Неточные совпадения
— Не топай, — попросила Дуняша в коридоре. — Они, конечно,
повезли меня ужинать, это уж — всегда! Очень любезные, ну и вообще… А все-таки — сволочь, — сказала она, вздохнув, входя в свою комнату и сбрасывая
с себя верхнее платье. — Я ведь чувствую: для них певица, сестра милосердия, горничная — все равно прислуга.
—
Повезла мужа на дачу и взяла
с собою Инокова, — она его почему-то считает талантливым, чего-то ждет от него и вообще, бог знает что!
Потом Самгин ехал на извозчике в тюрьму; рядом
с ним сидел жандарм, а на козлах, лицом к нему, другой — широконосый,
с маленькими глазками и усами в стрелку. Ехали по тихим улицам, прохожие встречались редко, и Самгин подумал, что они очень неумело показывают жандармам, будто их не интересует человек, которого
везут в тюрьму. Он был засорен словами полковника, чувствовал
себя уставшим от удивления и механически думал...
— Прости, Клим Иванович, я вчера вел
себя свиньей, — начал он, встряхивая руки Самгина. — Пьян был
с радости, выиграл в железку семь тысяч триста рублей, — мне в картах
везет.
Когда он подрос, отец сажал его
с собой на рессорную тележку, давал вожжи и велел
везти на фабрику, потом в поля, потом в город, к купцам, в присутственные места, потом посмотреть какую-нибудь глину, которую возьмет на палец, понюхает, иногда лизнет, и сыну даст понюхать, и объяснит, какая она, на что годится. Не то так отправятся посмотреть, как добывают поташ или деготь, топят сало.
Потом к вечеру Татьяна Павловна разрядилась сама довольно пышно, так даже, что я не ожидал, и
повезла меня
с собой в карете.
Когда будете в Маниле, велите
везти себя через Санта-Круц в Мигель: тут река образует островок, один из тех, которые снятся только во сне да изображаются на картинах; на нем какая-то миньятюрная хижина в кустах;
с одной стороны берега смотрятся в реку ряды домов, лачужек, дач;
с другой — зеленеет луг, за ним плантации.
— Вообразите, я его уже четыре дня вожу
с собою, — продолжал он, немного как бы растягивая лениво слова, но безо всякого фатовства, а совершенно натурально. — Помните,
с тех пор, как ваш брат его тогда из коляски вытолкнул и он полетел. Тогда он меня очень этим заинтересовал, и я взял его в деревню, а он все теперь врет, так что
с ним стыдно. Я его назад
везу…
Я представляю
себе, что
с ним было нечто похожее на то, когда преступника
везут на смертную казнь, на виселицу: еще надо проехать длинную-длинную улицу, да еще шагом, мимо тысяч народа, затем будет поворот в другую улицу и в конце только этой другой улицы страшная площадь!
— Оставьте все, Дмитрий Федорович! — самым решительным тоном перебила госпожа Хохлакова. — Оставьте, и особенно женщин. Ваша цель — прииски, а женщин туда незачем
везти. Потом, когда вы возвратитесь в богатстве и славе, вы найдете
себе подругу сердца в самом высшем обществе. Это будет девушка современная,
с познаниями и без предрассудков. К тому времени, как раз созреет теперь начавшийся женский вопрос, и явится новая женщина…
— Миловидка, Миловидка… Вот граф его и начал упрашивать: «Продай мне, дескать, твою собаку: возьми, что хочешь». — «Нет, граф, говорит, я не купец: тряпицы ненужной не продам, а из чести хоть жену готов уступить, только не Миловидку… Скорее
себя самого в полон отдам». А Алексей Григорьевич его похвалил: «Люблю», — говорит. Дедушка-то ваш ее назад в карете
повез; а как умерла Миловидка,
с музыкой в саду ее похоронил — псицу похоронил и камень
с надписью над псицей поставил.
С каким-то упоением любуясь на великого плебея, народ хотел отложить лошадей и
везти на
себе, но его уговорили.
И бедному Банькевичу опять досталось вдоль спины за то, что он не настоящий панский конь, Антось не настоящий кучер и
везет не настоящих паничей. В наших взаимных отношениях пробегало облако: мы чувствовали, что в сущности Антось презирает нас… правда, вместе
с собою…
Свою душевную тяжесть он
вез обратно
с собой.
Копье, лодку или собаку гиляк променивает на девушку,
везет ее к
себе в юрту и ложится
с ней на медвежью шкуру — вот и всё.
Один раз поздно воротившиеся
с работы крестьяне сказали мне, что проехали очень близко мимо станицы спящих журавлей; ночь была месячная, я бросился
с ружьем в крестьянскую телегу и велел
везти себя по той самой дорожке, по которой ехали крестьяне.
Надо признаться, что ему везло-таки счастье, так что он, уж и не говоря об интересной болезни своей, от которой лечился в Швейцарии (ну можно ли лечиться от идиотизма, представьте
себе это?!!), мог бы доказать
собою верность русской пословицы: «Известному разряду людей — счастье!» Рассудите сами: оставшись еще грудным ребенком по смерти отца, говорят, поручика, умершего под судом за внезапное исчезновение в картишках всей ротной суммы, а может быть, и за пересыпанную
с излишком дачу розог подчиненному (старое-то время помните, господа!), наш барон взят был из милости на воспитание одним из очень богатых русских помещиков.
— Мне што покос! — кричал Деян. — Не
с собой везти… Владай, Никитич, твои счастки. Вот я каков человек есть…
…Ничего нет мудреного, что Мария Николаевна
повезет Аннушку к Дороховой, которая, сделавшись директрисой института в Нижнем,
с необыкновенной любовью просит, чтобы я ей прислал ее для воспитания, — принимает ее как дочь к
себе и говорит, что это для нее благо, что этим я возвращу ей то, что она потеряла, лишившись единственной своей дочери. [Сохранилась группа писем Дороховой за 1855 г. к Пущину; все — о его дочери Аннушке, о воспитании ее.]
Детей Дросиды Ивановны недавно разрешено родным покойного Вильгельма взять к
себе на воспитание
с тем, чтоб они назывались Васильевыми. В августе приезжала сестра его Устинья Карловна Глинка и
повезла их в Екатеринбург, где она гостит у Владимира Андреевича. Она теперь хлопочет, чтоб сюда перевели М. Кюхельбекера из Баргузина. Это будет большое утешение для Дросиды Ивановны, которая поручает тебе очень кланяться.
Какой же итог всего этого болтания? Я думаю одно, что я очень рад перебросить тебе словечко, — а твое дело отыскивать меня в этой галиматье. Я совершенно тот же бестолковый, неисправимый человек,
с тою только разницею, что на плечах десятка два
с лишком лет больше. Может быть, у наших увидишь отъезжающих, которые
везут мою рукопись, ты можешь их допросить обо мне, а уж я, кажется, довольно тебе о
себе же наговорил.
Нас
везут к исполнению приговора; сверх того, как кажется, нам будет какая-то работа, соединенная
с заключением в остроге, — следовательно, состояние гораздо худшее простых каторжных, которые, хотя и бывают под землей, но имеют случай пользоваться некоторыми обеспечениями за доброе поведение и сверх того помощью добрых людей устроить
себе состояние довольно сносное.
Мы поехали после обеда
с целым обозом:
повезли две лодки, невод и взяли
с собой всех людей.
— Но нас ведь сначала, — продолжала Юлия, — пока вы не написали к Живину, страшно напугала ваша судьба: вы человека вашего в деревню прислали, тот и рассказывал всем почти, что вы что-то такое в Петербурге про государя, что ли, говорили, — что вас схватили вместе
с ним, посадили в острог, — потом, что вас
с кандалами на ногах
повезли в Сибирь и привезли потом к губернатору, и что тот вас на поруки уже к
себе взял.
Так случилось и
с Вихровым, — и таких слабых мест он встретил в романе своем очень много, и им овладело нестерпимое желание исправить все это, и он чувствовал, что поправит все это отлично, а потому, как Клеопатра Петровна ни упрашивала его остаться у ней на несколько дней, он объявил, что это решительно невозможно, и, не пояснив даже причину тому, уехал домой, велев
себя везти как можно скорее.
Въехав в город, он не утерпел и велел
себя везти прямо к Годневым. Нужно ли говорить, как ему там обрадовались? Первая увидела его Палагея Евграфовна, мывшая,
с засученными рукавами, в сенях посуду.
Молоденькая прокурорша и молоденькая жена чиновника особых поручений, гулявшие по обыкновению вместе, первые это заметили и вспыхнули от стыда; а жена председателя уголовной палаты, некогда столь обеспокоившаяся отставкою прежнего начальника губернии, в этот раз
с каким-то неистовством выбежала из сада, села на пролетку и велела
себя везти вслед за губернаторским экипажем.
«Э, черт возьми! Поеду и я к Амальхен. Надобно же как-нибудь убивать время, а то
с ума сойдешь», — подумал он и, взяв извозчика, велел
себя везти в Гороховую.
Егор Егорыч, чтобы размыкать гложущую его тоску, обскакал почти весь город и теперь ехал домой; но тут вдруг переменил намерение и велел кучеру
везти себя к губернскому предводителю,
с которым ему главным образом желалось поделиться снова вспыхнувшим в его сердце гневом.
— Не на чем, государь! — отвечал Перстень. — Кабы знал я, что это тебя
везут, я бы привел
с собою не сорок молодцов, а сотенки две; тогда не удрал бы от нас этот Скурлатыч; взяли б мы его живьем да при тебе бы вздернули. Впрочем, есть у нас, кажись, его стремянный; он же мне старый знакомый, а на безрыбье и рак рыба. Эй, молодец, у тебя он, что ли?
Весною я все-таки убежал: пошел утром в лавочку за хлебом к чаю, а лавочник, продолжая при мне ссору
с женой, ударил ее по лбу гирей; она выбежала на улицу и там упала; тотчас собрались люди, женщину посадили в пролетку,
повезли ее в больницу; я побежал за извозчиком, а потом, незаметно для
себя, очутился на набережной Волги,
с двугривенным в руке.
Пугачев хотел идти к Каспийскому морю, надеясь как-нибудь пробраться в киргиз-кайсацкие степи. Казаки на то притворно согласились; но, сказав, что хотят взять
с собою жен и детей,
повезли его на Узени, обыкновенное убежище тамошних преступников и беглецов. 14 сентября они прибыли в селения тамошних староверов. Тут произошло последнее совещание. Казаки, не согласившиеся отдаться в руки правительства, рассеялись. Прочие пошли ко ставке Пугачева.
А дилижанс между тем катился от станции до станции и
вез, сверх наших мечтателей, отставного конноегерского полковника
с седыми усами, архангельского чиновника, возившего
с собою окаменелую шемаю, ромашку на случай расстройства здоровья и лакея, одетого в плешивый тулуп, да светло-белокурого юнкера, у которого щеки были темнее волос и который гордился своим влиянием на кондуктора.
Отец Маркел говорит: «Я ничего не боюсь и поличное
с собою повезу», и
повезли то бельишко
с собою; но все это дело сочтено за глупость, и отец Маркел хоша отослан в монастырь на дьячевскую обязанность, но очень в надежде, что хотя они генерала Гарибальди и напрасно дожидались, но зато теперь скоро, говорит, граф Бисмарков из Петербурга адъютанта пришлет и настоящих русских всех выгонит в Ташкент баранов стричь…
С подъезда оба поручика и коллежский асессор Сенечка сели на лихачей и, крикнув:"Туда!" — скрылись в сумерках."Индюшка"увязалась было за дядей, но он без церемоний отвечал:"Ну тебя!"Тогда она на минуту опечалилась:"Куда же я поеду?", но села в карету и велела
везти себя сначала к Елисееву, потом к Балле, потом к колбаснику Кирхгейму…
Сев в карету, он велел как можно проворнее
везти себя в Роше-де-Канкаль. Елена взяла тот же нумер, где они обыкновенно всегда встречались. При входе князя она взмахнула только на него глазами, но не тронулась
с своего места. За последнее время она очень похудела: под глазами у нее шли синие круги; румянец был какой-то неровный.
Князь на это ничего не ответил и, сев в карету, велел
себя везти на Кузнецкий мост. Здесь он вышел из экипажа и пошел пешком. Владевшие им в настоящую минуту мысли заметно были не совсем спокойного свойства, так что он горел даже весь в лице. Проходя мимо одного оружейного магазина и случайно взглянув в его окна, князь вдруг приостановился, подумал
с минуту и затем вошел в магазин.
Домна Осиповна, сев в карету
с этими акциями, сначала было велела
себя везти в банк, но потом, передумав, приказала извозчику ехать в прежнюю банкирскую контору.
Я даже собирался тогда много сделать для сов-ре-мен-ного прос-вещения и уж совсем было положил в Франкфурте моего Сидора, которого
с собой за границу
повез, на волю от-пус-тить.
— Въедемте же, по крайней мере, хоть вместе в Россию? — уговаривал его Бенни; но купец и от этого отказался и самым решительным образом запротестовал против того, что Бенни
везет на
себе множество листов «Колокола»,
с которыми его могут поймать на границе.
— После отхода поезда,
с которым уехал мой купец, — говорил Бенни, — я, признаюсь, долго думал: зачем же этот человек взманивал меня, зачем он меня
вез и что это такое он теперь сделал? Я ничего этого не мог
себе разрешить и чувствовал только, что, вероятно, еще ни один революционер в мире не был поставлен в такое смешное, глупое и досадное положение, в какое поставлен был я. Я был жалок самому
себе и самого
себя ненавидел; но возвращаться не хотел. Меня словно что-то роковое неодолимо тянуло в Россию.
Предвидя, что придется
везти Веру Алексеевну на длинную и крутую гору, мы, проезжая мимо дворовых изб, закликали
с собою, кроме Митьки, еще пару мальчиков, обычно из многочисленных детей покойного Филиппа Агафоновича.
Дорогою в Орле отец
повез меня вечером представить зимовавшему там
с женою соседу своему по Клейменову, барону Ник. Петр. Сакену, родному племяннику Елизаветградского корпусного командира, барона Дмитрия Ерофеевича Сакена. Я застал миловидную баронессу Сакен по случаю какого-то траура всю в черном. Она, любезно подавая мне руку, просила сесть около
себя.
Не сознавая почти ясно того, что делает, призвала она кучера, дала ему ни
с того ни
с сего пять рублей на водку, а часов в шесть вечера, велев заложить лошадь и выехав из дому, приказала
везти себя к Бахтиарову.
Вот какой ответ получил мой герой
с чудным малым и сначала пришед в сильное ожесточение, тотчас же вознамерился ехать к Катерине Архиповне и объясниться
с ней, но, сев в сани, раздумал и велел
везти себя к Мамиловой.
Чем далее мы
с Кузьмою отъезжали от Москвы и, следовательно, ближе подъезжали к Санкт-Петербургу, тем чаще спрашивали проезжие про меня у Кузьмы: кто я, откуда еду, не
везу ли свою карету на продажу и все т. п. Но Кузьма отделывал их ловко, по-своему:"А киш, москали! Знаем мы уже вас. Ступайте
себе далее!"
«Все равно, такого и без того нельзя
с собой везти!» — подумал он
с продолжавшимся тревожным изумлением.
Он ужасно спешил «узнать». «Давеча меня ошеломило; давеча некогда было соображать, — думал он, вспоминая первую встречу свою
с Лизой, — ну а теперь — надо узнать». Чтобы поскорее узнать, он в нетерпении велел было прямо
везти себя к Трусоцкому, но тотчас одумался: «Нет, пусть лучше он сам ко мне придет, а я тем временем поскорее
с этими проклятыми делами покончу».
Иногда, впрочем, и немощных
везли на
себе и даже не очень тем тяготились, потому что
с немощных на постоялых дворах за все брали дешевле, а иногда даже и совсем пускали без платы.
[Видишь ли], князья не вольны,
Как девицы, не по сердцу они
Берут жену
себе…. а вольно им,
Небось, подманивать, божиться, плакать
И говорить: тебя я
повезуВ мой светлый терем, в тайную светлицу
И наряжу в парчу и бархат алый.
Им вольно бедных девушек учить
С полуночи на свист их подыматься,
И до зари за мельницей сидеть.
Им любо сердце княжеское тешить
Бедами нашими, а там прощай,
Ступай, голубушка, куда захочешь,
Люби, кого замыслишь.