Неточные совпадения
Вы
видите, что решение Большова очень добродушно и вовсе не обнаруживает сильной злодейской
натуры: он хочет кое-что, по силе возможности, вытянуть из кредиторов в тех видах, что у него дочь невеста, да и самому ему покой нужен…
Это самое уменье
видим мы и в обработке характера Большова и находим, что результатом психических наблюдений автора оказалось чрезвычайно гуманное воззрение на самые, по-видимому, мрачные явления жизни и глубокое чувство уважения к нравственному достоинству человеческой
натуры, — чувство, которое сообщает он и своим читателям.
В поступке Подхалюзина могут
видеть некоторые тоже широту русской
натуры: «Вот, дескать, какой — коли убрать и из чужого добра, так уж забирай больше, бери не три четверти, а девять десятых»…
Мы
видели, что Большов вовсе не сильная
натура, что он не способен к продолжительной борьбе, да и вообще не любит хлопот;
видели мы также, что Подхалюзин — человек сметливый и вовсе не привязанный к своему хозяину;
видели, что и все домашние не очень-то расположены к Самсону Силычу, кроме разве жены его, совершенно ничтожной и глупой старухи.
Мы
видели, что под влиянием самодурных отношений развивается плутовство и пронырливость, глохнут все гуманные стремления даже хорошей
натуры и развивается узкий, исключительный эгоизм и враждебное расположение к ближним.
Тяжело проследить подобную карьеру; горько
видеть такое искажение человеческой природы. Кажется, ничего не может быть хуже того дикого, неестественного развития, которое совершается в
натурах, подобных Подхалюзину, вследствие тяготения над ними самодурства. Но в последующих комедиях Островского нам представляется новая сторона того же влияния, по своей мрачности и безобразию едва ли уступающая той, которая была нами указана в прошедшей статье.
Чтобы
видеть проявление безответной, забитой
натуры в разных положениях и обстоятельствах, мы проследим теперь последующие за «Своими людьми» комедии Островского из купеческого быта, начавши с комедии «Не в свои сани не садись».
В Большове мы
видели дрянную
натуру, подвергшуюся влиянию этого быта; в Русакове нам представляется: а вот какими выходят при нем даже честные и мягкие
натуры!..
По
натуре своей он добр и честен, его мысли и дела направлены ко благу, оттого в семье его мы не
видим тех ужасов угнетения, какие встречаем в других самодурных семействах, изображенных самим же Островским.
Он мог надеть новый костюм, завести новую небель, пристраститься к шемпанскому; но в своей личности, в характере, даже во внешней манере обращения с людьми — он не хотел ничего изменить и во всех своих привычках он остался верен своей самодурной
натуре, и в нем мы
видим довольно любопытный образчик того, каким манером на всякого самодура действует образование.
Даже в лучших
натурах комедий Островского мы не
видим той смелости добра, которой могли бы требовать от них в других обстоятельствах, но которой именно не может быть в них под цветом самодурства.
Мы уже
видели, как выражается отсутствие нравственной самостоятельности и неприязнь ко всему, вызванная самодурством, в
натурах живых и физически страстных.
Видели мы. и то, как падают и замирают под самодурным гнетом кроткие и нежные женские
натуры.
Говорят: „чем люди оказываются во время испуга, то они действительно и есть“, — испуг — это промежуток между навыками человека, и в этом промежутке; можно
видеть натуру, какою она есть. Судя так, интролигатора в этот промежуток можно бы, пожалуй, почесть более за жизнелюбца, чем за чадолюбца; но пока еще не изобретен способ утверждения Момусова стекла в человеческой груди, до тех пор все подобные решения, мне кажется, могут быть очень ошибочными, и, к счастию, они ни одному из нас не приходили в голову.
Неточные совпадения
— Со всеми его недостатками нельзя не отдать ему справедливости, — сказала княгиня Сергею Ивановичу, как только Облонский отошел от них. — Вот именно вполне Русская, Славянская
натура! Только я боюсь, что Вронскому будет неприятно его
видеть. Как ни говорите, меня трогает судьба этого человека. Поговорите с ним дорогой, — сказала княгиня.
— Как попали! Как попали? — вскричал Разумихин, — и неужели ты, доктор, ты, который прежде всего человека изучать обязан и имеешь случай, скорей всякого другого,
натуру человеческую изучить, — неужели ты не
видишь, по всем этим данным, что это за
натура этот Николай? Неужели не
видишь, с первого же разу, что все, что он показал при допросах, святейшая правда есть? Точнехонько так и попали в руки, как он показал. Наступил на коробку и поднял!
— Что я знаю о нем? Первый раз
вижу, а он — косноязычен. Отец его — квакер, приятель моего супруга, помогал духоборам устраиваться в Канаде. Лионель этот, — имя-то на цветок похоже, — тоже интересуется диссидентами, сектантами, книгу хочет писать. Я не очень люблю эдаких наблюдателей, соглядатаев. Да и неясно: что его больше интересует — сектантство или золото? Вот в Сибирь поехал. По письмам он интереснее, чем в
натуре.
Между тем она, по страстной, нервной
натуре своей, увлеклась его личностью, влюбилась в него самого, в его смелость, в самое это стремление к новому, лучшему — но не влюбилась в его учение, в его новые правды и новую жизнь, и осталась верна старым, прочным понятиям о жизни, о счастье. Он звал к новому делу, к новому труду, но нового дела и труда, кроме раздачи запрещенных книг, она не
видела.
Я сохраню, впрочем, эти листки: может быть… Нет, не хочу обольщать себя неверной надеждой! Творчество мое не ладит с пером. Не по
натуре мне вдумываться в сложный механизм жизни! Я пластик, повторяю: мое дело только
видеть красоту — и простодушно, «не мудрствуя лукаво», отражать ее в создании…