Неточные совпадения
—
На столе, — отвечал Матвей,
взглянул вопросительно, с участием,
на барина и, подождав немного, прибавил с хитрою улыбкой: — От хозяина извозчика приходили.
У круглого
стола под лампой сидели графиня и Алексей Александрович, о чем-то тихо разговаривая. Невысокий, худощавый человек с женским тазом, с вогнутыми в коленках ногами, очень бледный, красивый, с блестящими, прекрасными глазами и длинными волосами, лежавшими
на воротнике его сюртука, стоял
на другом конце, оглядывая стену с портретами. Поздоровавшись с хозяйкой и с Алексеем Александровичем, Степан Аркадьич невольно
взглянул еще раз
на незнакомого человека.
Пред тем как уезжать из дома, Вронский вошел к ней. Она хотела притвориться, что ищет что-нибудь
на столе, но, устыдившись притворства, прямо
взглянула ему в лицо холодным взглядом.
Когда она вышла в гостиную, не он, а Яшвин встретил ее взглядом. Он рассматривал карточки ее сына, которые она забыла
на столе, и не торопился
взглянуть на нее.
Я близко стоял от
стола и
взглянул на надпись. Было написано: «Карлу Ивановичу Мауеру».
Одевшись совсем во все новое, он
взглянул на деньги, лежавшие
на столе, подумал и положил их в карман.
Разумихин выложил
на стол заемное письмо; Раскольников
взглянул на него и, не сказав ни слова, отворотился к стене. Даже Разумихина покоробило.
Мармеладов стукнул себя кулаком по лбу, стиснул зубы, закрыл глаза и крепко оперся локтем
на стол. Но через минуту лицо его вдруг изменилось, и с каким-то напускным лукавством и выделанным нахальством
взглянул на Раскольникова, засмеялся и проговорил...
Раскольников взял газету и мельком
взглянул на свою статью. Как ни противоречило это его положению и состоянию, но он ощутил то странное и язвительно-сладкое чувство, какое испытывает автор, в первый раз видящий себя напечатанным, к тому же и двадцать три года сказались. Это продолжалось одно мгновение. Прочитав несколько строк, он нахмурился, и страшная тоска сжала его сердце. Вся его душевная борьба последних месяцев напомнилась ему разом. С отвращением и досадой отбросил он статью
на стол.
Самгин вздрогнул, почувствовав ожог злости. Он сидел за
столом, читая запутанное дело о взыскании Готлибом Кунстлером с Федора Петлина 15 000 рублей неустойки по договору, завтра нужно было выступать в суде, и в случае выигрыша дело это принесло бы солидный гонорар. Сердито и уверенно он спросил,
взглянув на Ивана через очки...
В кабинете он зажег лампу, надел туфли и сел к
столу, намереваясь работать, но,
взглянув на синюю обложку толстого «Дела М. П. Зотовой с крестьянами села Пожога», закрыл глаза и долго сидел, точно погружаясь во тьму, видя в ней жирное тело с растрепанной серой головой с фарфоровыми глазами, слыша сиплый, кипящий смех.
Самгину восклицание Таисьи показалось радостным, рукопожатие ее особенно крепким; Юрин, как всегда, полулежал в кресле, вытянув ноги под
стол, опираясь затылком в спинку кресла, глядя в потолок; он протянул Самгину бессильную руку, не
взглянув на него. Таисья
на стуле, рядом с ним, пред нею тетрадь, в ее руке — карандаш.
За спиной его щелкнула ручка двери. Вздрогнув, он
взглянул через плечо назад, — в дверь втиснулся толстый человек, отдуваясь, сунул
на стол шляпу, расстегнул верхнюю пуговицу сюртука и, выпятив живот величиной с большой бочонок, легко пошел
на Самгина, размахивая длинной правой рукой, точно собираясь ударить.
Клим услышал в ее вопросе досаду, обиделся и, подойдя к
столу, зажег лампу. Вошел, жмурясь, растрепанный Макаров, искоса
взглянул на Лютова и сказал, упираясь руками в плечи Лютова, вдавливая его в плетеное кресло...
В столовой, у
стола, сидел другой офицер, небольшого роста, с темным лицом, остроносый, лысоватый, в седой щетине
на черепе и верхней губе, человек очень пехотного вида; мундир его вздулся
на спине горбом, воротник наехал
на затылок. Он перелистывал тетрадки и, когда вошел Клим, спросил,
взглянув на него плоскими глазами...
Чувствуя, что уже не уснет, нащупал спички
на столе, зажег свечу,
взглянул на свои часы, но они остановились, а стрелки показывали десять, тридцать две минуты.
На разорванной цепочке оказался медный, с финифтью, образок богоматери.
Лидия писала письмо, сидя за
столом в своей маленькой комнате. Она молча
взглянула на Клима через плечо и вопросительно подняла очень густые, но легкие брови.
Говоря, Кутузов постукивал пальцем левой руки по
столу, а пальцами правой разминал папиросу, должно быть, слишком туго набитую. Из нее
на стол сыпался табак, патрон, брезгливо оттопырив нижнюю губу, следил за этой операцией неодобрительно. Когда Кутузов размял папиросу, патрон, вынув платок, смахнул табак со
стола на колени себе. Кутузов с любопытством
взглянул на него, и Самгину показалось, что уши патрона покраснели.
— Мы было хотели, да братец не велят, — живо перебила она и уж совсем смело
взглянула на Обломова, — «Бог знает, что у него там в
столах да в шкапах… — сказали они, — после пропадет — к нам привяжутся…» — Она остановилась и усмехнулась.
Вера,
взглянув на письмо, оцепенела, как будто от изумления, и с минуту не брала его из рук Якова, потом взяла и положила
на стол, сказав коротко: «Хорошо, поди!»
Он
взглянул на Веру: она налила себе красного вина в воду и, выпив, встала, поцеловала у бабушки руку и ушла. Он встал из-за
стола и ушел к себе в комнату.
Вольф подошел к
столу и
взглянул в бумагу, лежавшую
на картоне с делами.
— Это Надя что-то работала… — проговорил Бахарев,
взглянув на письменный
стол. — Когда она приезжает сюда, всегда занимает эту комнату, потому что она выходит окнами в сад. Тебе, может быть, не нравится здесь? Можно, пожалуй, перейти в парадную половину, только там мерзость запустения.
На Верочку, рдевшую за
столом как маков цвет, Веревкин даже не
взглянул ни одного лишнего раза.
Вероятно, он убил в раздражении, разгоревшись злобой, только что
взглянул на своего ненавистника и соперника, но убив, что сделал, может быть, одним разом, одним взмахом руки, вооруженной медным пестом, и убедившись затем уже после подробного обыска, что ее тут нет, он, однако же, не забыл засунуть руку под подушку и достать конверт с деньгами, разорванная обложка которого лежит теперь здесь
на столе с вещественными доказательствами.
— Ну, Лиса Патрикевна, пошла хвостом вилять!.. Я его дождусь, — с сердцем проговорил Павел и ударил рукой по
столу. — А, да вот он и жалует, — прибавил он,
взглянув в окошко, — легок
на помине. Милости просим! (Он встал.)
Я чуть не захохотал, но, когда я
взглянул перед собой, у меня зарябило в глазах, я чувствовал, что я побледнел и какая-то сухость покрыла язык. Я никогда прежде не говорил публично, аудитория была полна студентами — они надеялись
на меня; под кафедрой за
столом — «сильные мира сего» и все профессора нашего отделения. Я взял вопрос и прочел не своим голосом: «О кристаллизации, ее условиях, законах, формах».
Но в самый разгар моих литературных упражнений матушка вскочила как ужаленная. Я
взглянул инстинктивно
на стену и тоже обомлел: мне показалось, что она шевелится, как живая. Тараканы и клопы повылезли из щелей и, торопясь и перегоняя друг друга, спускались по направлению к полу. Некоторые взбирались
на потолок и сыпались оттуда градом
на стол,
на лавки,
на пол…
Становилось шумнее. Запивая редкостные яства дорогими винами, гости пораспустились. После тостов, сопровождавшихся тушами оркестра, вдруг какой-то подгулявший гость встал и потребовал слова. Елисеев
взглянул, сделал нервное движение, нагнулся к архиерею и шепнул что-то
на ухо. Архиерей мигнул сидевшему
на конце
стола протодьякону, не спускавшему глаз со своего владыки.
Он,
взглянув на меня и движим уже ею, прислал ко мне сказать, чтобы я из-за
стола вышел и ужинал бы в своей горнице.
Среди этого чтения кто-то подъехал к крыльцу. Пушкин
взглянул в окно, как будто смутился и торопливо раскрыл лежавшую
на столе Четью-Минею. Заметив его смущение и не подозревая причины, я спросил его: что это значит? Не успел он ответить, как вошел в комнату низенький, рыжеватый монах и рекомендовался мне настоятелем соседнего монастыря.
Доктор сел у
стола, и семинарист философского класса,
взглянув на Розанова, мог бы написать отличную задачку о внутреннем и внешнем человеке.
Когда сели за
стол, Вихров тоже
взглянул на карточку и потом сейчас же, обратясь к Виссариону Захаревскому, спросил его...
Со всем этим я воротился домой уже в час пополудни. Замок мой отпирался почти неслышно, так что Елена не сейчас услыхала, что я воротился. Я заметил, что она стояла у
стола и перебирала мои книги и бумаги. Услышав же меня, она быстро захлопнула книгу, которую читала, и отошла от
стола, вся покраснев. Я
взглянул на эту книгу: это был мой первый роман, изданный отдельной книжкой и
на заглавном листе которого выставлено было мое имя.
Прозоров
взглянул на Сарматова какими-то мутными осоловелыми глазами и даже открыл искривившийся рот, чтобы что-то ответить, но в это время благодетельная рука Родиона Антоныча увлекла его к столику, где уже стоял графин с водкой. Искушение было слишком сильно, и Прозоров, махнув рукой в сторону Сарматова, поместился за
столом, рядом с Иудой.
Мать вошла в комнату, села за
стол перед самоваром, взяла в руку кусок хлеба,
взглянула на него и медленно положила обратно
на тарелку.
Почему-то нельзя было, чтобы они так вот,
на полу, и чтобы по ним ходили. Я захватил еще горсть, положил
на стол, разгладил осторожно,
взглянул — и… засмеялся.
Когда Ромашов, обходя
стол, приблизился к нему, Николаев быстро
взглянул на него и тотчас же отвернулся, чтобы не подать руки, и с преувеличенным интересом заговорил с своим соседом.
Вечером в этот день его опять вызвали в суд, но уже вместе с Николаевым. Оба врага стояли перед
столом почти рядом. Они ни разу не
взглянули друг
на друга, но каждый из них чувствовал
на расстоянии настроение другого и напряженно волновался этим. Оба они упорно и неподвижно смотрели
на председателя, когда он читал им решение суда...
Настенька не могла более владеть собой: ссылаясь
на головную боль, она быстро отошла от навязчивого кавалера, подошла к отцу, который с довольным и простодушным видом сидел около карточного
стола; но,
взглянув на нее, он даже испугался — так она была бледна.
В два часа капитан состоял налицо и сидел, как водится, молча в гостиной; Настенька перелистывала «Отечественные записки»; Петр Михайлыч ходил взад и вперед по зале, посматривая с удовольствием
на парадно убранный
стол и
взглядывая по временам в окно.
Палагея Евграфовна расставила завтрак по крайней мере
на двух
столах; но Калинович ничего почти не ел, прочие тоже, и одна только приказничиха, выпив рюмки три водки, съела два огромных куска пирога и, проговорив: «Как это бесподобно!», — так
взглянула на маринованную рыбу, что, кажется, если б не совестно было, так она и ее бы всю съела.
Он растолкал Евсея, показал ему
на дверь,
на свечку и погрозил тростью. В третьей комнате за
столом сидел Александр, положив руки
на стол, а
на руки голову, и тоже спал. Перед ним лежала бумага. Петр Иваныч
взглянул — стихи.
Вдруг улыбка блеснула
на его лице, он встряхнул волосами, опять всем боком развернувшись к
столу, положил билет,
взглянул на всех профессоров поочередно, потом
на меня, повернулся и бодрым шагом, размахивая руками, вернулся к лавкам.
Однако, едва только я вступил в светлую паркетную залу, наполненную народом, и увидел сотни молодых людей в гимназических мундирах и во фраках, из которых некоторые равнодушно
взглянули на меня, и в дальнем конце важных профессоров, свободно ходивших около
столов и сидевших в больших креслах, как я в ту же минуту разочаровался в надежде обратить
на себя общее внимание, и выражение моего лица, означавшее дома и еще в сенях как бы сожаление в том, что я против моей воли имею вид такой благородный и значительный, заменилось выражением сильнейшей робости и некоторого уныния.
По другую сторону
стола сидел В.С. Пагануцци, необыкновенно толстый, добродушного вида, и читал рукопись. Переговорили об условиях с Соболевским, и потом, когда Лукин ушел, Пагануцци
взглянул на часы и сказал, подавая рукопись...
Я прочел и удивился, что он в таком волнении от таких пустяков.
Взглянув на него вопросительно, я вдруг заметил, что он, пока я читал, успел переменить свой всегдашний белый галстук
на красный. Шляпа и палка его лежали
на столе. Сам же был бледен, и даже руки его дрожали.
Взглянув еще раз
на лежавший
на столе документ, он машинально усмехнулся и затем уже, всё почему-то
на цыпочках, пошел из дому.
На этом пока и кончился разговор камергера с Миропой Дмитриевной. В следующие за тем дни Миропа Дмитриевна, сама обыкновенно сидевшая за общим
столом своих постояльцев, очень хорошо замечала, что камергер был грустен и только по временам как-то знаменательно
взглядывал на нее. Миропа Дмитриевна, несмотря
на то, все-таки решилась повыдержать его. Но вот однажды камергер, встретив ее в коридоре, сказал такого рода фразу...
— Вот как-с!.. Но все-таки, по-моему, это нехорошо, — наш сапог гораздо лучше и благороднее, — произнес частный пристав и мельком
взглянул на собственный сапог, который был весьма изящен: лучший в то время сапожник жил именно в части, которою заведовал частный пристав. — У меня есть картина-с, — продолжал он, — или, точнее сказать, гравюра, очень хорошая, и
на ней изображено, что греки или римляне, я уж не знаю, обедают и не сидят, знаете, по-нашему, за
столом, а лежат.