшего указа, определяя с большею точностью и род
преступлений и степень наказаний, не подумали, что дело не в издании законов, а в отыскании средств, чтобы настоящим образом исполнялись законы.
Надо было
видеть их отчаянье и стоны, когда они узнали, что
преступление совершено было ими напрасно. Я сам был поражен моим открытием, потому что, вместо повода к смягчению наказания, оно представляло лишь повод к усугублению его…
Как ни говорите, а свобода все-таки лучшее достояние человека, и потому как бы ни было велико
преступление, совершенное им, но лишение, которое его сопровождает, так тяжело и противоестественно само по себе, что и самый страшный злодей возбуждает чаше сожаление, коль скоро мы
видим его в одежде и оковах арестанта.
Она закрыла глаза и пробыла так несколько минут, потом открыла их, оглянулась вокруг, тяжело вздохнула и тотчас приняла обыкновенный, покойный вид. Бедняжка! Никто не знал об этом, никто не
видел этого. Ей бы вменили в
преступление эти невидимые, неосязаемые, безыменные страдания, без ран, без крови, прикрытые не лохмотьями, а бархатом. Но она с героическим самоотвержением таила свою грусть, да еще находила довольно сил, чтоб утешать других.
Убеждение в неизбежности конца с присяжными заседателями с особенною ясностью представлялось теперь, когда мы своими глазами
увидели, с какою неумытною строгостью относится правосудие даже к такому
преступлению, как неявка в уху.
— Часто мы
видим, что люди не только впадают в грех мысленный, но и
преступления совершают — и всё через недостаток ума. Плоть искушает, а ума нет — вот и летит человек в пропасть. И сладенького-то хочется, и веселенького, и приятненького, а в особенности ежели женский пол… как тут без ума уберечись! А коли ежели у меня есть ум, я взял канфарки или маслица; там потер, в другом месте подсыпал — смотришь, искушение-то с меня как рукой сняло!
Они показывали мне иную жизнь — жизнь больших чувств и желаний, которые приводили людей к подвигам и
преступлениям. Я
видел, что люди, окружавшие меня, не способны на подвиги и
преступления, они живут где-то в стороне от всего, о чем пишут книги, и трудно понять — что интересного в их жизни? Я не хочу жить такой жизнью… Это мне ясно, — не хочу…
Через государственное устройство, в котором, как в сплетенной из прутьев корзине, все концы так спрятаны, что нельзя найти их, ответственность в совершаемых
преступлениях так скрывается от людей, что люди, совершая самые ужасные дела, не
видят своей ответственности в них.
Иногда Передонов брал карты и со свирепым лицом раскалывал перочинным ножиком головы карточным фигурам. Особенно дамам. Режучи королей, он озирался, чтобы не
увидели и не обвинили в политическом
преступлении. Но и такие расправы помогали не надолго. Приходили гости, покупались карты, и в новые карты вселялись опять злые соглядатаи.
–…А он, — визжал Фома, — он, испугавшись, что я его
увидел, осмелился завлекать лживым письмом меня, честного и прямодушного, в потворство своему
преступлению, — да,
преступлению!.. ибо из наиневиннейшей доселе девицы вы сделали…
«И вот они собрались, чтобы придумать казнь, достойную
преступления… Хотели разорвать его лошадьми — и это казалось мало им; думали пустить в него всем по стреле, но отвергли и это; предлагали сжечь его, но дым костра не позволил бы
видеть его мучений; предлагали много — и не находили ничего настолько хорошего, чтобы понравилось всем. А его мать стояла перед ними на коленях и молчала, не находя ни слез, ни слов, чтобы умолять о пощаде. Долго говорили они, и вот один мудрец сказал, подумав долго...
— Очень многое! — Старик сделал пресерьезное лицо. — Я вас люблю, молодой человек, и потому жалею. Вы, Дмитрий Яковлевич, на закате моих дней напомнили мне мою юность, много прошедшего напомнили; я вам желаю добра, и молчать теперь мне показалось
преступлением. Ну, как вам жениться в ваши лета? Ведь это Негров вас надул… Вот
видите ли, как вы взволнованы, вы не хотите меня слушать, я это
вижу, но я вас заставлю выслушать меня; лета имеют свои права…
А когда мысленно делаю себя чьим-нибудь судьей, то я, в здравом уме, думаю, как король Лир думал в своем помешательстве: стоит только вникнуть в историю
преступлений и
видишь: «нет виноватых».
— Простите, — извинился он, садясь за стол. — Я
вижу в вас, безусловно, человека хорошего общества, почему-то скрывающего свое имя. И скажу вам откровенно, что вы подозреваетесь в серьезном… не скажу
преступлении, но… вот у вас прокламации оказались. Вы мне очень нравитесь, но я — власть исполнительная… Конечно, вы догадались, что все будет зависеть от жандармского полковника…
Я
вижу, что
преступление, совершенное в минуту моей смерти, не должно остаться бесследным. Теперь уже идет дело о другом, более тяжелом
преступлении, и кто знает, быть может, невдолге этот самый Андрей… Не потребуется ли устранить и его, как свидетеля и участника совершенных злодеяний? А там Кузьму, Ивана, Петра? Душа моя с негодованием отвращается от этого зрелища и спешит оставить кабинет Прокопа, чтобы направить полет свой в людскую.
— После, мой друг! после. Дай мне привыкнуть к мысли, что это был бред, сумасшествие, что я
видела его во сне. Ты узнаешь все, все, мой друг! Но если его образ никогда не изгладится из моей памяти, если он, как неумолимая судьба, станет между мной и моим мужем?.. о! тогда молись вместе со мною, молись, чтоб я скорей переселилась туда, где сердце умеет только любить и где любовь не может быть
преступлением!
Я думала, что,
видя вас благополучным, менее буду несчастлива; что, произнеся клятву любить вас одного, при помощи божией, я забуду все прошедшее; что образ того, кто преследовал меня наяву и во сне, о ком я не могла и думать без
преступления, изгладится навсегда из моей памяти.
Поговорив с Самохиным, Евгений вернулся в дом убитый, точно совершивший
преступление. Во-первых, она поняла его, она думала, что он хочет
видеть ее, и она желает этого. Во-вторых, эта другая баба — эта Анна Прохорова — очевидно, знает про это.
Казалось бы, правительство
увидело бесчестные поступки воеводы, признало его недостойным оставаться при прежней должности, и за все его
преступления он должен понесть заслуженное наказание; но нет! он выходит в отставку и преспокойно переселяется в грабежом приобретенную деревню наслаждаться наворованным добром.
Весь этот вечер он мало говорил со мною, но в каждом слове его к Кате, к Соне, в каждом движении и взгляде его я
видела любовь и не сомневалась в ней. Мне только досадно и жалко за него было, зачем он находит нужным еще таиться и притворяться холодным, когда все уже так ясно и когда так легко и просто можно бы было быть так невозможно счастливым. Но меня, как
преступление, мучило то, что я спрыгнула к нему в сарай. Мне все казалось, что он перестанет уважать меня за это и сердит на меня.
Я знал, что это
преступление, строго караемое законом, но ведь почти все, что мы делаем,
преступление, и только слепой не
видит этого.
Эй!
Господа!
Любители
святотатств,
преступлений,
боен, —
а самое страшное
видели —
лицо мое,
когда
я
абсолютно спокоен?
Грех мне в душу лезет…» Вы
видите, что самая мысль его связана суеверным ужасом греха и
преступления.
— Вот видите-с! — сказал он. — Осмотри вы место
преступления тотчас же, то, верьте, теперь всё было бы ясно, как на ладони! Допроси вы тотчас же всю прислугу, мы еще тогда бы знали, кто нес Ольгу Николаевну, а кто нет, а теперь мы не можем даже определить, на каком расстоянии от места происшествия лежал этот пьяница!
— А, вот оно в чем дело! — насмешливо, но серьезно улыбнулся Тадеуш. — Ну, брат, берегись! Ты, я
вижу, москалиться начинаешь!.. Эдак, пожалуй, когда они опять станут нас грабить и резать, тебе тоже совестно сделается, и ты будешь просить у них прощенья за их же
преступления?
— Так долго ли было до греха, доктор? — продолжал капитан. — И у нас по борту прошло судно… Помните, Степан Ильич? Если бы мы не услышали вовремя колокола… какая-нибудь минута разницы, не успей мы крикнуть рулевым положить руль на борт, было бы столкновение… Правила предписывают в таком тумане идти самым тихим ходом… А я между тем шел самым полным… Как
видите, полный состав
преступления с известной точки зрения.
«Я сейчас иду предавать себя. Но я не знаю, для чего я иду предавать себя, — говорит Раскольников. —
Преступление? Какое
преступление? — вскричал он в каком-то внезапном бешенстве. — Не думаю я о нем, и смывать не думаю! Только теперь
вижу ясно всю нелепость моего малодушия, теперь, как уж решился идти на этот ненужный стыд! Просто от низости и бездарности моей решаюсь!»
Раскаяния никакого Раскольников не испытывает, и вовсе не мучения совести заставляют его сознаться в
преступлении, — это великолепно показал Мережковский. Перечитываешь «
Преступление и наказание» — и недоумеваешь: как могли раньше, читая одно, понимать совсем другое, как могли
видеть в романе истасканную «идею», что
преступление будит в человеке совесть и в муках совести несет преступнику высшее наказание.
«Узнав ближе тюрьмы и этапы, Нехлюдов
увидел, что все те пороки, которые развиваются между арестантами: пьянство, игра, жестокость и все те страшные
преступления, совершаемые острожниками, и самое людоедство — не суть случайности или явления вырождения, преступного типа, уродства, как это, на руку правительствам, толкуют тупые ученые, а есть неизбежное последствие непонятного заблуждения о том, что люди могут наказывать других.
— Я, господа, все расскажу: я участвовал в
преступлении, но я человек честный, и вы это
увидите…
— И ваш отец Евангел совершенно прав, — опять согласился Горданов. — Если возьмем этот вопрос серьезно и обратимся к истории, к летописям
преступлений или к биографиям великих людей и друзей человечества, везде и повсюду
увидим одно бесконечное ползанье и круженье по зодиакальному кругу: все те же овны, тельцы, раки, львы, девы, скорпионы, козероги и рыбы, с маленькими отменами на всякий случай, и только. Ново лишь то, что хорошо забыто.
Я на него молюсь из глупейшей любви, чтобы не терпеть за него, не за себя, унижения, чуть не в ногах валялась перед ним, а он, изволите
видеть, не мог устоять перед той Христовой невестой, распустил нюни, все ей на ладонке выложил, поди, на коленях валялся: простите, мол, меня, окаянного, я — соучастник в
преступлении Серафимы, я — вор, я — такой — сякой!..