Неточные совпадения
И это точь-в-точь, как прежний австрийский гофкригсрат, [Гофкригсрат — придворный военный совет в Австрии.] например, насколько то есть я могу судить о военных событиях: на бумаге-то они и Наполеона разбили и в полон
взяли, и уж как там,
у себя в кабинете, все остроумнейшим образом рассчитали и подвели, а смотришь, генерал-то Мак и сдается со всей своей армией, хе-хе-хе!
— Меня? Разве я за настроения моего поверенного ответственна? Я говорю в твоих интересах. И — вот что, — сказала она, натягивая перчатку на пальцы левой руки, — ты возьми-ка себе Мишку, он тебе и комнаты приберет и книги будет в порядке держать, — не хочешь обедать с Валентином — обед подаст. Да заставил бы его и
бумаги переписывать, — почерк
у него — хороший. А мальчишка он — скромный, мечтатель только.
Самгин внимательно наблюдал, сидя в углу на кушетке и пережевывая хлеб с ветчиной. Он видел, что Макаров ведет себя, как хозяин в доме,
взял с рояля свечу, зажег ее, спросил
у Дуняши
бумаги и чернил и ушел с нею. Алина, покашливая, глубоко вздыхала, как будто поднимала и не могла поднять какие-то тяжести. Поставив локти на стол, опираясь скулами на ладони, она спрашивала Судакова...
Она быстро откинула доску шифоньерки, вынула несколько листов
бумаги,
взяла перо, обмакнула, хотела написать — и не могла.
У ней дрожали руки.
— Уж позволь мне знать лучше тебя, — продолжала тетка. — Видите ли, — продолжала она, обращаясь к Нехлюдову, — всё вышло оттого, что одна личность просила меня приберечь на время его
бумаги, а я, не имея квартиры, отнесла ей. А
у ней в ту же ночь сделали обыск и
взяли и
бумаги и ее и вот держали до сих пор, требовали, чтоб она сказала, от кого получила.
— Да, вот еще счастливая мысль: дайте мне
бумаги, я напишу этому негодяю письмо, чтобы
взять его в руки. — Жюли написала: «Мсье Сторешников, вы теперь, вероятно, в большом затруднении; если хотите избавиться от него, будьте
у меня в 7 часов. М. Ле-Теллье». — Теперь прощайте!
Он сказал мне, что по приказанию военного генерал-губернатора, которое было
у него в руках, он должен осмотреть мои
бумаги. Принесли свечи. Полицмейстер
взял мои ключи; квартальный и его поручик стали рыться в книгах, в белье. Полицмейстер занялся
бумагами; ему все казалось подозрительным, он все откладывал и вдруг, обращаясь ко мне, сказал...
Когда он начертил им на
бумаге остров, отделенный от материка, то один из них
взял у него карандаш и, проведя через пролив черту, пояснил, что через этот перешеек гилякам приходится иногда перетаскивать свои лодки и что на нем даже растет трава, — так понял Лаперуз.
Паншин
взял шляпу, поцеловал
у Марьи Дмитриевны руку, заметил, что иным счастливцам теперь ничто не мешает спать или наслаждаться ночью, а ему придется до утра просидеть над глупыми
бумагами, холодно раскланялся с Лизой (он не ожидал, что в ответ на его предложение она попросит подождать, — и потому дулся на нее) — и удалился.
Петровского, как только он вышел на улицу, встретил молодой человек, которому коллежский советник отдал свой бумажник с номинациею и другими
бумагами. Тут же они обменялись несколькими словами и пошли в разные стороны.
У первого угла Петровский
взял извозчика и велел ехать в немецкий клуб.
Ему обыкновенно скажут: «Нету, мол, батюшка,
у нас газетной
бумаги», — он не сердится, а
возьмет так просто и не завернувши своей попадейке передаст, и дальше столь же мирно пойдет.
Между тем произошло
у нас приключение, меня удивившее, а Степана Трофимовича потрясшее. Утром в восемь часов прибежала от него ко мне Настасья, с известием, что барина «описали». Я сначала ничего не мог понять: добился только, что «описали» чиновники, пришли и
взяли бумаги, а солдат завязал в узел и «отвез в тачке». Известие было дикое. Я тотчас же поспешал к Степану Трофимовичу.
— Повторяю, что вы изволите ошибаться, ваше превосходительство: это ваша супруга просила меня прочесть — не лекцию, а что-нибудь литературное на завтрашнем празднике. Но я и сам теперь от чтения отказываюсь. Покорнейшая просьба моя объяснить мне, если возможно: каким образом, за что и почему я подвергнут был сегодняшнему обыску?
У меня
взяли некоторые книги,
бумаги, частные, дорогие для меня письма и повезли по городу в тачке…
Юлия Матвеевна, подписав эти
бумаги, успокоилась и затем начала тревожиться, чтобы свадьба была отпразднована как следует, то есть чтобы
у жениха и невесты были посаженые отцы и матери, а также и шафера; но где ж было
взять их в деревенской глуши, тем более, что жених, оставшийся весьма недовольным, что его невесту награждают приданым и что затевают торжественность, просил об одном, чтобы свадьба скорее была совершена, потому что московский генерал-губернатор,
у которого он последнее время зачислился чиновником особых поручений, требовал будто бы непременно его приезда в Москву.
— Нарочно они так придумали, чтобы Ардальона Борисыча подловить, — говорила Грушина, торопясь, размахивая руками и радостно волнуясь оттого, что передает такое важное известие. — Видите ли,
у этой барышни есть двоюродный брат сирота, он и учился в Рубани, так мать-то этой барышни его из гимназии
взяла, а по его
бумагам барышня сюда и поступила. И вы заметьте, они его поместили на квартире, где других гимназистов нет, он там один, так что все шито-крыто, думали, останется.
— По всей щекотливости положения Брауна, в каком он находится теперь, я думаю, что это дело надо вести так, как если бы он действительно купил судно
у Геза и действительно заплатил ему. Но я уверен, что он не
возьмет денег, то есть
возьмет их лишь на
бумаге. На вашем месте я поручил бы это дело юристу.
Написали какую-то
бумагу, отдали ее лазутчику,
у него
взяли деньги и приступили к телу.
— Excusez ma femme.] но все это пока в сторону, а теперь к делу:
бумага у меня для вас уже заготовлена; что вам там таскаться в канцелярию? только выставить полк, в какой вы хотите, — заключил он, вытаскивая из-за лацкана сложенный лист
бумаги, и тотчас же вписал там в пробеле имя какого-то гусарского полка, дал мне подписать и,
взяв ее обратно, сказал мне, что я совершенно свободен и должен только завтра же обратиться к такому-то портному, состроить себе юнкерскую форму, а послезавтра опять явиться сюда к генералу, который сам отвезет меня и отрекомендует моему полковому командиру.
Квартальные пошептались, и один из них пошел налево в дверь, а меня в это время обыскали,
взяли кошелек с деньгами,
бумаг у меня не было, конечно, никаких.
Пошел в канцелярию,
взял у Рачковского лист
бумаги и на другой день подал докладную записку об отставке Вольскому, которого я просил даже не уговаривать.
— Уж вы меня извините, отец Христофор, а я собираюсь написать
бумагу архиерею, что вы
у купцов хлеб отбиваете.
Возьму гербовую
бумагу и напишу, что
у отца Христофора, значит, своих грошей мало, что он занялся коммерцией и стал шерсть продавать.
— Не беспокойтесь! — продолжал гренадер, обшаривая кругом Рославлева, — я
возьму сам… Книжник!.. ну, так и есть, ассигнации! Терпеть не могу этих клочков
бумаги: они имеют только цену
у вас, а мы берем здесь все даром… Ага! кошелек!.. серебро… прекрасно!… золото!! C'est charmant! Прощайте!
Дома, не сняв даже с себя верхнего платья, вопреки привычке своей быть
у себя по-домашнему, не
взяв даже предварительно трубки, уселся он немедленно на диване, придвинул чернильницу,
взял перо, достал лист почтовой
бумаги и принялся строчить дрожащею от внутреннего волнения рукой следующее послание...
— Но
бумага, — эта возвращенная им закладная на пятьдесят тысяч, ведь она
у генерала?
Возьмите и отдайте Де-Грие.
— А оченно просто:
взял бумагу да на
бумаге и описал все, да в консисторию и послал… Евгешка-то
у отца Андроника совсем разума решилась; напилась как-то, надела на себя рясу, скуфью да по улице и пошла…
Фетинья. Постойте! Как вы бумагу-то держите? Так ведь нехорошо. Все ведь это надо знать, коли уж пошли за таким делом. Надо в чистый платок завернуть. Нет
у вас? Вот
возьмите мой, только назад принесите, а то вы, пожалуй… (Завертывает
бумагу в платок). Да вот так, против груди и держите! (Отдает
бумагу). Вот так, вот! Ну, и ступайте! Дай бог счастливо.
Денег
у Гоголя не было, потому «Мертвые души» печатались в типографии в долг, а
бумагу взял на себя в кредит Погодин.
— Ну, ну, достаточно. Этакой ты головорез, Илюшка… Савелий,
возьми у него короб да унеси в горницу, а тебе, Илюшка, положенную сотенную
бумагу.
— Вот что, Natalie, — сказал я, не глядя на нее. — Позвольте мне
взять все эти
бумаги и тетрадки к себе наверх. Я там посмотрю, ознакомлюсь и завтра скажу вам свое мнение. Нет ли
у вас еще каких
бумаг? — спросил я, складывая тетради и листки в пачки.
Взял заседатель перо, написал что-то на
бумаге и стал вычитывать. Слушаю я за окном, дивлюсь только. По бумаге-то выходит, что самый этот старик Иван Алексеев не есть Иван Алексеев; что его соседи, а также и писарь не признают за таковое лицо, а сам он именует себя Иваном Ивановым и пачпорт кажет. Вот ведь удивительное дело! Сколько народу было, все руки прикладывали, и ни один его не признал. Правда, и народ тоже подобрали на тот случай! Все эти понятые
у Ивана Захарова чуть не кабальные, в долгу.
Вот и стал он меня гноить, да, вишь ты, барыня-то не отступилась, нашла ходы. Пришла откуда-то такая
бумага, что заседатель мой аж завертелся. Призвал меня в контору, кричал, кричал, а наконец того
взял да в тот же день и отпустил. Вот и вышел я без суда… Сам теперь не знаю. Сказывают люди, будут и
у нас суды правильные, вот я и жду: привел бы бог
у присяжных судей обсудиться, как они скажут.
Нестрашный(сыну). Лошадь —
у ворот. Езжай, скажи, чтоб вагон с
бумагой гнали тотчас, знаешь — куда? По документам в вагоне — сода. Наборщики готовы? Действуй. Я дождусь тебя здесь. Один по городу не езди,
возьми кого-нибудь. Иди. Осторожно.
Граф(в ужасе и бешенстве). Как?.. Седьмая часть?.. Как?.. Разве мать твоя делила когда-нибудь свое состояние со мной?.. Разве оно не принадлежало мне так же, как и ей самой?.. Если я не
взял у ней клочка
бумаги, называемой духовным завещанием, так потому оно твое?..
Кончив писанье, несколько раз прочитала
бумагу и, медленно сложив ее,
взяла с божницы келейную икону Корсунской Богородицы. Сзади той иконы был едва заметный «тайничок». Такие тайнички на затыле икон нередки
у старообрядцев; в них хранят они запáсные дары на смертный случай. Тайничок Корсунской иконы был пуст… И положила туда Манефа
бумагу, что написала, и, задвинув тайник крышечкой, поставила икону на место.
Наконец все мужики были отпущены, но писарь все-таки не вдруг допустил до себя Алексея. Больно уж хотелось ему поломаться.
Взял какие-то
бумаги, глядит в них, перелистывает, дело, дескать, делаю, мешать мне теперь никто не моги, а ты, друг любезный, постой, подожди, переминайся с ноги на ногу… И то
у Морковкина на уме было: не вышло б передряги за то, что накануне сманил он к себе Наталью с грибовной гулянки… Сидит, ломает голову — какая б нужда Алешку в приказ привела.
«Благодетель ты мой, кричу, оскорбил я тебя, разобидел, клеветники на тебя
бумаги писали, не убей вконец,
возьми назад свои денежки!» Смотрит он на меня, потекли
у него из глаз слезы.
Только
взял он
бумагу мою, развернул и вижу, шевельнулась
у него вся физиономия. «Что ж, Осип Михайлыч?» А я, как дурак: «Первое апреля! с праздником вас, Федосей Николаич!» — то есть совсем как мальчишка, который за бабушкино кресло спрятался втихомолку, да потом уф! ей на ухо, во все горло — попугать вздумал! Да… да просто даже совестно рассказывать, господа! Да нет же! я не буду рассказывать!
Человек видит глазами, слышит ушами, нюхает носом, отведывает языком и щупает пальцами.
У одного человека лучше видят глаза, а
у другого хуже. Один слышит издали, а другой глух.
У одного чутье сильнее, и он слышит, чем пахнет издалека, а другой нюхает гнилое яйцо, а не чует. Один ощупью узнает всякую вещь, а другой ничего на ощупь не узнает, не разберет дерева от
бумаги. Один чуть
возьмет в рот, слышит, что сладко, а другой проглотит и не разберет, горько или сладко.
Долго после того сидел он один. Все на счетах выкладывал, все в
бумагах справлялся. Свеча догорала, в ночном небе давно уж белело, когда, сложив
бумаги, с расцветшим от какой-то неведомой радости лицом и весело потирая руки, прошелся он несколько раз взад и вперед по комнате. Потом тихонько растворил до половины дверь в Дунину комнату, еще раз издали полюбовался на озаренное слабым неровным светом мерцавшей
у образов лампадки лицо ее и,
взяв в руку сафьянную лестовку, стал на молитву.
— Ага! загорелась орифлама! — проговорил он, почесав себе шею, и,
взяв на столе листочек
бумаги, написал: «Дела должны идти хорошо. Проси мне
у Тихона Ларионовича льготы всего два месяца: через два месяца я буду богат и тогда я ваш. Занятые
у тебя триста рублей посылаю в особом конверте завтра. Муж твой пока еще служит и его надо поберечь».
Захаров согласился. Андрей Иванович, шлепая калошами, пошел к буфету, заплатил рубль двадцать копеек и,
взяв у буфетчика карандаш, написал на клочке
бумаги: «Саша! Пришли немедленно с посланным два рубля: очень необходимо».
— Лишней
бумаги у меня нет,
возьмите у старшего ординатора. Я сам получаю
бумагу по требованию, я обязан давать в ней отчет… Да-с, теперь шутки кончены!..
— Прочти… — говорит. А голос
у него был такой, что он и теперь звучит в моих ушах. Мать так вся и задрожала, однако
бумагу взяла. Не прочла она и десяти строк, как вскрикнула и замертво упала на пол.
— Ишь как глазенки разгорелись, —
взял генерал Ганнибал за подбородок мальчика. — Посмотрим, посмотрим… А теперь покажи-ка, чем ты занимаешься. Что это
у тебя за книги да
бумаги?
— Нет, знает… По моему совету он уехал в Петербург и спросил
у своего приемного отца, не
взял ли тот какие-нибудь
бумаги о его рождении, когда увез его от его умирающей матери…
— А хочешь… я тебя сдуну,
возьму и сдуну, от жены на тебя
бумагу получу и сдуну… Пойдешь ты
у меня соболей ловить… То-то, а ты… не пускать, меня не пускать!.. А травить людей умеешь?
От сердца Александра Иваныча отлегло; он улыбнулся прежней своей детской, прекрасной улыбкой и стал помогать дочери укладывать деньги. Сосчитав деньги, которых действительно оказалось близ ста рублей, она сыскала клочок
бумаги,
взяла перо и стала писать и произносить вслух написанное, припоминая себе форму заемного письма, которое видела в Петербурге
у матери своей подруги...
— Михаил Феоклитыч, — обратился он к эсаулу, — ведь это опять от немца. Он при нем состоит. — И Денисов рассказал эсаулу, что содержание
бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. — Ежели мы его завтра не
возьмем, он
у нас из под носа вырвет, — заключил он.
Когда Михаил Иваныч вошел,
у него в глазах стояли слезы воспоминаний о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он
взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил
бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова — где стояли французы —
бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда, и за всё что́
у них
возьмут заплатят, если они останутся.