Неточные совпадения
— Все это вздор! — сказал кто-то, — где эти
верные люди, видевшие список, на котором назначен час нашей
смерти?.. И если точно есть предопределение, то зачем же нам дана воля, рассудок? почему мы должны давать отчет в наших поступках?
Старый бахаревский дом показался Привалову могилой или,
вернее, домом, из которого только что вынесли дорогого покойника. О Надежде Васильевне не было сказано ни одного слова, точно она совсем не существовала на свете. Привалов в первый раз почувствовал с болью в сердце, что он чужой в этом старом доме, который он так любил. Проходя по низеньким уютным комнатам, он с каким-то суеверным чувством надеялся встретить здесь Надежду Васильевну, как это бывает после
смерти близкого человека.
Основная идея бессмертников была та, что они никогда не умрут, и что люди умирают только потому, что верят в
смерть или,
вернее, имеют суеверие
смерти.
Она до конца сохранила ясность сознания и все, что говорила,
вернее писала, перед
смертью, было прекрасно.
Господа стихотворцы и прозаики, одним словом поэты, в конце прошедшего столетия и даже в начале нынешнего много выезжали на страстной и
верной супружеской любви горлиц, которые будто бы не могут пережить друг друга, так что в случае
смерти одного из супругов другой лишает себя жизни насильственно следующим образом: овдовевший горлик или горлица, отдав покойнику последний Долг жалобным воркованьем, взвивается как выше над кремнистой скалой или упругой поверхностыо воды, сжимает свои легкие крылья, падает камнем вниз и убивается.
Не верю я этому; и гораздо уж
вернее предположить, что тут просто понадобилась моя ничтожная жизнь, жизнь атома, для пополнения какой-нибудь всеобщей гармонии в целом, для какого-нибудь плюса и минуса, для какого-нибудь контраста и прочее, и прочее, точно так же, как ежедневно надобится в жертву жизнь множества существ, без
смерти которых остальной мир не может стоять (хотя надо заметить, что это не очень великодушная мысль сама по себе).
Иногда он сам себе становился гадок: «Что это я, — думал он, — жду, как ворон крови,
верной вести о
смерти жены!» К Калитиным он ходил каждый день; но и там ему не становилось легче: хозяйка явно дулась на него, принимала его из снисхождения...
Ничего еще нет
верного, хотя уже с лишком два месяца, как донесение о
смерти Ивашева дошло до Петербурга; родные его там хлопочут, но не могут нашей старушке дать полной уверенности.
После я имел это письмо в своих руках — и был поражен изумительным тактом и даже искусством, с каким оно было написано: в нем заключалось совершенно
верное описание кончины бабушки и сокрушения моего отца, но в то же время все было рассказано с такою нежною пощадой и мягкостью, что оно могло скорее успокоить, чем растравить горесть Прасковьи Ивановны, которую известие о
смерти бабушки до нашего приезда должно было сильно поразить.
Горяча ты, пуля, и несешь ты
смерть, но не ты ли была моей
верной рабой? Земля черная, ты покроешь меня, но не я ли тебя конем топтал? Холодна ты,
смерть, но я был твоим господином. Мое тело возьмет земля, мою душу примет небо».
Николай знал, что двенадцать тысяч шпицрутенов была не только
верная, мучительная
смерть, но излишняя жестокость, так как достаточно было пяти тысяч ударов, чтобы убить самого сильного человека. Но ему приятно было быть неумолимо жестоким и приятно было думать, что у нас нет смертной казни.
Зарубин и Мясников поехали в город для повестки народу,а незнакомец, оставшись у Кожевникова, объявил ему, что он император Петр III, что слухи о
смерти его были ложны, что он, при помощи караульного офицера, ушел в Киев, где скрывался около года; что потом был в Цареграде и тайно находился в русском войске во время последней турецкой войны; что оттуда явился он на Дону и был потом схвачен в Царицыне, но вскоре освобожден
верными казаками; что в прошлом году находился он на Иргизе и в Яицком городке, где был снова пойман и отвезен в Казань; что часовой, подкупленный за семьсот рублей неизвестным купцом, освободил его снова; что после подъезжал он к Яицкому городку, но, узнав через одну женщину о строгости, с каковою ныне требуются и осматриваются паспорта, воротился на Сызранскую дорогу, по коей скитался несколько времени, пока наконец с Таловинского умета взят Зарубиным и Мясниковым и привезен к Кожевникову.
В последних два дня старик помышлял только о спасении души своей; он приготовлялся к
смерти; в эти два дня ни одно житейское помышление не входило в состав его мыслей; вместе с этим какая-то отрадная, неведомая до того тишина воцарялась постепенно в душе его: он говорил теперь о
смерти так же спокойно, как о
верном и вечном выздоровлении.
Наконец, кончил ее милый курс покаяния, получил радостное известие о
смерти самодура-отца и удрал, обещая Анне Анисимовне не забывать ее за хлеб и соль, за любовь
верную и за дружбу.
— Грустно это, граф… Безбожное дело сделалось! люди были
верные, семь лет назад все на видную
смерть шли. Не избыть срама тем, кем не по истине это дело государю представлено.
Напрасно кричал матрос, знавший доподлинно, что стражники далеко, грозил даже оружием: большинство разбежалось, в переполохе чуть не до
смерти придавив слабосильного, но по-прежнему яростного и
верного Федота.
Больным местом готовившейся осады была Дивья обитель,
вернее сказать — сидевшая в затворе княжиха, в иночестве Фоина. Сам игумен Моисей не посмел ее тронуть, а без нее и сестры не пойдут. Мать Досифея наотрез отказалась: от своей
смерти, слышь, никуда не уйдешь, а господь и не это терпел от разбойников. О томившейся в затворе Охоне знал один черный поп Пафнутий, а сестры не знали, потому что привезена она была тайно и сдана на поруки самой Досифее. Инок Гермоген тоже ничего не подозревал.
Особенно нравились ему слова «певчая душа», было в них что-то очень
верное, жалобное, и они сливались с такой картиной: в знойный, будний день, на засоренной улице Дрёмова стоит высокий, седобородый, костлявый, как
смерть, старик, он устало вертит ручку шарманки, а перед нею, задрав голову, девочка лет двенадцати в измятом, синеньком платье, закрыв глаза, натужно, срывающимся голосом поёт...
Солдата выкапывают. Суд. Позор. Я причина
смерти. И вот я уже не врач, а несчастный, выброшенный за борт человек,
вернее, бывший человек.
Он стал говорить, что прибыл в Лондон именно с тем единственно, чтобы завязать здесь с самим Александром Ивановичем и с его
верными людьми хорошие и прочные связи на жизнь и на
смерть и затем, уехав в Сибирь, служить оттуда, из дома, тому самому делу, которому они служат здесь, в Лондоне.
Верный такт масс решил иначе: массы в последнее пятнадцатилетие перестали сочувствовать романтикам, и они остались, как спартанцы с Леонидом, обойденными и обрекли себя, по их примеру, на геройскую, но бесполезную
смерть.
Но вот наступила великая японская война. Посетители Гамбринуса зажили ускоренною жизнью. На бочонках появились газеты, по вечерам спорили о войне. Самые мирные, простые люди обратились в политиков и стратегов, но каждый из них в глубине души трепетал если не за себя, то за брата или, что еще
вернее, за близкого товарища: в эти дни ясно сказалась та незаметная и крепкая связь, которая спаивает людей, долго разделявших труд, опасность и ежедневную близость к
смерти.
По какому-то случаю Жоржу пришлось сидеть рядом с Верочкою, он этим был сначала недоволен: ее 17-летняя свежесть и скромность казались ему
верными признаками холодности и чересчур приторной сердечной невинности: кто из нас в 19 лет не бросался очертя голову вослед отцветающей кокетке, которых слова и взгляды полны обещаний, и души которых подобны выкрашенным гробам притчи. Наружность их — блеск очаровательный, внутри
смерть и прах.
Давно уже
смерть и время бросили на вас темный покров забвения, витязи С-ского уезда,
верные друзья капитана Радушина!
Сганареля не отыскивали. Ферапонт, как ему сказано было, сделался вольным, скоро заменил при дяде Жюстина и был не только
верным его слугою, но и
верным его другом до самой его
смерти. Он закрыл своими руками глаза дяди, и он же схоронил его в Москве на Ваганьковском кладбище, где и по сю пору цел его памятник. Там же, в ногах у него, лежит и Ферапонт.
Я опять бродил сегодня по саду. Не помню, где я вычитал сравнение осенней природы с той изумительной неожиданной прелестью, какую иногда приобретают лица молодых женщин, обреченных на
верную и скорую
смерть от чахотки. Нынче это странное сравнение не выходит у меня из головы…
Любовь (как в бреду). Жизнь и
смерть — две подруги
верные, две сестры родные, мама.
Если принять в соображение, что редко —
вернее, никогда — субъект не обнаруживает стремления надеть их добровольно и что, стало быть, их надевают силой, то станет понятно, почему Яшка приравнивал процесс надевания нарукавников к
смерти.
Отец-старик не раз его насчет уды предостерегал. «Пуще всего берегись уды! — говорил он. — Потому что хоть и глупейший это снаряд, да ведь с нами, пискарями, что глупее, то
вернее. Бросят нам муху, словно нас же приголубить хотят; ты в нее вцепишься — ан в мухе-то
смерть!»
Но
верный родине моей
Не отверну теперь очей,
Хоть ты б желал, изменник-лях,
Прочесть в них близкой
смерти страх,
И сожаленье и печаль…
Расчет, братец,
верный: либо биту быть, либо
смерть принять…
— Врет! — топнув ногой, вскрикнула Фленушка и быстрыми шагами стала ходить взад и вперед по горнице. — Не уехать ему!.. Не пущу!.. Жива быть не хочу, а уж он не уедет!.. На Казанскую быть ему венчану…
Смерти верней!..
Поговаривали, что где-то в пьяной драке зашибли его, болтали, что деревом пришибло его до
смерти, ходили слухи, что пьяный свернулся он с расшивы и потонул, но
верного никто не знал.
После
смерти Христофора Семенушка переехал в город, а там уж было три-четыре человека «верных-праведных», и у них завелся маленький кораблик.
Явясь блароднейшей девице Ванскок, я ей предъявил, что я уж совсем дрянь и скоро совсем издохну, и предлагаю ей мою руку вовсе не потому, чтобы мне была нужна жена для хозяйства или чего прочего, но хочу на ней жениться единственно для того, чтоб ей мой пенсион передать после моей
смерти, но… эта благородная и
верная душа отвечала, что она пренебрегает браком и никогда против себя не поступит даже для виду.
Правду сказал барон Сакен, донося польскому правительству: «мне из
верных источников известно, и я положительно знаю, что
смерть сумасшедшей, так называемой принцессы Елизаветы, последовала совершенно естественно, но, вероятно, это не помешает распространению разных слухов».
От этого я вдвойне пострадал. Краевский так обиделся, что до самой
смерти своей приказывал обо мне ничего не говорить, что мне сообщил покойный В.В.Чуйко, писавший там рецензии. А у Корша я продержался не больше двух-трех месяцев, и меня отблагодарили за мою
верную службу газете увольнением, как чиновники говорят,"по третьему пункту".
— Есть средство его спасти, но очень рискованное, и без вас я его применить не смею. Два исхода ускорятся после него: один — спасение, другой —
смерть. Но без него, без этого средства, второй исход
вернее. Его жизнь в опасности. Соглашайтесь.
И во всех эшелонах делалось так же. Один машинист, под угрозою
смерти от пьяных солдат, был принужден выехать со станции без жезла, на
верное столкновение со встречным поездом, должен был гнать поезд во всю мочь. И столкновение произошло. Ряд теплушек разбился вдребезги, десятки солдат были перебиты и перекалечены.
— Мы ведь Треповых хорошо знаем, — смеялись земцы. — Они люди военные, для них самое главное — телеграфировать в Петербург: «все раненые вывезены». А что половина их от этого перемрет, — «на то и война». Чем мы рискуем? Везти тяжелых раненых, перетряхивать их, перегружать —
верная для них
смерть. Когда придется отступать, тогда и обсудим, что делать… А Трепова нам чего бояться? Ну, обругает, — что ж такое!
Побаивался он и покойного князя Владимира Яковлевича, а главное — не хотел менять
верный доход от своего чувства к графине на гадательную ренту от ухаживания за княжной.
Смерть князя и болезнь графини придали ему бодрости.
«
Вернее,
смерть будет моим уделом…» — мелькали в уме Осипа Ивановича грустные мысли, а переменные, сытые и сильные почтовые лошади неслись во весь опор, и ямщики, в чаянии получения щедрой подачки от молодого офицера, весело их подбадривали.
— Что за мысли, моя дорогая, ты знаешь, что я с корнем вырвал это мое мимолетное прошлое и вернулся к тебе тем же
верным и любящим, как в первые годы нашего супружества… Этот человек… его
смерть… всколыхнула лишь то, что умерло ранее не только чем он, но и чем она…
Значит, исцелить сердечную рану графа можно было лишь доказав, что Настасья была далеко не идеалом
верного друга, ему одному безраздельно принадлежавшей преданной женщиной, какою идеалист Аракчеев считал ее до самой
смерти и какую неутешно оплакивал после трагической кончины.
Оставшись на восемнадцатом году после
смерти матери и отъезда сестры в Голштинию, она без руководителей, во всем блеске красоты необыкновенной, получившая в наследие от родителей страстную натуру, от природы одаренная добрым и нежным сердцем, кое-как или,
вернее, вовсе невоспитанная, среди грубых нравов, испорченных еще лоском обманчивого полуобразования, бывшая предметом постоянных подозрений и недоверия со стороны двора, цесаревна видела ежедневно, как ее избегали и даже нередко от нее отворачивались сильные мира сего, и поневоле искала себе собеседников и утешителей между меньшей братией.
— Напрасно ты поносишь своего
верного раба, могущественный повелитель, ты сам скоро узнаешь этих демонов, несущих с собою огонь и
смерть. Они приближаются…
— Надежда-государь! — сказал он. — Ты доискивался головы моей, снеси ее с плеч, — вот она. Я — Чурчила, тот самый, что надоедал тебе, а более воинам твоим. Но знай, государь, мои удальцы уже готовы сделать мне такие поминки, что останутся они на вечную память сынам Новгорода. Весть о
смерти моей, как огонь, по пятам доберется до них, и вспыхнет весь город до неба, а свой терем я уже запалил сам со всех четырех углов. Суди же меня за все, а если простишь, — я слуга тебе
верный до
смерти!
Ха-ха-ха! любовники
верные, на жизнь и
смерть!
— Надежда-государь! — сказал он. — Ты доискивался головы моей, снеси ее с плеч, — вот она. Я — Чурчило, тот самый, что надоедал тебе, а более воинам твоим. Но знай, государь, мои удальцы уже готовы сделать мне такие поминки, что останутся они на вечную память сынам Новгорода. Весть о
смерти моей, как огонь, по пятам доберется до них, и вспыхнет весь город до неба, а свой терем я уже запалил сам со всех четырех углов. Суди же меня за все, а если простишь, — я слуга тебе
верный до
смерти!
— Люблю тебя, Яшенька, желанный, ненаглядный мой, давно люблю, изныла по тебе вся моя душенька, бери меня, я твоя рабыня,
верная до самой
смерти!