Неточные совпадения
А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по
земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы не способны более к
великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому, что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою…
Счастлив писатель, который мимо характеров скучных, противных, поражающих и печальною своею действительностью, приближается к характерам, являющим высокое достоинство человека, который из
великого омута ежедневно вращающихся образов избрал одни немногие исключения, который не изменял ни разу возвышенного строя своей лиры, не ниспускался с вершины своей к бедным, ничтожным своим собратьям, и, не касаясь
земли, весь повергался и в свои далеко отторгнутые от нее и возвеличенные образы.
О
великий христианин Гриша! Твоя вера была так сильна, что ты чувствовал близость бога, твоя любовь так
велика, что слова сами собою лились из уст твоих — ты их не поверял рассудком… И какую высокую хвалу ты принес его величию, когда, не находя слов, в слезах повалился на
землю!..
Размешайте заряд пороху в чарке сивухи, духом выпейте, и все пройдет — не будет и лихорадки; а на рану, если она не слишком
велика, приложите просто
земли, замесивши ее прежде слюною на ладони, то и присохнет рана.
Гениальные люди из миллионов, а
великие гении, завершители человечества, может быть, по истечении многих тысячей миллионов людей на
земле.
— Мы обязаны этим реализму, он охладил жизнь, приплюснул людей к
земле. Зеленая тоска и плесень всяких этих сборников реалистической литературы — сделала людей духовно нищими. Необходимо возвратить человека к самому себе, к источнику глубоких чувств,
великих вдохновений…
— А теперь вот, зачатый
великими трудами тех людей, от коих даже праха не осталось, разросся значительный город, которому и в красоте не откажешь, вмещает около семи десятков тысяч русских людей и все растет, растет тихонько. В тихом-то трудолюбии больше геройства, чем в бойких наскоках. Поверьте слову:
землю вскачь не пашут, — повторил Козлов, очевидно, любимую свою поговорку.
— Впрочем, этот термин, кажется, вышел из употребления. Я считаю, что прав Плеханов: социаль-демократы могут удобно ехать в одном вагоне с либералами. Европейский капитализм достаточно здоров и лет сотню проживет благополучно. Нашему, русскому недорослю надобно учиться жить и работать у варягов.
Велика и обильна
земля наша, но — засорена нищим мужиком, бессильным потребителем, и если мы не перестроимся — нам грозит участь Китая. А ваш Ленин для ускорения этой участи желает организовать пугачевщину.
— История жизни
великих людей мира сего — вот подлинная история, которую необходимо знать всем, кто не хочет обольщаться иллюзиями, мечтами о возможности счастья всего человечества. Знаем ли мы среди величайших людей
земли хоть одного, который был бы счастлив? Нет, не знаем… Я утверждаю: не знаем и не можем знать, потому что даже при наших очень скромных представлениях о счастье — оно не было испытано никем из
великих.
И мужья, преклоняя колена перед этой новой для них красотой, мужественнее несли кару. Обожженные, изможденные трудом и горем, они хранили величие духа и сияли, среди испытания, нетленной красотой, как
великие статуи, пролежавшие тысячелетия в
земле, выходили с язвами времени на теле, но сияющие вечной красотой
великого мастера.
Нам не приходится с трудом отвоевывать себе каждую пядь
земли, чтобы быть
великими.
В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании варяг-иностранцев для управления русской
землей, так как «
земля наша
велика и обильна, но порядка в ней нет».
Великие державы ведут мировую политику, претендуют распространять свое цивилизующее влияние за пределы Европы, на все части света и все народы, на всю поверхность
земли.
О гордости же сатанинской мыслю так: трудно нам на
земле ее и постичь, а потому сколь легко впасть в ошибку и приобщиться ей, да еще полагая, что нечто
великое и прекрасное делаем.
Великие завоеватели, Тимуры и Чингис-ханы, пролетели как вихрь по
земле, стремясь завоевать вселенную, но и те, хотя и бессознательно, выразили ту же самую
великую потребность человечества ко всемирному и всеобщему единению.
Кроткий отец иеромонах Иосиф, библиотекарь, любимец покойного, стал было возражать некоторым из злословников, что «не везде ведь это и так» и что не догмат же какой в православии сия необходимость нетления телес праведников, а лишь мнение, и что в самых даже православных странах, на Афоне например, духом тлетворным не столь смущаются, и не нетление телесное считается там главным признаком прославления спасенных, а цвет костей их, когда телеса их полежат уже многие годы в
земле и даже истлеют в ней, «и если обрящутся кости желты, как воск, то вот и главнейший знак, что прославил Господь усопшего праведного; если же не желты, а черны обрящутся, то значит не удостоил такого Господь славы, — вот как на Афоне, месте
великом, где издревле нерушимо и в светлейшей чистоте сохраняется православие», — заключил отец Иосиф.
— Совершенно обратно изволите понимать! — строго проговорил отец Паисий, — не церковь обращается в государство, поймите это. То Рим и его мечта. То третье диаволово искушение! А, напротив, государство обращается в церковь, восходит до церкви и становится церковью на всей
земле, что совершенно уже противоположно и ультрамонтанству, и Риму, и вашему толкованию, и есть лишь
великое предназначение православия на
земле. От Востока звезда сия воссияет.
Награды же никогда не ищи, ибо и без того уже
велика тебе награда на сей
земле: духовная радость твоя, которую лишь праведный обретает.
— Страшные словеса ваши! А что,
великий и блаженный отче, — осмеливался все больше и больше монашек, — правда ли, про вас
великая слава идет, даже до отдаленных
земель, будто со Святым Духом беспрерывное общение имеете?
Уходит наконец от них, не выдержав сам муки сердца своего, бросается на одр свой и плачет; утирает потом лицо свое и выходит сияющ и светел и возвещает им: «Братья, я Иосиф, брат ваш!» Пусть прочтет он далее о том, как обрадовался старец Иаков, узнав, что жив еще его милый мальчик, и потянулся в Египет, бросив даже Отчизну, и умер в чужой
земле, изрекши на веки веков в завещании своем величайшее слово, вмещавшееся таинственно в кротком и боязливом сердце его во всю его жизнь, о том, что от рода его, от Иуды, выйдет
великое чаяние мира, примиритель и спаситель его!
Когда стемнело, с моря ветром опять нанесло туман. Конденсация пара была так
велика, что влага непосредственно из воздуха оседала на
землю мелкой изморосью. Туман был так густ, что в нескольких шагах нельзя было рассмотреть человека. В такой сырости не хочется долго сидеть у огня.
От него есть избавленье только в двух крайних сортах нравственного достоинства: или в том, когда человек уже трансцендентальный негодяй, восьмое чудо света плутовской виртуозности, вроде Aли-паши Янинского, Джеззар — паши Сирийского, Мегемет — Али Египетского, которые проводили европейских дипломатов и (Джеззар) самого Наполеона
Великого так легко, как детей, когда мошенничество наросло на человеке такою абсолютно прочною бронею, сквозь которую нельзя пробраться ни до какой человеческой слабости: ни до амбиции, ни до честолюбия, ни до властолюбия, ни до самолюбия, ни до чего; но таких героев мошенничества чрезвычайно мало, почти что не попадается в европейских
землях, где виртуозность негодяйства уже портится многими человеческими слабостями.
Поместья были, однако ж, не очень
велики, всего душ тысячи две с половиною, а детей на деревенском досуге явилось много, человек 8; наш Рахметов был предпоследний, моложе его была одна сестра; потому наш Рахметов был уже человек не с богатым наследством: он получил около 400 душ да 7 000 десятин
земли.
Велика масса честных и добрых людей, а таких людей мало; но они в ней — теин в чаю, букет в благородном вине; от них ее сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли
земли.
Привет тебе, премудрый,
Великий Берендей,
Владыка среброкудрый,
Отец
земли своей.
Для счастия народа
Богами ты храним,
И царствует свобода
Под скипетром твоим,
Владыка среброкудрый,
Отец
земли своей.
Да здравствует премудрый,
Великий Берендей!
Да здравствует премудрый,
Великий Берендей,
Владыка среброкудрый,
Отец
земли своей!
Для счастия народа
Богами ты храним,
И царствует свобода
Под скипетром твоим!
Но старики, которые живут и в Венгрии и в Галичской
земле, лучше знают это и говорят: чтото хочет подняться выросший в
земле великий,
великий мертвец и трясет
землю.
И все мертвецы вскочили в пропасть, подхватили мертвеца и вонзили в него свои зубы. Еще один, всех выше, всех страшнее, хотел подняться из
земли; но не мог, не в силах был этого сделать, так
велик вырос он в
земле; а если бы поднялся, то опрокинул бы и Карпат, и Седмиградскую и Турецкую
землю; немного только подвинулся он, и пошло от того трясение по всей
земле. И много поопрокидывалось везде хат. И много задавило народу.
В смуглых чертах цыгана было что-то злобное, язвительное, низкое и вместе высокомерное: человек, взглянувший на него, уже готов был сознаться, что в этой чудной душе кипят достоинства
великие, но которым одна только награда есть на
земле — виселица.
— Иване! не выберу я ему скоро казни; выбери ты сам ему казнь!» Долго думал Иван, вымышляя казнь, и наконец, сказал: «
Великую обиду нанес мне сей человек: предал своего брата, как Иуда, и лишил меня честного моего рода и потомства на
земле.
Потихоньку побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им попотчевать кабана, затесавшегося на баштан, и остановился перед могилкою. Свечка погасла, на могиле лежал камень, заросший травою. «Этот камень нужно поднять!» — подумал дед и начал обкапывать его со всех сторон.
Велик проклятый камень! вот, однако ж, упершись крепко ногами в
землю, пихнул он его с могилы. «Гу!» — пошло по долине. «Туда тебе и дорога! Теперь живее пойдет дело».
Раз все-таки Лиодор неожиданно для всех прорвался в девичью и схватил в охапку первую попавшуюся девушку. Поднялся отчаянный визг, и все бросились врассыпную. Но на выручку явился точно из-под
земли Емельян Михеич. Он молча взял за плечо Лиодора и так его повернул, что у того кости затрещали, — у
великого молчальника была железная сила.
Трофимов. Вся Россия наш сад.
Земля велика и прекрасна, есть на ней много чудесных мест.
Пищик. Постой… Жарко… Событие необычайнейшее. Приехали ко мне англичане и нашли в
земле какую-то белую глину… (Любови Андреевне.) И вам четыреста… прекрасная, удивительная… (Подает деньги.) Остальные потом. (Пьет воду.) Сейчас один молодой человек рассказывал в вагоне, будто какой-то…
великий философ советует прыгать с крыш… «Прыгай!», говорит, и в этом вся задача. (Удивленно.) Вы подумайте! Воды!..
Великая русская литература могла возникнуть лишь у многочисленного народа, живущего на огромной
земле.
Церковь христианская приняла в себя всю
великую правду язычества —
землю и реалистическое чувство
земли.
Как ни
велика, по-видимому, площадь Южного Сахалина, но до сих пор
земли, годной под пахотные поля, огороды и усадьбы, удалось найти только 405 дес. (приказ № 318, 1889 г.).
Убить несколько стрепетов одним зарядом —
великая редкость: надобно, чтоб большая стая подпустила в меру и сидела кучно или чтоб вся стая нечаянно налетела на охотника; убивать пару, то есть из обоих стволов по стрепету, мне случалось часто, но один только раз убил я из одного ствола трех стрепетов сидячих, а из другого двух влет; это случилось нечаянно: я наскакал на порядочную стаю, которая притаилась в густой озими, так что ни одного стрепета не было видно; в нескольких саженях двое из них подняли свои черные головки, кучер мой увидел их и указал мне; из одного ствола выстрелил я по сидячим, а из другого по взлетевшей стае: трое остались на
земле, два упали сверху; стрепетов было штук тридцать.
В молодости своей таскался по чужим
землям, выучился есть устерсы и был до них
великий охотник.
Земля, насыпанная на дороге, сделав ее гладкою в сухое время, дождями разжиженная, произвела
великую грязь среди лета и сделала ее непроходимою…
Кто мир нравственный уподобил колесу, тот, сказав
великую истину, не иное что, может быть, сделал, как взглянул на круглый образ
земли и других
великих в пространстве носящихся тел, изрек только то, что зрел.
Природа мерещится при взгляде на эту картину в виде какого-то огромного, неумолимого и немого зверя, или, вернее, гораздо вернее сказать, хоть и странно, — в виде какой-нибудь громадной машины новейшего устройства, которая бессмысленно захватила, раздробила и поглотила в себя, глухо и бесчувственно,
великое и бесценное существо — такое существо, которое одно стоило всей природы и всех законов ее, всей
земли, которая и создавалась-то, может быть, единственно для одного только появления этого существа!
Пусть, когда засыплют мне глаза
землей, пусть тогда появятся и, без сомнения, переведутся и на другие языки, не по литературному их достоинству, нет, но по важности громаднейших фактов, которых я был очевидным свидетелем, хотя и ребенком; но тем паче: как ребенок, я проникнул в самую интимную, так сказать, спальню «
великого человека»!
— Пульхерия сказывала, што в Беловодье на
велик день под
землей колокольный звон слышен и церковное четье-петье.
Предоставляя решение настоящего вопроса истории, с благоговением преклоняемся перед роком, судившим нам зреть святую минуту пробуждения, видеть лучших людей эпохи, оплаканной в незабвенных стихах Хомякова, и можем только воскликнуть со многими: поистине
велик твой Бог,
земля русская!
Пропели «Вечную память», задули свечи, и синие струйки растянулись в голубом от ладана воздухе. Священник прочитал прощальную молитву и затем, при общем молчании, зачерпнул лопаточкой песок, поданный ему псаломщиком, и посыпал крестообразно на труп сверх кисеи. И говорил он при этом
великие слова, полные суровой, печальной неизбежности таинственного мирового закона: «Господня
земля и исполнение ее вселенная и вей живущий на ней».
Человек рожден для
великой радости, для беспрестанного творчества, в котором он — бог, для широкой, свободной, ничем не стесненной любви ко всему; к дереву, к небу, к человеку, к собаке, к милой, кроткой, прекрасной
земле, ах, особенно к
земле с ее блаженным материнством, с ее утрами и ночами, с ее прекрасными ежедневными чудесами.
Тогда все тому подивилися, свита до
земли преклонилася. Честной купец дал свое благословение дочери меньшой, любимой и молодому принцу-королевичу. И проздравили жениха с невестою сестры старшие завистные и все слуги верные, бояре
великие и кавалеры ратные, и нимало не медля принялись веселым пирком да за свадебку, и стали жить да поживать, добра наживать. Я сама там была, пиво-мед пила, по усам текло, да в рот не попало.
Помутилися ее очи ясные, подкосилися ноги резвые, пала она на колени, обняла руками белыми голову своего господина доброго, голову безобразную и противную, и завопила источным голосом: «Ты встань, пробудись, мой сердечный друг, я люблю тебя как жениха желанного…» И только таковы словеса она вымолвила, как заблестели молоньи со всех сторон, затряслась
земля от грома
великого, ударила громова стрела каменная в пригорок муравчатый, и упала без памяти молода дочь купецкая, красавица писаная.
Выйдут на берег покатый
К русской
великой реке —
Свищет кулик вороватый,
Тысячи лап на песке;
Барку ведут бечевою,
Чу, бурлаков голоса!
Ровная гладь за рекою —
Нивы, покосы, леса.
Легкой прохладою дует
С медленных, дремлющих вод…
Дедушка
землю целует,
Плачет — и тихо поет…
«Дедушка! что ты роняешь
Крупные слезы, как град?..»
— Вырастешь, Саша, узнаешь!
Ты не печалься — я рад…