Неточные совпадения
—
Видишь, я прав, — сказал опять слепой, ударив
в ладоши, — Янко не боится ни моря, ни ветров, ни
тумана, ни береговых сторожей; прислушайся-ка: это не вода плещет, меня не обманешь, — это его длинные весла.
И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне
видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый
туман скользил по ней, убегая
в соседние теснины от теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую, — и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце чуть показалось из-за темно-синей горы, которую только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание.
Религиозные настроения и вопросы метафизического порядка никогда не волновали Самгина, к тому же он
видел, как быстро религиозная мысль Достоевского и Льва Толстого потеряла свою остроту, снижаясь к блудному пустословию Мережковского, становилась бесстрастной
в холодненьких словах полунигилиста Владимира Соловьева, разлагалась
в хитроумии чувственника Василия Розанова и тонула, исчезала
в туманах символистов.
Самгин, оглядываясь,
видел бородатые и бритые, пухлые и костлявые лица мужчин, возбужденных счастьем жить,
видел разрумяненные мордочки женщин, украшенных драгоценными камнями, точно иконы, все это было окутано голубоватым
туманом, и
в нем летали, подобно ангелам, белые лакеи, кланялись их аккуратно причесанные и лысые головы, светились почтительными улыбками потные физиономии.
Открыв глаза, Самгин
видел сквозь
туман, что к тумбе прислонился, прячась, как зверушка, серый ботик Любаши, а опираясь спиной о тумбу, сидит, держась за живот руками, прижимая к нему шапку, двигая черной валяной ногой, коротенький человек,
в мохнатом пальто; лицо у него тряслось, вертелось кругами, он четко и грустно говорил...
— Да, тяжелое время, — согласился Самгин.
В номере у себя он прилег на диван, закурил и снова начал обдумывать Марину. Чувствовал он себя очень странно; казалось, что голова наполнена теплым
туманом и
туман отравляет тело слабостью, точно после горячей ванны. Марину он
видел пред собой так четко, как будто она сидела
в кресле у стола.
— Молчун схватил. Павла, — помнишь? — горничная, которая обокрала нас и бесследно исчезла? Она рассказывала мне, что есть такое существо — Молчун. Я понимаю — я почти
вижу его — облаком,
туманом. Он обнимет, проникнет
в человека и опустошит его. Это — холодок такой.
В нем исчезает все, все мысли, слова, память, разум — все! Остается
в человеке только одно — страх перед собою. Ты понимаешь?
Сквозь
туман Клим
видел свинцовый блеск воды, железные решетки набережных, неуклюжие барки, погруженные
в черную воду, как свиньи
в грязь.
Самгин посматривал на тусклые стекла, но не
видел за ними ничего, кроме сизоватого
тумана и каких-то бесформенных пятен
в нем. Наконец толпа исчезала, и было видно, как гладко притоптан ею снег на мостовой.
Самгин
видел пред собою голый череп, круглое лицо с маленькими глазами, оно светилось, как луна сквозь
туман; раскалывалось на ряд других лиц, а эти лица снова соединялись
в жуткое одно.
Самгин не выспался, идти на улицу ему не хотелось, он и на крышу полез неохотно. Оттуда даже невооруженные глаза
видели над полем облако серовато-желтого
тумана. Макаров, посмотрев
в трубу и передавая ее Климу, сказал, сонно щурясь...
Эту картинную смерть Самгин
видел с отчетливой ясностью, но она тоже не поразила его, он даже отметил, что мертвый кочегар стал еще больше. Но после крика женщины у Самгина помутилось
в глазах, все последующее он уже
видел, точно сквозь
туман и далеко от себя. Совершенно необъяснима была мучительная медленность происходившего, — глаза
видели, что каждая минута пересыщена движением, а все-таки создавалось впечатление медленности.
Вера
в случайности,
туман галлюцинации исчезали из жизни. Светла и свободна, открывалась перед ней даль, и она, как
в прозрачной воде,
видела в ней каждый камешек, рытвину и потом чистое дно.
— Вот
видите: мне хочется пройти с Марфенькой практически историю литературы и искусства. Не пугайтесь, — поспешил он прибавить, заметив, что у ней на лице показался какой-то
туман, — курс весь будет состоять
в чтении и разговорах… Мы будем читать все, старое и новое, свое и чужое, — передавать друг другу впечатления, спорить… Это займет меня, может быть, и вас. Вы любите искусство?
Я, пробуждаясь от дремоты,
видел только — то вдалеке, то вблизи, как
в тумане, — суконный ночной чепчик, худощавое лицо, оловянные глаза, масляную куртку, еще косу входившего китайца-слуги да чувствовал запах противного масла.
Они палят и
в туман, ночью, не
видя неприятеля.
А теперь,
в туман, дед, как ни напрягал зрение, не мог
видеть Нервинского маяка.
Данилушку он
видел точно
в тумане и теперь шел через столовую по мягкой тропинке с каким-то тяжелым предчувствием: он боялся услышать знакомый шорох платья, боялся звуков дорогого голоса и вперед чувствовал на себе пристальный и спокойный взгляд той, которая для него навсегда была потеряна.
Вдруг радиус моего кругозора стал быстро сокращаться: навалился густой
туман. Точно стеной, отделил он меня от остального мира. Теперь я мог
видеть только те предметы, которые находились
в непосредственной близости от меня. Из
тумана навстречу мне поочередно выдвигались то лежащее на земле дерево, то куст лозняка, пень, кочка или еще что-нибудь
в этом роде.
Картина, которую я
увидел, была необычайно красива. На востоке пылала заря. Освещенное лучами восходящего солнца море лежало неподвижно, словно расплавленный металл. От реки поднимался легкий
туман. Испуганная моими шагами, стая уток с шумом снялась с воды и с криком полетела куда-то
в сторону, за болото.
Стрелок объяснил мне, что надо идти по тропе до тех пор, пока справа я не
увижу свет. Это и есть огонь Дерсу. Шагов триста я прошел
в указанном направлении и ничего не
увидел. Я хотел уже было повернуть назад, как вдруг сквозь
туман в стороне действительно заметил отблеск костра. Не успел я отойти от тропы и пятидесяти шагов, как
туман вдруг рассеялся.
Часов
в девять вечера прошел короткий, но сильный дождь, после которого
туман сразу исчез и мы
увидели красивое звездное небо. И это небо, по которому широкой полосой протянулся Млечный Путь, и темный океан,
в котором разом отражались все светила небесные, одинаково казались беспредельно глубокими.
Оказалось, что
в тумане мы внезапно вышли на берег и заметили это только тогда, когда у ног своих
увидели окатанную гальку и белую пену прибойных волн.
Я спал плохо, раза два просыпался и
видел китайцев, сидящих у огня. Время от времени с поля доносилось ржание какой-то неспокойной лошади и собачий лай. Но потом все стихло. Я завернулся
в бурку и заснул крепким сном. Перед солнечным восходом пала на землю обильная роса. Кое-где
в горах еще тянулся
туман. Он словно боялся солнца и старался спрятаться
в глубине лощины. Я проснулся раньше других и стал будить команду.
Другой достопримечательностью поста была маленькая чугунная пушка на неподвижном деревянном лафете. Я
видел ее
в полном пренебрежении на площади около дома лесничего. По рассказам старожилов, она привезена была
в пост Ольги для того, чтобы во время
тумана подавать сигналы кораблям, находящимся
в открытом море.
К полудню мы поднялись на лесистый горный хребет, который тянется здесь
в направлении от северо-северо-востока на юго-юго-запад и
в среднем имеет высоту около 0,5 км. Сквозь деревья можно было
видеть другой такой же перевал, а за ним еще какие-то горы. Сверху гребень хребта казался краем громадной чаши, а долина — глубокой ямой, дно которой терялось
в тумане.
К утру я немного прозяб. Проснувшись, я
увидел, что костер прогорел. Небо еще было серое; кое-где
в горах лежал
туман. Я разбудил казака. Мы пошли разыскивать свой бивак. Тропа, на которой мы ночевали, пошла куда-то
в сторону, и потому пришлось ее бросить. За речкой мы нашли другую тропу. Она привела нас к табору.
Смотри туда, Купава!
Видишь, Солнце
На западе,
в лучах зари вечерней,
В пурпуровом
тумане утопает!
Воротится ль оно назад?
— Жаль мне вас, а может, оно и к лучшему, вы
в этом направлении долго не останетесь,
в нем слишком пусто и тяжело. А вот, — прибавила она, улыбаясь, — наш доктор, тот неизлечим, ему не страшно, он
в таком
тумане, что не
видит ни на шаг вперед.
— Я должен вам покаяться, что я поторопился к вам приехать не без цели, — сказал я, наконец, ему, — я боялся, что атмосфера, которой вы окружены, слишком английская, то есть туманная, для того, чтоб ясно
видеть закулисную механику одной пьесы, которая с успехом разыгрывается теперь
в парламенте… чем вы дальше поедете, тем гуще будет
туман. Хотите вы меня выслушать?
Но, увы! — вглядываясь
в живые картины, выступающие для меня теперь из
тумана прошлого, я решительно
вижу себя вынужденным отказаться от этого эффектного мотива.
Однажды
в ясную солнечную погоду я
видел, как с моря надвигалась стена
тумана совершенно белого, молочного цвета; походило на то, как будто с неба на землю опустился белый занавес.
Он отдался ей всею душой, полюбил Сахалин и, подобно тому, как мать не
видит в своем любимом детище недостатков, так он на острове, который сделался его второю родиной, не замечал промерзлой почвы и
туманов.
Я стреливал гусей во всякое время: дожидаясь их прилета
в поле, притаясь
в самом еще не вымятом хлебе, подстерегая их на перелете
в поля или с полей, дожидаясь на ночлеге, где за наступившею уже темнотою гуси не
увидят охотника, если он просто лежит на земле, и, наконец, подъезжая на лодке к спящим на берегу гусям, ибо по воде подплыть так тихо, что и сторожевой гусь не услышит приближающейся
в ночном
тумане лодки.
В это время потянул слабый ветерок.
Туман пришел
в движение, и тогда шагах
в четырехстах впереди мы
увидели орочское селение Дата.
Крепко обнимаю вас обеих. До свидания! Где и как — еще не знаю. Все наши сердечно вас приветствуют. Подробности о предположениях каждого расспрашивайте у Натальи Дмитриевны. Она лучше расскажет, нежели я напишу. Я сам еще как
в тумане вижу даль.
Теперь не знаю, что тебе сказать — на твое сердечное излияние. И я
в тумане. Авось явится солнышко. Все
в каком-то недоумении. Невольно продолжается то, что было при тебе. Просто чудеса! Видно, так надобно для испытания. Дело необыкновенное. Не испугайся, когда
увидишь меня…
Вот уже и урема Ика скрылась
в белом
тумане росы, и мать сказала мне: «
Видишь, Сережа, как там сыро, — хорошо, что мы не там ночуем».
Ее толкнули
в грудь. Сквозь
туман в глазах она
видела перед собой офицерика, лицо у него было красное, натужное, и он кричал ей...
Очнулся — уже стоя перед Ним, и мне страшно поднять глаза:
вижу только Его огромные, чугунные руки — на коленях. Эти руки давили Его самого, подгибали колени. Он медленно шевелил пальцами. Лицо — где-то
в тумане, вверху, и будто вот только потому, что голос Его доходил ко мне с такой высоты, — он не гремел как гром, не оглушал меня, а все же был похож на обыкновенный человеческий голос.
Видит она: впереде у ней Иерусалим-град стоит; стоит град за морями синиими, за
туманами великиими, за лесами дремучиими, за горами высокиими. И первая гора — Арарат-гора, а вторая гора — Фавор-гора, а третья-то гора — место лобное… А за ними стоит Иерусалим-град велик-пригож; много
в нем всякого богачества, много настроено храмов божиих, храмов божиих християнскиих; турка пройдет — крест сотворит, кизилбаш пройдет — храму кланяется.
Вглядываясь
в жизнь, вопрошая сердце, голову, он с ужасом
видел, что ни там, ни сям не осталось ни одной мечты, ни одной розовой надежды: все уже было назади;
туман рассеялся; перед ним разостлалась, как степь, голая действительность. Боже! какое необозримое пространство! какой скучный, безотрадный вид! Прошлое погибло, будущее уничтожено, счастья нет: все химера — а живи!
Но как скоро начинает мало-помалу уменьшаться
туман страсти или сквозь него невольно начинают пробивать ясные лучи рассудка, и мы
видим предмет нашей страсти
в его настоящем виде с достоинствами и недостатками, — одни недостатки, как неожиданность, ярко, преувеличенно бросаются нам
в глаза, чувства влечения к новизне и надежды на то, что не невозможно совершенство
в другом человеке, поощряют нас не только к охлаждению, но к отвращению к прежнему предмету страсти, и мы, не жалея, бросаем его и бежим вперед, искать нового совершенства.
Ходят еще
в народе предания о славе, роскоши и жестокости грозного царя, поются еще кое-где песни про осуждение на смерть царевича, про нашествия татар на Москву и про покорение Сибири Ермаком Тимофеевичем, которого изображения, вероятно, несходные, можно
видеть доселе почти во всех избах сибирских; но
в этих преданиях, песнях и рассказах — правда мешается с вымыслом, и они дают действительным событиям колеблющиеся очертания, показывая их как будто сквозь
туман и дозволяя воображению восстановлять по произволу эти неясные образы.
Было уже поздно, когда Михеич
увидел в стороне избушку, черную и закоптевшую, похожую больше на полуистлевший гриб, чем на человеческое жилище. Солнце уже зашло. Полосы
тумана стлались над высокою травой на небольшой расчищенной поляне. Было свежо и сыро. Птицы перестали щебетать, лишь иные время от времени зачинали сонную песнь и, не окончив ее, засыпали на ветвях. Мало-помалу и они замолкли, и среди общей тишины слышно было лишь слабое журчанье невидимого ручья да изредка жужжание вечерних жуков.
Вдруг холм, безоблачной луною
В тумане бледно озарясь,
Яснеет; смотрит храбрый князь —
И чудо
видит пред собою.
И
видят:
в утреннем
туманеШатры белеют за рекой...
И
в это время на корабле умер человек. Говорили, что он уже сел больной; на третий день ему сделалось совсем плохо, и его поместили
в отдельную каюту. Туда к нему ходила дочь, молодая девушка, которую Матвей
видел несколько раз с заплаканными глазами, и каждый раз
в его широкой груди поворачивалось сердце. А наконец,
в то время, когда корабль тихо шел
в густом
тумане, среди пассажиров пронесся слух, что этот больной человек умер.
К восьми часам
туман, сливавшийся с душистым дымом шипящих и трещащих на кострах сырых сучьев, начал подниматься кверху, и рубившие лес, прежде за пять шагов не видавшие, а только слышавшие друг друга, стали
видеть и костры, и заваленную деревьями дорогу, шедшую через лес; солнце то показывалось светлым пятном
в тумане, то опять скрывалось.
Двое, забежав далеко вперёд, раскачали фонарный столб, выдернули его из земли и понесли впереди похоронного хода по тротуару, гроб и провожатые настигли их, но никто не сказал им ни слова, и Кожемякин
видел, как они, не глядя друг на друга, положили столб на землю и молча нырнули
в туман.