Неточные совпадения
Я хотел бы, например, чтоб при воспитании сына знатного господина наставник его всякий день разогнул ему
Историю и указал ему в ней два места: в одном, как
великие люди способствовали благу своего отечества; в другом, как вельможа недостойный, употребивший во зло свою доверенность и силу, с высоты пышной своей знатности низвергся в бездну презрения и поношения.
— Я не понимаю, как они могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в искусстве
великих стариков. Стало быть, если они хотят изображать не Бога, а революционера или мудреца, то пусть из
истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только не Христа. Они берут то самое лицо, которое нельзя брать для искусства, а потом…
Когда Самгин вышел на Красную площадь, на ней было пустынно, как бывает всегда по праздникам. Небо осело низко над Кремлем и рассыпалось тяжелыми хлопьями снега. На золотой чалме Ивана
Великого снег не держался. У музея торопливо шевырялась стая голубей свинцового цвета. Трудно было представить, что на этой площади, за час пред текущей минутой, топтались, вторгаясь в Кремль, тысячи рабочих людей, которым, наверное, ничего не известно из
истории Кремля, Москвы, России.
— Германия не допустит революции, она не возьмет примером себе вашу несчастную Россию. Германия сама пример для всей Европы. Наш кайзер гениален, как Фридрих
Великий, он — император, какого давно ждала
история. Мой муж Мориц Бальц всегда внушал мне: «Лизбет, ты должна благодарить бога за то, что живешь при императоре, который поставит всю Европу на колени пред немцами…»
—
История жизни
великих людей мира сего — вот подлинная
история, которую необходимо знать всем, кто не хочет обольщаться иллюзиями, мечтами о возможности счастья всего человечества. Знаем ли мы среди величайших людей земли хоть одного, который был бы счастлив? Нет, не знаем… Я утверждаю: не знаем и не можем знать, потому что даже при наших очень скромных представлениях о счастье — оно не было испытано никем из
великих.
В
истории знала только двенадцатый год, потому что mon oncle, prince Serge, [мой дядя, князь Серж (фр.).] служил в то время и делал кампанию, он рассказывал часто о нем; помнила, что была Екатерина Вторая, еще революция, от которой бежал monsieur de Querney, [господин де Керни (фр.).] а остальное все… там эти войны, греческие, римские, что-то про Фридриха
Великого — все это у меня путалось.
Такое произведение, при
великом таланте, уже принадлежало бы не столько к русской литературе, сколько к русской
истории.
Жизнь историческая, национальная, задачи
истории, борьба народов и царств,
великие исторические люди — все это казалось Л. Толстому несущественным, нереальным, обманчивой и внешней оболочкой жизни.
Мы признаем, что образование
великой Римской империи имело огромное значение для объединения человечества, для единства всемирной
истории.
Они не хотят
истории с ее
великими целями, хотят ее прекращения в покое удовлетворения и благополучия.
В России давно уже нарождалось пророческое чувствование того, что настанет час
истории, когда она будет призвана для
великих откровений духа, когда центр мировой духовной жизни будет в ней.
Мнение славянофилов о безгосударственности русского народа требует больших корректоров, так как оно слишком не согласуется с русской
историей, с фактом создания
великого русского государства.
В современной Франции чувствуется какая-то хрупкость, усталость от большой своей
истории, в которой совершено много
великого и героического, чувствуется истощение.
В христианской
истории нет одного избранного народа Божьего, но разные народы в разное время избираются для
великой миссии, для откровений духа.
В основе русской
истории лежит знаменательная легенда о призвании варяг-иностранцев для управления русской землей, так как «земля наша
велика и обильна, но порядка в ней нет».
Если Россия хочет быть
великой империей и играть роль в
истории, то это налагает на нее обязанность вступить на путь материального технического развития.
Но эта слабость и узость человеческого сознания, эта выброшенность человека на поверхность не может быть опровержением той
великой истины, что каждый человек — всемирный по своей природе и что в нем и для него совершается вся
история.
И эти притязания германско-европейского централизма являются
великим препятствием на путях соединения Востока и Запада, т. е. решения основной задачи всемирной
истории.
Это совпадает с периодами особенного духовного подъема, когда судьбами
истории данный народ призывается совершить что-либо
великое и новое для мира.
Нельзя же двум
великим историческим личностям, двум поседелым деятелям всей западной
истории, представителям двух миров, двух традиций, двух начал — государства и личной свободы, нельзя же им не остановить, не сокрушить третью личность, немую, без знамени, без имени, являющуюся так не вовремя с веревкой рабства на шее и грубо толкающуюся в двери Европы и в двери
истории с наглым притязанием на Византию, с одной ногой на Германии, с другой — на Тихом океане.
Я не видал ни одного лица, не исключая прислуги, которое не приняло бы вида recueilli [сосредоточенного (фр.).] и не было бы взволновано сознанием, что тут пали
великие слова, что эта минута вносилась в
историю.
И я видел в
истории христианства и христианских церквей постоянное отречение от свободы духа и принятие соблазнов
Великого Инквизитора во имя благ мира и мирового господства.
Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем
великим бунтам
истории — бунту Лютера, бунту разума просвещения против авторитета, бунту «природы» у Руссо, бунту французской революции, бунту идеализма против власти объекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против мирового духа и мировой гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против
истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и морали, бунту Ибсена против общества, и самое христианство я понимаю как бунт против мира и его закона.
И, как введение в
историю Великой революции, как кровавый отблеск зарницы, сверкнувшей из глубины грозных веков, встречают входящих в Музей на площадке вестибюля фигуры Степана Разина и его ватаги, работы скульптора Коненкова. А как раз над ними — полотно художника Горелова...
На том самом месте, где стоит теперь клетка, сто лет тому назад стоял сконфуженный автор «
Истории Пугачевского бунта» —
великий Пушкин.
Неактуализированность сил русского народа в прошлом, отсутствие величия в его
истории делаются для Чаадаева залогом возможности
великого будущего.
Он думал, как и большая часть мысливших на тему — Россия и Европа, что в Европе начинается разложение, но что у нее есть
великое прошлое и что она внесла
великие ценности в
историю человечества.
Он сделал
великие открытия о человеке, и от него начинается новая эра во внутренней
истории человека.
Герцен не соглашался жертвовать личностью человеческой для
истории, для ее
великих якобы задач, не хотел превращать ее в орудие нечеловеческих целей.
Мировая
история разрешится лишь совместными силами Востока и Запада, и каждый
великий народ имеет тут свою миссию.
Существование зла в мире не только не есть аргумент в пользу атеизма, не только не должно восстанавливать против Бога, но и приводит к сознанию высшего смысла жизни,
великой задачи мировой
истории.
Все
великие творцы в
истории человечества — такие же участники в Божьем деле, в творчестве нового Космоса, как и святые и подвижники.
И весь крещеный христианский мир, даже потеряв высшее религиозное сознание того, кто был Иисус, в мистической своей стихии чувствует, что в Нем скрыта
великая тайна, что с Ним связана величайшая проблема мировой
истории.
Оправдание творчества и есть оправдание
истории, оправдание культуры, оправдание воинственной правды общественной и любви личной, познания и поэзии, оправдание наших
великих людей, наших творцов, для которых должно быть найдено место в Царстве Божьем.
Великое чудо, которого ждет человек и с ним весь мир, — когда все наши мертвецы встанут из гробов и оживут, совершится лишь в конце
истории, к нему все мы должны готовиться.
Кант
велик, и значение его в
истории философской мысли огромно не потому, что он породил неокантианство, а потому, что породил философию Фихте, Гегеля и Шеллинга.
В христианской
истории совершили свой
великий подвиг самоотречения и аскетической победы над природой христианские святые, из которых состоит подлинная Церковь Христова.
Избрание это остается для нас
великой тайной, но оно помогает нам осмыслить мировую
историю.
Великая и единственная минута во всей русской
истории свершилась… Освобожденный народ стоял на коленях. Многие плакали навзрыд. По загорелым старым мужицким лицам катились крупные слезы, плакал батюшка о. Сергей, когда начали прикладываться ко кресту, а Мухин закрыл лицо платком и ничего больше не видел и не слышал. Груздев старался спрятать свое покрасневшее от слез лицо, и только один Палач сурово смотрел на взволнованную и подавленную величием совершившегося толпу своими красивыми темными глазами.
Прилагаю переписку, которая свидетельствует о всей черноте этого дела. [В Приложении Пущин поместил полученные Пушкиным анонимные пасквили, приведшие поэта к роковой дуэли, и несколько писем, связанных с последней (почти все — на французском языке; их русский перевод — в «Записках» Пущина о Пушкине, изд. Гослитиздата, 1934 и 1937). Здесь не приводятся, так как не находятся в прямой связи с воспоминаниями Пущина о
великом поэте и не разъясняют
историю дуэли.]
Предоставляя решение настоящего вопроса
истории, с благоговением преклоняемся перед роком, судившим нам зреть святую минуту пробуждения, видеть лучших людей эпохи, оплаканной в незабвенных стихах Хомякова, и можем только воскликнуть со многими: поистине
велик твой Бог, земля русская!
Эта эпоха возрождения с людьми, не получившими в наследие ни одного гроша, не взявшими в напутствие ни одного доброго завета, поистине должна считаться одною из
великих, поэтических эпох нашей
истории. Что влекло этих сепаратистов, как не чувство добра и справедливости? Кто вел их? Кто хоть на время подавил в них дух обуявшего нацию себялюбия, двоедушия и продажности?
— Гггааа! Что вы этим хотите сказать? То, что Москва сберегла свою физиономию; то, что по ней можно читать
историю народа; то, что она строена не по плану присяжного архитектора и взведена не на человеческих костях; то, что в ней живы памятники
великого прошлого; то, что…
Представь себе, Женя: встаю утром, беру принесенные с почты газеты и читаю, что какой-то господин Якушкин имел в Пскове
историю с полицейскими — там заподозрили его, посадили за клин, ну и потом выпустили, — ну
велика важность!
— Очень уж
велика!.. Могла бы быть и меньше! — подхватил Вихров. — Ну, а еще какой-нибудь другой
истории любви, Гаврило Емельяныч, не знаешь ли? — прибавил он.
— Или теперь это письмо господина Белинского ходит по рукам, — продолжал капитан тем же нервным голосом, — это, по-моему, возмутительная вещь: он пишет-с, что католическое духовенство было когда-то и чем-то, а наше никогда и ничем, и что Петр
Великий понял, что единственное спасение для русских — это перестать быть русскими. Как хотите, господа, этими словами он ударил по лицу всех нас и всю нашу
историю.
Голые стены комнаты отталкивали тихий звук его голоса, как бы изумляясь и не доверяя этим
историям о скромных героях, бескорыстно отдавших свои силы
великому делу обновления мира.
— Если вы знакомы с
историей религий, сект, философских систем, политических и государственных устройств, то можете заметить, что эти прирожденные человечеству
великие идеи только изменяются в своих сочетаниях, но число их остается одинаким, и ни единого нового камешка не прибавляется, и эти камешки являются то в фигурах мрачных и таинственных, — какова религия индийская, — то в ясных и красивых, — как вера греков, — то в нескладных и исковерканных представлениях разных наших иноверцев.
По вечерам читает вслух, недавно прочитал прежалостную
историю: женщина уязвлена была
великой любовью и покорно погибла от неё, как Палага и как всем бы женщинам следовало.
А за чаем дружба окрепла: мальчик воодушевлённо рассказывал взрослому о Робинзоне, взрослый, по-детски увлечённый простой и чудесной
историей, выслушал её с
великим интересом и попросил...