Неточные совпадения
— Со всеми его недостатками нельзя не отдать ему справедливости, — сказала княгиня Сергею Ивановичу, как только Облонский отошел от них. — Вот именно вполне Русская, Славянская
натура! Только я боюсь, что Вронскому будет неприятно его
видеть. Как ни говорите, меня трогает судьба этого человека. Поговорите с ним дорогой, — сказала княгиня.
— Как попали! Как попали? — вскричал Разумихин, — и неужели ты, доктор, ты, который прежде всего человека изучать обязан и имеешь случай, скорей всякого другого,
натуру человеческую изучить, — неужели ты не
видишь, по всем этим данным, что это за
натура этот Николай? Неужели не
видишь, с первого же разу, что все, что он показал при допросах, святейшая правда есть? Точнехонько так и попали в руки, как он показал. Наступил на коробку и поднял!
— Что я знаю о нем? Первый раз
вижу, а он — косноязычен. Отец его — квакер, приятель моего супруга, помогал духоборам устраиваться в Канаде. Лионель этот, — имя-то на цветок похоже, — тоже интересуется диссидентами, сектантами, книгу хочет писать. Я не очень люблю эдаких наблюдателей, соглядатаев. Да и неясно: что его больше интересует — сектантство или золото? Вот в Сибирь поехал. По письмам он интереснее, чем в
натуре.
Между тем она, по страстной, нервной
натуре своей, увлеклась его личностью, влюбилась в него самого, в его смелость, в самое это стремление к новому, лучшему — но не влюбилась в его учение, в его новые правды и новую жизнь, и осталась верна старым, прочным понятиям о жизни, о счастье. Он звал к новому делу, к новому труду, но нового дела и труда, кроме раздачи запрещенных книг, она не
видела.
Я сохраню, впрочем, эти листки: может быть… Нет, не хочу обольщать себя неверной надеждой! Творчество мое не ладит с пером. Не по
натуре мне вдумываться в сложный механизм жизни! Я пластик, повторяю: мое дело только
видеть красоту — и простодушно, «не мудрствуя лукаво», отражать ее в создании…
В этой простой русской, практической
натуре, исполняющей призвание хозяина земли и леса, первого, самого дюжего работника между своими работниками, и вместе распорядителя и руководителя их судеб и благосостояния, он
видел какого-то заволжского Роберта Овена!
Я
вижу, где обман, знаю, что все — иллюзия, и не могу ни к чему привязаться, не нахожу ни в чем примирения: бабушка не подозревает обмана ни в чем и ни в ком, кроме купцов, и любовь ее, снисхождение, доброта покоятся на теплом доверии к добру и людям, а если я… бываю снисходителен, так это из холодного сознания принципа, у бабушки принцип весь в чувстве, в симпатии, в ее
натуре!
Она не без гордости
видела в этом очерке Райского косвенную похвалу и себе за то, что тонко оценила и умела полюбить в Тушине — правду простой
натуры.
По впечатлительной
натуре своей он пристрастился к этой новой, простой, мягкой и вместе сильной личности. Он располагал пробыть в «Дымке» и долее. Ему хотелось вникнуть в порядок хозяйственного механизма Тушина. Он едва успел заметить только наружный порядок,
видеть бросающиеся в глаза результаты этого хозяйства, не успев вникнуть в самый процесс его отправления.
Что за чудо
увидеть теперь пальму и банан не на картине, а в
натуре, на их родной почве, есть прямо с дерева гуавы, мангу и ананасы, не из теплиц, тощие и сухие, а сочные, с римский огурец величиною?
— Она? — Марья Павловна остановилась, очевидно желая как можно точнее ответить на вопрос. — Она? —
Видите ли, она, несмотря на ее прошедшее, по природе одна из самых нравственных
натур… и так тонко чувствует… Она любит вас, хорошо любит, и счастлива тем, что может сделать вам хоть то отрицательное добро, чтобы не запутать вас собой. Для нее замужество с вами было бы страшным падением, хуже всего прежнего, и потому она никогда не согласится на это. А между тем ваше присутствие тревожит ее.
Курсы Василия Назарыча в среде узловской денежной братии начали быстро падать, и его векселя, в первый раз в жизни, Узловско-Моховский банк отказался учитывать Василий Назарыч этим не особенно огорчился, но он хорошо
видел, откуда был брошен в него камень; этот отказ был произведением Половодова, который по своей
натуре способен был наносить удары только из-за угла.
— А вы вот где, батенька, скрываетесь… — заплетавшимся языком проговорил над самым ухом Привалова Веревкин; от него сильно пахло водкой, и он смотрел кругом совсем осовелыми глазами. — Важно… — протянул Веревкин и улыбнулся пьяной улыбкой. Привалов в первый еще раз
видел, что Веревкин улыбается, — он всегда был невозмутимо спокоен, как все комики по
натуре.
— Ну, так вы, батенька, ничего не
видели; это unicus [редкий экземпляр (лат.).] в своем роде… Да, да. Наш доктор отыскал его… Замечательная голова: философ, ученый, поэт — все, что хотите, черт его знает, чего он только не учил и чего не знает! В высшей степени талантливая
натура. И очень благодарен доктору за этот подарок.
Признаюсь пред вами заранее в одной слабости, Карамазов, это уж так пред вами, для первого знакомства, чтобы вы сразу
увидели всю мою
натуру: я ненавижу, когда меня спрашивают про мои года, более чем ненавижу… и наконец… про меня, например, есть клевета, что я на прошлой неделе с приготовительными в разбойники играл.
— Причина очень солидная. Надобно было, чтобы другие
видели, в каком вы расстройстве, чтоб известие о вашем ужасном расстройстве разнеслось для достоверности события, вас расстроившего. Ведь вы не захотели бы притворяться. Да и невозможно вполне заменить
натуру ничем,
натура все-таки действует гораздо убедительнее. Теперь три источника достоверности события: Маша, Мерцалова, Рахель. Мерцалова особенно важный источник, — ведь это уж на всех ваших знакомых. Я был очень рад вашей мысли послать за нею.
Сначала ученица приняла несколько наружных форм Эмилии; улыбка чаще стала показываться, разговор становился живее, но через год времени
натуры двух девушек заняли места по удельному весу. Рассеянная, милая Эмилия склонилась перед сильным существом и совершенно подчинилась ученице,
видела ее глазами, думала ее мыслями, жила ее улыбкой, ее дружбой.
Исключительно умозрительное направление совершенно противуположно русскому характеру, и мы скоро
увидим, как русский дух переработал Гегелево учение и как наша живая
натура, несмотря на все пострижения в философские монахи, берет свое.
— Ах, какой вы, Тарас Семеныч! Стабровский делец — одно, а Стабровский семейный человек, отец — совсем другое. Да вот сами
увидите, когда поближе познакомитесь. Вы лучше спросите меня: я-то о чем хлопочу и беспокоюсь? А уж такая
натура:
вижу, девочка растет без присмотру, и меня это мучит. Впрочем, как знаете.
Вы
видите, что решение Большова очень добродушно и вовсе не обнаруживает сильной злодейской
натуры: он хочет кое-что, по силе возможности, вытянуть из кредиторов в тех видах, что у него дочь невеста, да и самому ему покой нужен…
Видели мы. и то, как падают и замирают под самодурным гнетом кроткие и нежные женские
натуры.
Мы
видели, что под влиянием самодурных отношений развивается плутовство и пронырливость, глохнут все гуманные стремления даже хорошей
натуры и развивается узкий, исключительный эгоизм и враждебное расположение к ближним.
Тяжело проследить подобную карьеру; горько
видеть такое искажение человеческой природы. Кажется, ничего не может быть хуже того дикого, неестественного развития, которое совершается в
натурах, подобных Подхалюзину, вследствие тяготения над ними самодурства. Но в последующих комедиях Островского нам представляется новая сторона того же влияния, по своей мрачности и безобразию едва ли уступающая той, которая была нами указана в прошедшей статье.
По
натуре своей он добр и честен, его мысли и дела направлены ко благу, оттого в семье его мы не
видим тех ужасов угнетения, какие встречаем в других самодурных семействах, изображенных самим же Островским.
Он мог надеть новый костюм, завести новую небель, пристраститься к шемпанскому; но в своей личности, в характере, даже во внешней манере обращения с людьми — он не хотел ничего изменить и во всех своих привычках он остался верен своей самодурной
натуре, и в нем мы
видим довольно любопытный образчик того, каким манером на всякого самодура действует образование.
В Большове мы
видели дрянную
натуру, подвергшуюся влиянию этого быта; в Русакове нам представляется: а вот какими выходят при нем даже честные и мягкие
натуры!..
В поступке Подхалюзина могут
видеть некоторые тоже широту русской
натуры: «Вот, дескать, какой — коли убрать и из чужого добра, так уж забирай больше, бери не три четверти, а девять десятых»…
Мы уже
видели, как выражается отсутствие нравственной самостоятельности и неприязнь ко всему, вызванная самодурством, в
натурах живых и физически страстных.
Это самое уменье
видим мы и в обработке характера Большова и находим, что результатом психических наблюдений автора оказалось чрезвычайно гуманное воззрение на самые, по-видимому, мрачные явления жизни и глубокое чувство уважения к нравственному достоинству человеческой
натуры, — чувство, которое сообщает он и своим читателям.
Чтобы
видеть проявление безответной, забитой
натуры в разных положениях и обстоятельствах, мы проследим теперь последующие за «Своими людьми» комедии Островского из купеческого быта, начавши с комедии «Не в свои сани не садись».
Даже в лучших
натурах комедий Островского мы не
видим той смелости добра, которой могли бы требовать от них в других обстоятельствах, но которой именно не может быть в них под цветом самодурства.
Мы
видели, что Большов вовсе не сильная
натура, что он не способен к продолжительной борьбе, да и вообще не любит хлопот;
видели мы также, что Подхалюзин — человек сметливый и вовсе не привязанный к своему хозяину;
видели, что и все домашние не очень-то расположены к Самсону Силычу, кроме разве жены его, совершенно ничтожной и глупой старухи.
— У вас же такие славные письменные принадлежности, и сколько у вас карандашей, сколько перьев, какая плотная, славная бумага… И какой славный у вас кабинет! Вот этот пейзаж я знаю; это вид швейцарский. Я уверен, что живописец с
натуры писал, и я уверен, что это место я
видел; это в кантоне Ури…
Но — чудное дело! превратившись в англомана, Иван Петрович стал в то же время патриотом, по крайней мере он называл себя патриотом, хотя Россию знал плохо, не придерживался ни одной русской привычки и по-русски изъяснялся странно: в обыкновенной беседе речь его, неповоротливая и вялая, вся пестрела галлицизмами; но чуть разговор касался предметов важных, у Ивана Петровича тотчас являлись выражения вроде: «оказать новые опыты самоусердия», «сие не согласуется с самою
натурою обстоятельства» и т.д. Иван Петрович привез с собою несколько рукописных планов, касавшихся до устройства и улучшения государства; он очень был недоволен всем, что
видел, — отсутствие системы в особенности возбуждало его желчь.
Вас отуманивает ваша горячая
натура и честные стремления, и вы не
видите, кого вы принимаете за людей.
Проявления этой дикости нередко возмущали Райнера, но зато они никогда не приводили его в отчаяние, как английские мокассары, рассуждения немцев о национальном превосходстве или французских буржуа о слабости существующих полицейских законов. Словом, эти
натуры более отвечали пламенным симпатиям энтузиаста, и, как мы
увидим, он долго всеми неправдами старался отыскивать в их широком размахе силу для водворения в жизни тем или иным путем новых социальных положений.
— То-то хорошо. Скажи на ушко Ольге Сергеевне, — прибавила, смеясь, игуменья, — что если Лизу будут обижать дома, то я ее к себе в монастырь возьму. Не смейся, не смейся, а скажи. Я без шуток говорю: если
увижу, что вы не хотите дать ей жить сообразно ее
натуре, честное слово даю, что к себе увезу.
В настоящее время я как бы
вижу подтверждение этой молвы об нем: ему уже с лишком пятьдесят лет, он любит меня, сына нашего, — но когда услыхал о своем назначении в Севастополь, то не только не поморщился, но как будто бы даже помолодел, расторопней и живей сделался — и собирается теперь, как он выражается, на этот кровавый пир так же весело и спокойно, как будто бы он ехал на какой-нибудь самый приятнейший для него вечер; ясно, что воевать — это его дело, его призвание, его сущность: он воин по
натуре своей, воин органически.
Мне кажется, что самое это довольство есть доказательство, что жизнь их все-таки не прошла даром и что, напротив того, беснование и вечная мнительность, вроде моих, — признак
натуры самой мелкой, самой ничтожной… вы
видите, я не щажу себя!
— Они, — говорит, — необразованные люди, думают, что это легко такую обязанность несть, чтобы вечно пить и рюмкою закусывать? Это очень трудное, братец, призвание, и для многих даже совсем невозможное; но я свою
натуру приучил, потому что
вижу, что свое надо отбыть, и несу.
— Да, — продолжал Калинович, подумав, — он был очень умный человек и с неподдельно страстной
натурой, но только в известной колее. В том, что он писал, он был очень силен, зато уж дальше этого ничего не
видел.
Он уж убедился в ее привязанности,
видел, что измена и охлаждение не в ее
натуре, и — ревновал: но как ревновал!
Вы, может быть, отчасти виноваты тем, что поняли мою
натуру с первого раза и, несмотря на то, хотели переработать ее; вы, как человек опытный, должны были
видеть, что это невозможно… вы возбудили во мне борьбу двух различных взглядов на жизнь и не могли примирить их: что ж вышло?
Положение сие есть общее, особенно относительно возрождения человеческого, и все, что в
натуре можно
видеть телесно, то в нас духовно происходить должно.
Может быть, тут служила некоторым импульсом и страстная
натура Екатерины Петровны, изведавшей наслаждения чувственной любви, а наконец она
видела в Тулузове человека, безусловно, ей преданного и весьма по ее обстоятельствам полезного.
Воистину бог от века был в теснейшем союзе с
натурою, и союз сей не на чем ином мог быть основан, как на том, что служит основанием всякого истинного союза и первее всего союза брачного, — разумею на взаимном самоотвержении или чистой любви, ибо бог, изводя из себя творение, на него, а не на себя, обращал волю свою, а подобно сему и тварная
натура не в себе, а в боге должна была
видеть цель и средоточие бытия своего, нетленным и чистым сиянием божественного света должна была она вечно питать пламенное горение своего жизненного начала.
У нее была слишком независимая, так сказать, холостая
натура, чтобы она могла
видеть в детях что-нибудь, кроме лишней обузы.
Потом как-то я
увидел его и в
натуре, когда он стоял у нас в карауле.
— У мировых выступал! — с гордостью, дёрнув головой, сказал Тиунов. — Ходатайствовал за обиженных, как же! Теперь это запретили, не мне — персонально, — а всем вообще, кроме адвокатов со значками. Они же сами и устроили запрещение: выгодно ли им, ежели бы мы могли друг друга сами защищать? И вот опять —
видите? И ещё: всех людей судят чиновники, ну, а разве может чиновник всякую
натуру понять?
Необыкновенно ясная голова Софьи Николавны, еще не омраченная страстностью ее
натуры, тогда ничем глубоко не возмущаемой, всё понимала и всё
видела в настоящем виде, в настоящем свете.