Неточные совпадения
И когда он вышел из
вагона в Бологове, чтобы выпить сельтерской воды, и увидал Анну, невольно
первое слово его сказало ей то самое, что он думал.
Она хотела упасть под поравнявшийся с ней серединою
первый вагон.
«Ну, всё кончено, и слава Богу!» была
первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась в последний раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу в
вагоне. Она села на свой диванчик, рядом с Аннушкой, и огляделась в полусвете спального
вагона. «Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и пойдет моя жизнь, хорошая и привычная, по старому».
И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке в день ее
первой встречи с Вронским, она поняла, что̀ ей надо делать. Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые шли от водокачки к рельсам, она остановилась подле вплоть мимо ее проходящего поезда. Она смотрела на низ
вагонов, на винты и цепи и на высокие чугунные колеса медленно катившегося
первого вагона и глазомером старалась определить середину между передними и задними колесами и ту минуту, когда середина эта будет против нее.
Она ему не подавала никакого повода, но каждый раз, когда она встречалась с ним, в душе ее загоралось то самое чувство оживления, которое нашло на нее в тот день в
вагоне, когда она в
первый раз увидела его.
Самгин подумал, что он уже не
первый раз видит таких людей, они так же обычны в
вагоне, как неизбежно за окном
вагона мелькание телеграфных столбов, небо, разлинованное проволокой, кружение земли, окутанной снегом, и на снегу, точно бородавки, избы деревень. Все было знакомо, все обыкновенно, и, как всегда, люди много курили, что-то жевали.
— О, нет! Это меня не… удовлетворяет. Я — сломал ногу. Это будет материальный убиток, да! И я не уйду здесь. Я требую доктора… — Офицер подвинулся к нему и стал успокаивать, а судейский спросил Самгина, не заметил ли он в
вагоне человека, который внешне отличался бы чем-нибудь от пассажира
первого класса?
Через день, прожитый беспокойно, как пред экзаменом, стоя на перроне вокзала, он увидел
первой Алину: явясь в двери
вагона, глядя на людей сердитым взглядом, она крикнула громко и властно...
Но он не знал, спрашивает или утверждает. Было очень холодно, а возвращаться в дымный
вагон, где все спорят, — не хотелось. На станции он попросил кондуктора устроить его в
первом классе. Там он прилег на диван и, чтоб не думать, стал подбирать стихи в ритм ударам колес на стыках рельс; это удалось ему не сразу, но все-таки он довольно быстро нашел...
Нехлюдов, еще не выходя из
вагона, заметил на дворе станции несколько богатых экипажей, запряженных четвернями и тройками сытых, побрякивающих бубенцами лошадей; выйдя же на потемневшую от дождя мокрую платформу, он увидал перед
первым классом кучку народа, среди которой выделялась высокая толстая дама в шляпе с дорогими перьями, в ватерпруфе, и длинный молодой человек с тонкими ногами, в велосипедном костюме, с огромной сытой собакой в дорогом ошейнике.
Впереди, перед
первым классом, стояла только небольшая толпа народа, всё еще смотревшая на тот
вагон, в который внесли княгиню Корчагину. Остальной народ был уже весь по местам. Запоздавшие пассажиры, торопясь, стучали по доскам платформы, кондуктора захлопывали дверцы и приглашали едущих садиться, а провожающих выходить.
Рабочие решительными мягкими шагами подошли к
первому вагону и хотели войти в него, но тотчас же были отогнаны от него кондуктором.
Потом поравнялся
первый женский
вагон, в окне которого видны были головы простоволосых и в косынках женщин; потом второй
вагон, в котором слышался всё тот же стон женщины, потом
вагон, в котором была Маслова.
Первое время еще возили по Питерскому тракту ссылаемых в Сибирь, а потом все стали ездить по железной дороге, и товары пошли в
вагонах. Закрылось здание кордегардии. Не кричали больше «подвысь!».
Вагоны были двухэтажные, нижний и верхний на крыше
первого.
После тюрем, арестантского
вагона и пароходного трюма в
первое время чистые и светлые чиновницкие комнаты кажутся женщине волшебным замком, а сам барин — добрым или злым гением, имеющим над нею неограниченную власть; скоро, впрочем, она свыкается со своим новым положением, но долго еще потом слышатся в ее речи тюрьма и пароходный трюм: «не могу знать», «кушайте, ваше высокоблагородие», «точно так».
А о том, что у вас опять здесь сладилось, я только вчера в
вагоне в
первый раз узнал от одного из твоих прежних приятелей, от Залёжева, если хочешь знать.
Бьет час; слышится сигнальный свист; поезд близко. Станция приходит в движение: поднимается шум, беготня, суета. В моих ушах, словно перекрестный огонь, раздаются всевозможные приветствия и поощрения. Дурак! разиня! простофиля! фалалей! Наконец, я добираюсь до
вагона 2-го класса и бросаюсь на
первую порожнюю скамью, в надежде уснуть.
В
вагонах и на пароходах, в гостиницах и на постоялых дворах — она везде держалась просто и спокойно,
первая вступала в беседы с незнакомыми людьми, безбоязненно привлекая к себе внимание своей ласковой, общительной речью и уверенными манерами бывалого, много видевшего человека.
Во-первых, на всем пути — прелестнейшие зеленые окрестности; во-вторых, я попал в
вагон, наполненный gauchiers и centre-gauchiers (членами левой и левого центра).
Я выполнил в Кёльне свой план довольно ловко. Не успел мой ночной товарищ оглянуться, как я затесался в толпу, и по
первому звонку уж сидел в
вагоне третьего класса. Но я имел неосторожность выглянуть в окно, и он заметил меня. Я видел, как легкая тень пробежала у него по лицу; однако ж на этот раз он поступил уже с меньшею развязностью, нежели прежде. Подошел ко мне и довольно благосклонно сказал...
При входе в спальный
вагон меня принял молодой малый в ловко сшитом казакине и в барашковой шапке с бляхой во лбу, на которой было вырезано: Артельщик.В суматохе я не успел вглядеться в его лицо, однако ж оно с
первого же взгляда показалось мне ужасно знакомым. Наконец, когда вес понемногу угомонилось, всматриваюсь вновь и кого же узнаю? — того самого «мальчика без штанов», которого я, четыре месяца тому назад, видел во сне, едучи в Берлин!
Винтившие бросили русские карты и на
первых порах как бы совестились продолжать винт в немецком
вагоне.
Первая встреча с холерой была у меня при выходе из
вагона в Ростове. Подхожу к двери в зал
первого класса — и передо мной грохается огромный, толстый швейцар, которого я увидел еще издали, сходя с площадки
вагона. Оказалось — случай молниеносной холеры. Во время моей поездки я видел еще два таких случая, а слышал о них часто.
Министерский билет
первого класса я скромно предъявлял контролю в
вагоне и вводил в смущение железнодорожное начальство.
Уже с самой минуты вшествия своего в
вагон железной дороги он начал поражать всех своим глубокомыслием, зрелостью суждений и, так сказать, преданным фрондерством. Во-первых, он встретился там с Петей Боковым, своим другом, сослуживцем и однокашником, который тоже ехал по направлению к Москве. Разумеется, образовался обмен мыслей.
Нет Агатона! Он мчится на всех парах в Петербург и уже с
первой минуты чувствует себя угнетенным. Он равен всем; здесь, в этом
вагоне, он находится точно в таких же условиях, как и все. В последний раз он путешествует в 1-м классе и уже не слышит того таинственного шепота: это он! это помпадур! — который встречал его появление в прежние времена!
Я залез под
вагон соседнего пустого состава и наблюдал за платформой, по которой металось разное начальство, а старик Сергей Иванович Игнатов с седыми баками, начальник станции, служивший с
первого дня открытия дороги, говорил двум инженерам...
Оторвался паровоз и
первый вагон, оторвались три
вагона в хвосте, и вся средина поезда, разбитого вдребезги, так как машинист, во время крушения растерявшись, дал контрпар, разбивший
вагоны, рухнула вместе с людьми на дно пещеры, где их и залило наплывшей жидкой глиной и засыпало землей, перемешанной тоже с обломками
вагонов и трупами погибших людей.
Пятеро солдат с площадки
первого вагона смотрели вниз на груду тел под колесами и — хохотали, качаясь на ногах, держась за стойки, закидывая головы вверх и выгибаясь, теперь — они не похожи на жестяные заводные игрушки.
Толпе показалось это смешным — вспыхнул рев, свист, хохот, но тотчас — погас, и люди молча, с вытянутыми, посеревшими лицами, изумленно вытаращив глаза, начали тяжко отступать от
вагонов, всей массой подвигаясь к
первому.
— Очень просто! Мы с сенатором в
первый же день поехали в Москву, я не получал твоих телеграмм, — сказал Орлов. — После обеда я, душа моя, дам тебе самый подробный отчет, а теперь спать, спать и спать. Замаялся в
вагоне.
Все это скоро объяснилось: когда Бегушев после второго звонка вошел в
вагон, то на самых
первых шагах увидал кузена своего — генерала Трахова.
Противно слушать, а на
первой станции при нас большая история вышла: мужика возле нашего
вагона бить стали.
Простились соседи; ушел Василий, и долго его не было. Жена за него работала, день и ночь не спала; извелась совсем, поджидаючи мужа. На третий день проехала ревизия: паровоз,
вагон багажный и два
первого класса, а Василия все нет. На четвертый день увидел Семен его хозяйку: лицо от слез пухлое, глаза красные.
После
первого звонка к дверям
вагона подходит человек с лицом, черным от сажи, в блузе и в грязных, потертых панталонах навыпуск. Это смазчик, который только что лазил под
вагонами и стучал молотком по колесам.
Затем, безостановочно следуют самые бесцеремонные расспросы о вашей службе, летах, состоянии, и проч. Вы едете в
вагоне железной дороги; сосед спрашивает у вас огня; вы извиняетесь, говорите, что не взяли с собою спичек. При этом, в стороне раздается хриплый смех, высовывается лицо с нагло мигающими глазами и самодовольный голос произносит: «Как же вы, такой молодой человек, и у вас нет огня!..» Смело бейтесь об заклад, что это наглец
первого разбора!
— Бывают же такие случаи! — продолжает он. — Вышел я после второго звонка коньяку выпить. Выпил, конечно. Ну, думаю, так как станция следующая еще далеко, то не выпить ли и другую рюмку. Пока я думал и пил, тут третий звонок… я, как сумасшедший, бегу и вскакиваю в
первый попавшийся
вагон. Ну, не идиотина ли я? Не курицын ли сын?
Вронский в
первый раз видит Анну в
вагоне.
Вронский в
первый раз видит ее в
вагоне.
Через какой-то пролом в толстой стене мы въехали на освещенные людные улицы, и
первое, что Я увидел в Вечном городе, был
вагон трамвая, со скрипом и стоном пролезавший в ту же стену.
— Мы все можем быть свидетелями, — прибавил Токарев. — Этот господин сам же
первый начал. На весь
вагон стал кричать и ругать его.
— Все в
вагоне слышали, что вы
первый стали наносить ему оскорбления.
Я только до
первой остановки, там в свой
вагон перейду»…
На маленькой станции неожиданно двинулся наш поезд, я прицепился на ходу к
первому попавшемуся
вагону, вишу на руках и только одним носком опираюсь на подножку.
Вагон грузно грохотал. Поезд останавливался на каждой станции, свистел, дымил, выпускал и принимал пассажиров. Теркин сидел в своем углу, и ничто не развлекало его. К ним в отделение влезла полная, с усиками, барыня, нарядная, шумная, начала пространно жаловаться на начальника станции, всем показывала свой билет
первого класса, с которым насилу добилась места во втором.
И в
первую дверь он входит спокойно, улыбаясь, чтобы не казаться подозрительным, держа наготове изысканно-вежливое и убедительное «pardon!» — но в полутемном
вагоне III класса так людно, так перепутано все в хаосе мешков, сундуков, отовсюду протянутых ног, что он теряет надежду добраться до выхода и теряется в чувстве нового неожиданного страха.
— Видал… — проговорил мужик нехотя. — От товарного поезда оторвался. На сто двадцать
первой версте уклон… на гору поезд тащит. Цепи в заднем
вагоне не выдержали, ну он оторвался и назад… Поди теперь, догоняй!..
Когда же домой? Всех томил этот вопрос, все жадно рвались в Россию. Солдатам дело казалось очень простым: мир заключен, садись в
вагоны и поезжай. Между тем день шел за днем, неделя за неделею. Сверху было полное молчание. Никто в армии не знал, когда его отправят домой. Распространился слух, что
первым идет назад только что пришедший из России тринадцатый корпус… Почему он? Где же справедливость? Естественно было ждать, что назад повезут в той же очереди, в какой войска приходили сюда.
Вообще Султанов резко изменился. В
вагоне он был неизменно мил, остроумен и весел; теперь, в походе, был зол и свиреп. Он ехал на своем коне, сердито глядя по сторонам, и никто не смел с ним заговаривать. Так тянулось до вечера. Приходили на стоянку.
Первым долгом отыскивалась удобная, чистая фанза для главного врача и сестер, ставился самовар, готовился обед. Султанов обедал, пил чай и опять становился милым, изящным и остроумным.