Неточные совпадения
Два дня ему казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья;
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон;
Потом
увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же,
Хоть нет ни улиц, ни дворцов,
Ни
карт, ни балов, ни стихов.
Хандра ждала его
на страже,
И бегала за ним она,
Как тень иль верная жена.
— Ну вот
видишь, даже, может, и в
карты не играет! Повторяю, рассказывая эту дребедень, он удовлетворяет своей любви к ближнему: ведь он и нас хотел осчастливить. Чувство патриотизма тоже удовлетворено; например, еще анекдот есть у них, что Завьялову англичане миллион давали с тем только, чтоб он клейма не клал
на свои изделия…
Saddle Islands значит Седельные острова: видно уж по этому, что тут хозяйничали англичане. Во время китайской войны английские военные суда тоже стояли здесь. Я
вижу берег теперь из окна моей каюты: это целая группа островков и камней, вроде знаков препинания; они и
на карте показаны в виде точек. Они бесплодны, как большая часть островов около Китая; ветры обнажают берега. Впрочем, пишут, что здесь много устриц и — чего бы вы думали? — нарциссов!
Мы пошли по улицам, зашли в контору нашего банкира, потом в лавки. Кто покупал книги, кто заказывал себе платье, обувь, разные вещи. Книжная торговля здесь довольно значительна; лавок много; главная из них, Робертсона, помещается
на большой улице. Здесь есть своя самостоятельная литература. Я
видел много периодических изданий, альманахов, стихи и прозу,
карты и гравюры и купил некоторые изданные здесь сочинения собственно о Капской колонии. В книжных лавках продаются и все письменные принадлежности.
Но довольно Ликейских островов и о Ликейских островах, довольно и для меня и для вас! Если захотите знать подробнее долготу, широту места, пространство, число островов, не поленитесь сами взглянуть
на карту, а о нравах жителей, об обычаях, о произведениях, об истории — прочтите у Бичи, у Бельчера. Помните условие: я пишу только письма к вам о том, что
вижу сам и что переживаю изо дня в день.
Здесь делают также
карты, то есть дорожные капские экипажи, в каких и мы ехали. Я
видел щегольски отделанные, не уступающие городским каретам. Вандик купил себе новый
карт, кажется, за сорок фунтов. Тот, в котором мы ехали, еле-еле держался. Он сам не раз изъявлял опасение, чтоб он не развалился где-нибудь
на косогоре. Однако ж он в новом нас не повез.
К полудню дождь усилился. Осенний дождь — это не то что летний дождь: легко можно простудиться. Мы сильно прозябли, и потому пришлось рано стать
на бивак. Скоро нам удалось найти балаган из корья. Способ постройки его и кое-какие брошенные вещи указывали
на то, что он был сделан корейцами. Оправив его немного, мы натаскали дров и принялись сушить одежду. Часа в четыре дня дождь прекратился. Тяжелая завеса туч разорвалась, и мы
увидели хребет
Карту, весь покрытый снегом.
Поднявшись
на перевал (240 м), я
увидел довольно интересную картину. Слева от нас высилась высокая гора Хунтами [Хун-та-ми — гора в виде большой буддийской пагоды.], имеющая вид усеченного конуса. Она входит в хребет, отделяющий бассейн реки Санхобе от реки Иодзыхе. Со стороны моря Хунтами кажется двугорбой. Вероятно, вследствие этого
на морских
картах она и названа Верблюдом.
Если мы взглянем
на этнографическую
карту Уссурийского края и отыщем
на ней гольдов, то
увидим, что туземцы эти распределились узкой полосой по долине реки Уссури до устья Даубихе. Часть гольдов обитала ранее по реке Улахе и ее притокам. Нас интересуют именно эти последние.
С западной стороны в него впадает река Сеохобе (то есть Река первого снега), почему-то названная
на морских
картах Ядихой. Местность между озерами сильно заболочена. Только один вал из песка и гальки отделяет их от моря. Здесь мы
видим опять исчезнувшую бухту. Когда-то залив этот был много длиннее и загибался
на север.
Наш неопытный вкус еще далее шампанского не шел и был до того молод, что мы как-то изменили и шампанскому в пользу Rivesaltes mousseux. [шипучего вина ривесальт (фр.).] В Париже я
на карте у ресторана
увидел это имя, вспомнил 1833 год и потребовал бутылку. Но, увы, даже воспоминания не помогли мне выпить больше одного бокала.
И
видит он клуб, «львов
на воротах», а за ними ярко освещенные залы, мягкие ковры, вино,
карты… и его любимая «говорильня».
Марья Дмитриевна уронила
карты и завозилась
на кресле; Варвара Павловна посмотрела
на нее с полуусмешкой, потом обратила взоры
на дверь. Появился Паншин, в черном фраке, в высоких английских воротничках, застегнутый доверху. «Мне было тяжело повиноваться; но вы
видите, я приехал» — вот что выражало его не улыбавшееся, только что выбритое лицо.
Время проходит. Исправно
Учится мальчик всему —
Знает историю славно
(Лет уже десять ему),
Бойко
на карте покажет
И Петербург, и Читу,
Лучше большого расскажет
Многое в русском быту.
Глупых и злых ненавидит,
Бедным желает добра,
Помнит, что слышит и
видит…
Дед примечает: пора!
Сам же он часто хворает,
Стал ему нужен костыль…
Скоро уж, скоро узнает
Саша печальную быль…
— Ну вот
видите! — перебил его Вихров. — Пока вам не удалось еще развратить меня до
карт, то я предлагаю вам устроить другого рода аферу
на мой счет: свезите меня в какое-нибудь увеселительное заведение, и я вам выставлю от себя вино и ужин, какой вы хотите.
Точно по огню для Вихрова пробежали эти два-три месяца, которые он провел потом в Воздвиженском с Мари: он с восторгом смотрел
на нее, когда они поутру сходились чай пить; с восторгом
видел, как она, точно настоящая хозяйка, за обедом разливала горячее; с восторгом и подолгу взглядывал
на нее, играя с ней по вечерам в
карты.
Господам, разумеется, это не пристало, и они от этого сейчас в сторону; да и где им с этим татарином сечься, он бы, поганый, их всех перебил. А у моего ремонтера тогда уже и денег-то не очень густо было, потому он в Пензе опять в
карты проигрался, а лошадь ему, я
вижу, хочется. Вот я его сзади дернул за рукав, да и говорю: так и так, мол, лишнего сулить не надо, а что хан требует, то дайте, а я с Савакиреем сяду потягаться
на мировую. Он было не хотел, но я упросил, говорю...
Карты обыкновенно Крапчик клал медленно, аккуратно, одна
на другую, как бы о том только и помышляя, но в то же время все
видел и все подмечал, что делал его партнер, и беспощаднейшим образом пользовался малейшей оплошностью того.
Преполовенские уже
видели, что после второго письма Передонов твердо решил жениться
на Варваре. Они и сами поверили письму. Стали говорить, что всегда были за Варвару. Ссориться с Передоновым им не было расчета: выгодно с ним играть в
карты. А Геня, делать нечего, пусть подождет, — другого жениха придется поискать.
Никон, бросив
карты, вскочил
на ноги. Пьянея со зла и уже ничего не
видя, кроме тёмных и красных пятен, Кожемякин крикнул...
Сенька хворал тогда, Маша с отцом в Шабалдино к тётке уехали, а я в углу дома из
карт строю и
вижу: возлагает дьякон руку свою матери
на грудь, рука — рыжая, и перстень серебряный
на ней.
Трясущейся рукой Тоббоган выложил каре и посмотрел
на меня, ослепленный удачей. Каково было бы ему
видеть моих червей! Я бросил
карты вверх крапом и подвинул ему горсть золотых монет.
— Что же это? — сказал он. — Я поверил по-настоящему, только когда
увидел на корме ваши слова и — теперь — вас; я окончательно убедился. Но трудно сказать, в чем сущность моего убеждения. В этой коробке лежат
карты для пасьянсов и шоколад, более ничего. Я знаю, что вы любите пасьянсы, как сами говорили об этом: «Пирамида» и «Красное-черное».
Волна прошла, ушла, и больше другой такой волны не было. Когда солнце стало садиться,
увидели остров, который ни
на каких
картах не значился; по пути «Фосса» не мог быть
на этой широте остров. Рассмотрев его в подзорные трубы, капитан
увидел, что
на нем не заметно ни одного дерева. Но был он прекрасен, как драгоценная вещь, если положить ее
на синий бархат и смотреть снаружи, через окно: так и хочется взять. Он был из желтых скал и голубых гор, замечательной красоты.
Я стоял у стола, склонясь над
картой. Раскладывая ее, Синкрайт отвел верхний угол
карты рукой, сделав движение вправо от меня, и, машинально взглянув по этому направлению, я
увидел сбоку чернильного прибора фотографию под стеклом. Это было изображение девушки, сидевшей
на чемоданах.
Случайно взглянув
на Дэзи, я
увидел, что она смешивает брошенные мной
карты с остальной колодой. С ее красного от смущения лица медленно схлынула кровь, исчезая вместе с улыбкой, которая не вернулась.
— Об тебе я больше всего думаю, мой родной. Только…
видишь ли… не судьба нам вместе быть… вот что!.. Помнишь, я
на тебя
карты бросала? Ведь все так и вышло, как они сказали тогда. Значит, не хочет судьба нашего с тобой счастья… А если бы не это, разве, ты думаешь, я чего-нибудь испугалась бы?
Вечером в тот день Элиза Августовна сказала шутя Круциферскому: «Вы, верно, влюблены? рассеянны, печальны…» Круциферский покраснел до ушей. «
Видите, какая я мастерица отгадывать; не хотите ли, я вам загадаю
на картах?» Дмитрий Яковлевич испытал все, что может испытать злейший преступник, не знающий, что известно производящему следствие и
на что он намекает. «Ну что же, хотите?» — спрашивала неотвязчивая француженка.
Я
видел, как его грандиозная, внушающая фигура в беспредельной, подпоясанной ремнем волчьей шубе поднялась
на крыльцо;
видел, как в окне моталась тень его высокого кока и как потом он тотчас же вышел назад к экипажу, крикнул ямщику: «не смей отпрягать» и объявил матушке, что
на почтовой станции остановиться ночевать невозможно, потому что там проезжие ремонтеры играют в
карты и пьют вино; «а ночью, — добавлял наш провожатый, — хотя они и благородные, но у них наверное случится драка».
Они, отец Маркел,
видя, что отцу Ивану ничего по их доносу не вышло ни за плясание, ни за
карты, впали в ужасную гневность и после, раз за разом, еще сорок три бумаги
на него написали.
«Другажды, — читаю, пишут отец Маркел, — проходя с дьяконом случайно вечернею порою мимо дома того же священника отца Иоанна, опять
видели, как он со всем своим семейством, с женою, племянником и с купно приехавшею к нему
на каникулярное время из женской гимназии племянницею, азартно играл в
карты, яростно ударяя по столу то кралею, то хлапом, и при сем непозволительно восклицал: „никто больше меня, никто!“» Прочитав сие, взглянул я
на преосвященного владыку и, не дожидаясь его вопроса, говорю...
„Стой, — говорю, — стой, ни одна не смей больше ни слова говорить! Этого я не могу! Давайте, — говорю, —
на том самом спорить,
на чем мы все поровну учены, и
увидим, кто из нас совершеннее? Есть, — говорю, — у нас
карты?“»
Ну, не везло, Зоечка, ну что ж ты поделаешь. Возьмешь
карту — жир, жир… Да…
На суде я заключительное слово подсудимого сказал, веришь ли, не только интеллигентная публика, конвойные несознательные и те рыдали. Ну, отсидел я…
Вижу, нечего мне больше делать в провинции. Ну, а когда у человека все потеряно, ему нужно ехать в Москву. Эх, Зойка, очерствела ты в своей квартире, оторвалась от массы.
Счастливцев. Думает здесь попользоваться чем-нибудь от тетушки. Уж просил бы прямо
на бедность; так,
видишь, стыдно. Давеча оплошал, не удалось зажать деньги-то; вот теперь
на меня за это бесится. Самой низкой души человек! В
карты давеча играл с гимназистом, заманивал его. Уж я ушел от них; обыграет его, думаю, отнимет деньги да еще прибьет. Да так и будет; ему это не впервой! Он убьет кого-нибудь, с ним в острог попадешь. Вся ухватка-то разбойничья — Пугачев живой.
Глядя
на Василия Васильевича,
на его грим, фигуру, слушая его легкий польский акцент, я
видел в нем живого «графа», когда вскочил тот из-за стола, угрожающе поднял руку с колодой
карт…
Двум приживалкам Турусиной за гаданье
на картах и за рассказыванье снов, в которых они должны
видеть каждый день меня, по семи рублей с полтиной и по серебряной табакерке, десять рублей за обе».
Машенька. Он явился каким-то неотразимым. Всё за него. Все знакомые тетушки рекомендуют прямо его, приживалки во сне его
видят каждую ночь, станут
на картах гадать — выходит он, гадальщицы указывают
на него, странницы тоже; наконец Манефа, которую тетушка считает чуть не за святую, никогда не видав его, описала наружность и предсказала минуту, когда мы его
увидим. Какие же тут могут быть возражения? Судьба моя в руках тетушки, а она им совершенно очарована.
— Генерал! неприятеля не бьют словами; взгляните
на карту: вы
увидите занятые нами у вас провинции и то, куда мы зашли.
Только едят, пьют, спят, потом умирают… родятся другие и тоже едят, пьют, спят и, чтобы не отупеть от скуки, разнообразят жизнь свою гадкой сплетней, водкой,
картами, сутяжничеством, и жены обманывают мужей, а мужья лгут, делают вид, что ничего не
видят, ничего не слышат, и неотразимо пошлое влияние гнетет детей, и искра божия гаснет в них, и они становятся такими же жалкими, похожими друг
на друга мертвецами, как их отцы и матери…
Несмотря
на то, что я ни разу не слыхал со стороны Ал. Льв. ничего похожего
на жалобу, я хорошо знал и даже собственными глазами
видел весьма сильную страсть Бржесского к
картам.
— Ну, душка, извини, — говорил Масуров, подходя к жене, — счастие сначала ужас как везло, а под конец как будто бы какой черт ему нашептывал: каждую
карту брал, седая крыса. Ты не поверишь: в четверть часа очистил всего, как липку; предлагал было
на вексель: «Я
вижу, говорит, вы человек благородный».
Год после этого я
видел его в одном многолюдном зале: он сидел за столом, весело говорил: «петит-уверт», закрывши одну
карту, и за ним стояла, облокотившись
на спинку его стула, молоденькая жена его, перебирая его марки.
Видит помещик, что его уж в другой раз дураком чествуют, и хотел было уж задуматься, но так как в это время
на глаза попалась колода
карт, то махнул
на все рукою и начал раскладывать гранпасьянс.
Густая стена зелени бульвара скрывала хвастливые лица пестрых домов Поречной, позволяя
видеть только крыши и трубы, но между стволов и ветвей слобожане узнавали горожан и с ленивой насмешкой рассказывали друг другу события из жизни Шихана: кто и сколько проиграл и кто выиграл в
карты, кто вчера был пьян, кто
на неделе бил жену, как бил и за что.
Арина Федотовна (раскладывая
карты) — Уж, конечно, не ты. Ты думаешь, что только у нас и свету, что ты… (После молчания.) Вот, Дуня, смотри!.. Он тебя любит. Вот
видишь… (Показывает
на карты и шепчет Авдотье Максимовне.)
Он похож
на человека, который всю жизнь играл в ералаш по половине копейки серебром; посадите этого искусного игрока за партию, в которой выигрыш или проигрыш не гривны, а тысячи рублей, и вы
увидите, что он совершенно переконфузится, что пропадет вся его опытность, спутается все его искусство; он будет делать самые нелепые ходы, быть может, не сумеет и
карт держать в руках.
Покончив с наблюдениями, смотритель маяка лег спать, но зачем-то позвал меня к себе. Войдя в его «каюту», как он называл свою комнату, я
увидел, что она действительно обставлена, как каюта. В заделанное окно был вставлен иллюминатор. Графин с водой и стакан стояли в гнездах, как
на кораблях. Кровать имела наружный борт, стол и стулья тоже были прикреплены к полу, тут же висел барометр и несколько морских
карт. Майданов лежал в кровати одетый в сапогах.
Все помутилось у меня в глазах — доски, кафедра,
карта и сам Алексей Иванович, — все завертелось, закружилось передо мною. Я
видела только одну полубесчувственную княжну
на руках фрейлейн. Спустя несколько минут ее унесли в лазарет… Разом светлое настроение куда-то исчезло, и
на место его тяжелый мрак воцарился у меня
на душе… Я инстинктом чувствовала, что Нина больна, и опаснее, чем мы предполагали.
Вы могли изо дня в день
видеть, как студент отправлялся сначала в cremerie, потом в пивную, сидел там до завтрака, а между завтраком и обедом опять пил разные напитки, играл
на бильярде, в домино или в
карты, целыми часами сидел у кафе
на тротуаре с газетой или в болтовне с товарищами и женщинами. После обеда он шел
на бал к Бюллье, как кратко называли прежнюю"Closerie des Lilas", там танцевал и дурачился, а
на ночь отправлялся с своей"подругой"к себе в отельчик или к этой подруге.
Маленький заштатный городок, которого, по выражению местного тюремного смотрителя,
на географической
карте даже под телескопом не
увидишь, освещен полуденным солнцем.