Неточные совпадения
— Что,
Костя, и ты вошел, кажется, во вкус? — прибавил он, обращаясь к Левину, и
взял его под руку. Левин и рад был бы войти во вкус, но не мог понять, в чем дело, и, отойдя несколько шагов от говоривших, выразил Степану Аркадьичу свое недоумение, зачем было просить губернского предводителя.
— Было, — сказала она дрожащим голосом. — Но,
Костя, ты не видишь разве, что не я виновата? Я с утра хотела такой тон
взять, но эти люди… Зачем он приехал? Как мы счастливы были! — говорила она, задыхаясь от рыданий, которые поднимали всё ее пополневшее тело.
Он подошел к столу,
взял одну толстую запыленную книгу, развернул ее и вынул заложенный между листами маленький портретик, акварелью, на слоновой
кости. Это был портрет хозяйкиной дочери, его бывшей невесты, умершей в горячке, той самой странной девушки, которая хотела идти в монастырь. С минуту он всматривался в это выразительное и болезненное личико, поцеловал портрет и передал Дунечке.
Затем он подумал, что Варвара довольно широко, но не очень удачно тратила деньги на украшение своего жилища. Слишком много мелочи, вазочек, фигурок из фарфора, коробочек. Вот и традиционные семь слонов из
кости, из черного дерева, один — из топаза. Самгин сел к маленькому столику с кривыми позолоченными ножками,
взял в руки маленького топазового слона и вспомнил о семерке авторов сборника «Вехи».
— А где немцы сору
возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они живут! Вся семья целую неделю
кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору
взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму… У них и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом и выпьют!
Один из моих спутников, князь Оболенский, хотел купить кусок необделанной
кости и
взять с собой.
— Да везде эти диссонансы, Сергей Александрыч, и вы, кажется, уже испытали на себе их действие. Но у отца это прорывается минутами, а потом он сам раскаивается в своей горячности и только из гордости не хочет открыто сознаться в сделанной несправедливости.
Взять хоть эту историю с
Костей. Вы знаете, из-за чего они разошлись?
Привалов заметил, с какой энергией работала нижняя челюсть Половодова, и невольно подумал: «Эк его
взяло…» Веревкин со свистом и шипеньем обсасывал каждую
кость и с умилением вытирал лоснившиеся жирные губы салфеткой.
Раз все-таки Лиодор неожиданно для всех прорвался в девичью и схватил в охапку первую попавшуюся девушку. Поднялся отчаянный визг, и все бросились врассыпную. Но на выручку явился точно из-под земли Емельян Михеич. Он молча
взял за плечо Лиодора и так его повернул, что у того
кости затрещали, — у великого молчальника была железная сила.
Вообще она какого-то слабого, рыхлого, сухощавого сложения: с первого взгляда утка как утка, а
возьмешь в руки — перья да
кости.
Когда сержант принес мадер и мы выпили по рюмочке, я
взял его за руку и сказал: «Господин сержант, может быть, у вас есть отец и мать?..» Он сказал: «Есть, господин Мауер…» — «Мой отец и мать, — я сказал, — восемь лет не видали меня и не знают, жив ли я, или
кости мои давно лежат в сырой земле.
В маленьком домике Клеопатры Петровны окна были выставлены и горели большие местные свечи. Войдя в зальцо, Вихров увидел, что на большом столе лежала Клеопатра Петровна; она была в белом кисейном платье и с цветами на голове. Сама с закрытыми глазами, бледная и сухая, как бы сделанная из
кости. Вид этот показался ему ужасен. Пользуясь тем, что в зале никого не было, он подошел,
взял ее за руку, которая едва послушалась его.
—
Возьми ты, братец, — продолжал он повару, — самой лучшей говяжьей вырезки, изруби ты все это вместе с мозгами из
костей, и только не мелко руби, слышишь!
— Нет, выгода должна быть, только птицы совсем ноне не стало. А ежели и есть птица, так некормна, проестлива. Как ты ее со двора-то у мужичка
кости да кожа
возьмешь — начни-ка ее кормить, она самоё себя съест.
— Это любимая вещь покойника
Кости! — сказала она, торопливо затягиваясь дымом, и снова
взяла негромкий, печальный аккорд. — Как я любила играть ему. Какой он чуткий был, отзывчивый на все, — всем полный…
Старик перепугался, особливо как мы ему объяснили, что цель нашего посещения заключается в том, чтобы сына его, за такие-то и такие-то дебоширства,
взять и отвезти в такое место, куда, можно сказать, ворон
костей не нашивал…
Нос у ней был несколько велик, но красивого, орлиного ладу, верхнюю губу чуть-чуть оттенял пушок; зато цвет лица, ровный и матовый, ни дать ни
взять слоновая
кость или молочный янтарь, волнистый лоск волос, как у Аллориевой Юдифи в Палаццо-Питти, — и особенно глаза, темно-серые, с черной каемкой вокруг зениц, великолепные, торжествующие глаза, — даже теперь, когда испуг и горе омрачили их блеск…
— Усладите вперед сердце ваше добротой и милостию и потом уже приходите жаловаться на родных детей,
кость от
костей своих, вот что, должно полагать, означает эмблема сия, — тихо, но самодовольно проговорил толстый, но обнесенный чаем монах от монастыря, в припадке раздраженного самолюбия
взяв на себя толкование.
Избранники сии пошли отыскивать труп и, по тайному предчувствию, вошли на одну гору, где и хотели отдохнуть, но когда прилегли на землю, то почувствовали, что она была очень рыхла; заподозрив, что это была именно могила Адонирама, они воткнули в это место для памяти ветку акации и возвратились к прочим мастерам, с которыми на общем совещании было положено: заменить слово Иегова тем словом, какое кто-либо скажет из них, когда тело Адонирама будет найдено; оно действительно было отыскано там, где предполагалось, и когда один из мастеров
взял труп за руку, то мясо сползло с
костей, и он в страхе воскликнул: макбенак, что по-еврейски значит: «плоть отделяется от
костей».
— Нет, ты погоди головой-то вертеть, — сказала она, — ты прежде выслушай! Каково мне было узнать, что он родительское-то благословение, словно обглоданную
кость, в помойную яму выбросил? Каково мне было чувствовать, что я, с позволения сказать, ночей недосыпала, куска недоедала, а он — на-тко! Словно вот
взял, купил на базаре бирюльку — не занадобилась, и выкинул ее за окно! Это родительское-то благословение!
Я полагал, что
кости их сокрушатся: то сей гнется, то оный одолевает, и так несколько минут; но наконец Ахилла сего гордого немца сломал и, закрутив ему ноги узлом, наподобие как подают в дворянских домах жареных пулярок,
взял оные десять пудов да вдобавок самого сего силача и начал со всем этим коробом ходить пред публикой, громко кричавшею ему „браво“.
Мать Варнавки, бедненькая просвирня, сегодня сказала мне в слезах, что лекарь с городничим, вероятно по злобе к ее сыну или в насмешку над ним, подарили ему оного утопленника, а он, Варнавка, по глупости своей этот подарок принял, сварил мертвеца в корчагах, в которых она доселе мирно золила свое белье, и отвар вылил под апортовую яблоньку, а
кости, собрав, повез в губернский город, и что чрез сие она опасается, что ее драгоценного сына
возьмут как убийцу с
костями сего человека.
Злой-презлой я шел в училище, с самою твердою решимостью
взять нынче ночью заступ, разрыть им одну из этих могил на погосте и достать себе новые
кости, чтобы меня не переспорили, и я бы это непременно и сделал.
— Вы,
Костя, в палатке один;
возьмите к себе юнкера, веселей будет.
Пятьдесят лет ходил он по земле, железная стопа его давила города и государства, как нога слона муравейники, красные реки крови текли от его путей во все стороны; он строил высокие башни из
костей побежденных народов; он разрушал жизнь, споря в силе своей со Смертью, он мстил ей за то, что она
взяла сына его Джигангира; страшный человек — он хотел отнять у нее все жертвы — да издохнет она с голода и тоски!
Лицо у неё было плутоватое, ласковое, глаза блестели задорно… Лунёв, протянув руку,
взял её за плечо… В нём вспыхнула ненависть к ней, зверское желание обнять её, давить на своей груди и слушать треск её тонких
костей.
Думалось, что меня он
взял как привесок к В. П. Далматову, как
кость или жилу, которую прибавляют как нагрузку к хорошему куску мяса.
Откуда-то прошла большая лохматая собака с недоглоданною
костью и, улегшись,
взяла ее между передними лапами. Слышно было, как зубы стукнули о
кость и как треснул оторванный лоскут мяса, но вдруг собака потянула чутьем, глянула на черный сундук, быстро вскочила, взвизгнула, зарычала тихонько и со всех ног бросилась в темное поле, оставив свою недоглоданную
кость на платформе.
Показалось вовсе не страшно, хоть и темнело, уже день таял, когда мы выехали за околицу. Мело как будто полегче. Косо, в одном направлении, в правую щеку. Пожарный горой заслонял от меня круп первой лошади.
Взяли лошади действительно бодро, вытянулись, и саночки пошли метать по ухабам. Я завалился в них, сразу согрелся, подумал о крупозном воспалении, о том, что у девушки, может быть, треснула
кость черепа изнутри, осколок в мозг вонзился…
И выкрикивал сирота-мальчуган это «горе, горе крепким» над пустынным болотом, и мнилось ему, что ветер
возьмет и понесет слова Исаии и отнесет туда, где виденные Иезекиилем «сухие
кости» лежат, не шевелятся; не нарастает на них живая плоть, и не оживает в груди истлевшее сердце.
Дядя Никон. Ты, Анашка, меня, значит, в Питер
возьми, ей-богу, так! Потому самому… я те все документы представить могу. Меня, может, токмо што в деревне родили, а в Питере крестили, — верно! Теперь барин мне, значит, говорит: «Никашка, говорит, пошто ты, старый пес, свои старые
кости в заделье ломаешь, — шел бы в Питер». «Давайте, говорю, ваше высокородие, тысячу целковых; а какой я теперича человек, значит, без денег… какие артикулы могу представить али фасоны эти самые… и не могу».
Да, его гоняли всю жизнь! Гоняли старосты и старшины, заседатели и исправники, требуя подати; гоняли попы, требуя ругу; гоняли нужда и голод; гоняли морозы и жары, дожди и засухи; гоняла промерзшая земля и злая тайга!.. Скотина идет вперед и смотрит в землю, не зная, куда ее гонят… И он также… Разве он знал, чтó поп читает в церкви и за что идет ему руга? Разве он знал, зачем и куда увели его старшего сына, которого
взяли в солдаты, и где он умер, и где теперь лежат его бедные
кости?
— Это, — говорит, — во-первых, пустые предрассудки, и если кто-нибудь может подарить мне жемчужину, которую княгиня Юсупова купила у Горгубуса, то я ее сейчас
возьму. Я, сударыня, тоже в свое время эти тонкости проходил, и знаю, чего нельзя дарить. Девушке нельзя дарить бирюзы, потому что бирюза, по понятиям персов, есть
кости людей, умерших от любви, а замужним дамам нельзя дарить аметиста avec flèches d’Amour, [со стрелами Амура (франц.).] но тем не мене я пробовал дарить такие аметисты, и дамы брали…
Воротясь на квартиру, Марко Данилыч тотчас за счеты. Долго щелкал
костями, то задумываясь, то самодовольно улыбаясь. Ловкий оборот затевал. Баш на баш, пожалуй,
возьмет…
Среди плавника попадались и
кости кита: огромные челюсти, ребра и массивные позвонки весом по 15–16 килограммов каждый. Чжан-Бао
взял один из обломков в руку. К нему поспешно подошел Карпушка и стал просить не трогать
костей на песке. Не понимая, в чем дело, китаец бросил ребро в сторону. Ороч поспешно поднял его и бережно положил на прежнее место, старательно придав ему то положение, в котором оно находилось ранее.
Бережно собрали мы
кости и положили их в ящик красного дерева. Князь запер его и положил ключ в карман. Когда мы собирали смертные останки, нашли между ними брильянтовые серьги, золотое обручальное кольцо, несколько проволок из китового уса, на которых кой-где уцелели лохмотья полуистлевшей шелковой материи. Серьги и кольцо князь
взял к себе.
—
Возьмите вы нашу матушку-Расею, — продолжал он, заложив руки в карманы и становясь то на каблуки, то на носки. — Кто ее лучшие люди?
Возьмите наших первоклассных художников, литераторов, композиторов… Кто они? Всё это, дорогой мой, были представители белой
кости. Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Тургенев, Гончаров, Толстой — не дьячковские дети-с!
Молодой человек замолчал. Он ушел в себя, как улитка в свою скорлупу. Понятно, что он должен был держать в тайне и посещение Кузьмы Терентьева. Последний
взял перстень и ушел, обещая дать еще весточку, но
Костя до самого отъезда его не видел: он не приходил, а быть может его к нему не допустили. Все это страшно мучило юношу, но вместе с тем на его душе кипела бешеная злоба на Дарью Николаевну Салтыкову уже не за себя лично, а за Машу.
Костя машинально протянул руку,
взял стаканчик и поднес его к губам. Мягкий ароматный напиток пришелся ему по вкусу, и он с удовольствием опорожнил стаканчик. Салтыкова тоже отпила свой до половины.
И с этим словом он
взял со стола большой, богато украшенный резьбою из слоновой
кости, альбом и, раскрыв его, сказал...
Других мы поймаем потом.
С другими успеем после…
Они ходят
Из притона в притон,
Пьют спирт и играют в
кости.
Мы
возьмем их в любом кабаке.
В них одних, без Номаха,
Толку мало.
А пока
Нужно крепко держать в руке
Ту добычу,
Которая попала.
Наконец, 23 февраля 1786 г. Баранщиков, после семи лет отсутствия, вступил в Нижний Новгород, где положение его представляло большие осложнения, так как Баранщикову дело шло не только о том, чтобы здесь водвориться, но чтобы ему сбросили с
костей все его долги… Да, он хотел, чтобы с него не взыскивали ни старых долгов, ни податных недоимок, ни денег за кожевенный товар, который он
взял в долг и не привез за него из Ростова никакой выручки.