Неточные совпадения
Третий, артиллерист, напротив, очень понравился Катавасову. Это был скромный, тихий
человек, очевидно преклонявшийся пред знанием отставного гвардейца и пред геройским самопожертвованием купца и сам о себе ничего не говоривший. Когда Катавасов спросил его, что его
побудило ехать
в Сербию, он скромно отвечал...
Злодей-то, видно, силен; а у нас всего сто тридцать
человек, не считая казаков, на которых плоха надежда, не
в укор
буди тебе сказано, Максимыч.
«Кутузов», — узнал Клим, тотчас вспомнил Петербург, пасхальную ночь, свою пьяную выходку и решил, что ему не следует встречаться с этим
человеком. Но что-то более острое, чем любопытство, и даже несколько задорное
будило в нем желание посмотреть на Кутузова, послушать его, может быть, поспорить с ним.
Всех приятелей жены он привык считать людями «третьего сорта», как назвал их Властов; но они, с некоторого времени, стали
будить в нем чувство зависти неудачника к
людям, которые устроились
в своих «системах фраз» удобно, как скворцы
в скворешнях.
Самгин шел тихо, как бы опасаясь расплескать на ходу все то, чем он был наполнен. Большую часть сказанного Кутузовым Клим и читал и слышал из разных уст десятки раз, но
в устах Кутузова эти мысли принимали как бы густоту и тяжесть первоисточника. Самгин видел пред собой Кутузова
в тесном окружении раздраженных, враждебных ему
людей вызывающе спокойным, уверенным
в своей силе, — как всегда, это
будило и зависть и симпатию.
— Тоже вот и Любаша: уж как ей хочется, чтобы всем было хорошо, что уж я не знаю как! Опять дома не ночевала, а намедни, прихожу я утром,
будить ее — сидит
в кресле, спит, один башмак снят, а другой и снять не успела, как сон ее свалил.
Люди к ней так и ходят, так и ходят, а женишка-то все нет да нет! Вчуже обидно, право: девушка сочная, как лимончик…
Для Самгина это была встреча не из тех, которые радуют, да и вообще он не знал таких встреч, которые радовали бы. Однако
в этот час он определенно почувствовал, что, когда встречи с людями
будили в нем что-то похожее на зависть, на обиду пред легкостью, с которой
люди изменяли свои позиции, свои системы фраз, — это было его ошибкой.
Клим никогда еще не видел ее такой оживленной и властной. Она подурнела, желтоватые пятна явились на лице ее, но
в глазах было что-то самодовольное. Она
будила смешанное чувство осторожности, любопытства и, конечно, те надежды, которые волнуют молодого
человека, когда красивая женщина смотрит на него ласково и ласково говорит с ним.
Против Самгина лежал вверх лицом, закрыв глаза, длинноногий
человек, с рыжей, остренькой бородкой, лежал сунув руки под затылок себе. Крик Пыльникова
разбудил его, он сбросил ноги на пол, сел и, посмотрев испуганно голубыми глазами
в лицо Самгина, торопливо вышел
в коридор, точно спешил на помощь кому-то.
Эта качка напоминала мне пока наши похождения
в Балтийском и Немецком морях — не больше. Не привыкать уже было засыпать под размахи койки взад и вперед, когда голова и ноги постепенно поднимаются и опускаются. Я кое-как заснул, и то с грехом пополам: но не один раз
будил меня стук, топот
людей, суматоха с парусами.
Часа
в три мы снялись с якоря, пробыв ровно три месяца
в Нагасаки: 10 августа пришли и 11 ноября ушли. Я лег было спать, но топот
людей, укладка якорной цепи
разбудили меня. Я вышел
в ту минуту, когда мы выходили на первый рейд, к Ковальским, так называемым, воротам. Недавно я еще катался тут. Вон и бухта, которую мы осматривали, вон Паппенберг, все знакомые рытвины и ложбины на дальних высоких горах, вот Каменосима, Ивосима, вон, налево, синеет мыс Номо, а вот и простор, беспредельность, море!
Да, тут есть правда; но
человеку врожденна и мужественность: надо
будить ее
в себе и вызывать на помощь, чтобы побеждать робкие движения души и закалять нервы привычкою. Самые робкие характеры кончают тем, что свыкаются. Даже женщины служат хорошим примером тому: сколько англичанок и американок пускаются
в дальние плавания и выносят, даже любят, большие морские переезды!
Если обстановить этими выдумками, машинками, пружинками и таблицами жизнь
человека, то можно
в pendant к вопросу о том, «достовернее ли стала история с тех пор, как размножились ее источники» — поставить вопрос, «удобнее ли стало жить на свете с тех пор, как размножились удобства?» Новейший англичанин не должен просыпаться сам; еще хуже, если его
будит слуга: это варварство, отсталость, и притом слуги дороги
в Лондоне.
— Какие страшные трагедии устраивает с
людьми реализм! — проговорил Митя
в совершенном отчаянии. Пот лился с его лица. Воспользовавшись минутой, батюшка весьма резонно изложил, что хотя бы и удалось
разбудить спящего, но, будучи пьяным, он все же не способен ни к какому разговору, «а у вас дело важное, так уж вернее бы оставить до утреца…». Митя развел руками и согласился.
И это естественно;
человек спит и вдруг слышит стон, он просыпается
в досаде, что его
разбудили, но засыпает мгновенно снова.
Было еще темно, когда всех нас
разбудил Чжан Бао. Этот
человек без часов ухитрялся точно угадывать время. Спешно мы напились чаю и, не дожидаясь восхода солнца, тронулись
в путь. Судя по времени, солнце давно взошло, но небо было серое и пасмурное. Горы тоже были окутаны не то туманом, не то дождевой пылью. Скоро начал накрапывать дождь, а вслед за тем к шуму дождя стал примешиваться еще какой-то шум. Это был ветер.
Я велел
разбудить остальных
людей и выстрелил. Звук моего выстрела всколыхнул сонный воздух. Гулкое эхо подхватило его и далеко разнесло по лесу. Послышалось быстрое бренчанье гальки и всплеск воды
в реке. Испуганные собаки сорвались со своих мест и подняли лай.
Луна совершенно исчезла. С неба сыпался мелкий снег. Огонь горел ярко и освещал палатки, спящих
людей и сложенные
в стороне дрова. Я
разбудил Дерсу. Он испугался спросонья, посмотрел по сторонам, на небо и стал закуривать свою трубку.
Очень может быть, что я далеко переценил его, что
в этих едва обозначенных очерках схоронено так много только для меня одного; может, я гораздо больше читаю, чем написано; сказанное
будит во мне сны, служит иероглифом, к которому у меня есть ключ. Может, я один слышу, как под этими строками бьются духи… может, но оттого книга эта мне не меньше дорога. Она долго заменяла мне и
людей и утраченное. Пришло время и с нею расстаться.
Я был похож на
человека, которого вдруг
разбудили середь ночи и сообщили ему, прежде чем он совсем проснулся, что-то страшное: он уже испуган, дрожит, но еще не понимает,
в чем дело.
Жаль было разрушать его мистицизм; эту жалость я прежде испытывал с Витбергом. Мистицизм обоих был художественный; за ним будто не исчезала истина, а пряталась
в фантастических очертаниях и монашеских рясах. Беспощадная потребность
разбудить человека является только тогда, когда он облекает свое безумие
в полемическую форму или когда близость с ним так велика, что всякий диссонанс раздирает сердце и не дает покоя.
Только внезапное появление сильного и горячего луча может при подобных условиях
разбудить человеческую совесть и разорвать цепи той вековечной неволи,
в которой обязательно вращалась целая масса
людей, начиная с всевластных господ и кончая каким-нибудь постылым Кирюшкой, которого не нынче завтра ожидала «красная шапка».
Не будучи «учеными»,
в буквальном смысле этого слова, эти
люди будили общественное чувство и
в высшей мере обладали даром жечь глаголом сердца.
До нее как будто спал я, спрятанный
в темноте, но явилась она,
разбудила, вывела на свет, связала всё вокруг меня
в непрерывную нить, сплела всё
в разноцветное кружево и сразу стала на всю жизнь другом, самым близким сердцу моему, самым понятным и дорогим
человеком, — это ее бескорыстная любовь к миру обогатила меня, насытив крепкой силой для трудной жизни.
Выбрать именно это место, а не какое-нибудь другое,
побудили, как пишет Мицуль, роскошные луга, хороший строевой лес, судоходная река, плодородная земля… «По-видимому, — пишет этот фанатик, видевший
в Сахалине обетованную землю, — нельзя было и сомневаться
в успешном исходе колонизации, но из 8
человек, высланных с этою целью на Сахалин
в 1862 г., только 4 поселились около реки Дуйки».
Дело
в том, что дети и подростки
в беднейших семьях получают от казны кормовые, которые выдаются только до 15 лет, и тут молодых
людей и их родителей простой расчет
побуждает говорить неправду.
Не успел я войти
в почтовую избу, как услышал на улице звук почтового колокольчика, и чрез несколько минут вошел
в избу приятель мой Ч… Я его оставил
в Петербурге, и он намерения не имел оттуда выехать так скоро. Особливое происшествие
побудило человека нраву крутого, как то был мой приятель, удалиться из Петербурга, и вот что он мне рассказал.
Живут? Но молодость свою
Припомните… дитя!
Здесь мать — водицей снеговой,
Родив, омоет дочь,
Малютку грозной бури вой
Баюкает всю ночь,
А
будит дикий зверь, рыча
Близ хижины лесной,
Да пурга, бешено стуча
В окно, как домовой.
С глухих лесов, с пустынных рек
Сбирая дань свою,
Окреп туземный
человекС природою
в бою,
А вы?..
— Ну вот-с, это, что называется, след-с! — потирая руки, неслышно смеялся Лебедев, — так я и думал-с! Это значит, что его превосходительство нарочно прерывали свой сон невинности,
в шестом часу, чтоб идти
разбудить любимого сына и сообщить о чрезвычайной опасности соседства с господином Фердыщенком! Каков же после того опасный
человек господин Фердыщенко, и каково родительское беспокойство его превосходительства, хе-хе-хе!..
Исполнение своего намерения Иван Петрович начал с того, что одел сына по-шотландски; двенадцатилетний малый стал ходить с обнаженными икрами и с петушьим пером на складном картузе; шведку заменил молодой швейцарец, изучивший гимнастику до совершенства; музыку, как занятие недостойное мужчины, изгнали навсегда; естественные науки, международное право, математика, столярное ремесло, по совету Жан-Жака Руссо, и геральдика, для поддержания рыцарских чувств, — вот чем должен был заниматься будущий «
человек»; его
будили в четыре часа утра, тотчас окачивали холодной водой и заставляли бегать вокруг высокого столба на веревке; ел он раз
в день по одному блюду; ездил верхом, стрелял из арбалета; при всяком удобном случае упражнялся, по примеру родителя,
в твердости воли и каждый вечер вносил
в особую книгу отчет прошедшего дня и свои впечатления, а Иван Петрович, с своей стороны, писал ему наставления по-французски,
в которых он называл его mon fils [Мой сын (фр.).] и говорил ему vous.
Приехавши ночью, я не хотел
будить женатых
людей — здешних наших товарищей. Остановился на отводной квартире. Ты должен знать, что и Басаргин с августа месяца семьянин: женился на девушке 18 лет — Марье Алексеевне Мавриной, дочери служившего здесь офицера инвалидной команды. Та самая, о которой нам еще
в Петровском говорили. Она его любит, уважает, а он надеется сделать счастие молодой своей жены…
В отношениях
людей всего больше было чувства подстерегающей злобы, оно было такое же застарелое, как и неизлечимая усталость мускулов.
Люди рождались с этою болезнью души, наследуя ее от отцов, и она черною тенью сопровождала их до могилы,
побуждая в течение жизни к ряду поступков, отвратительных своей бесцельной жестокостью.
Снова Софья говорила, рисуя день победы, внушая
людям веру
в свои силы,
будя в них сознание общности со всеми, кто отдает свою жизнь бесплодному труду на глупые забавы пресыщенных.
Маленький дом на окраине слободки
будил внимание
людей; стены его уже щупали десятки подозрительных взглядов. Над ним беспокойно реяли пестрые крылья молвы, —
люди старались спугнуть, обнаружить что-то, притаившееся за стенами дома над оврагом. По ночам заглядывали
в окна, иногда кто-то стучал
в стекло и быстро, пугливо убегал прочь.
Всюду собирались кучки
людей, горячо обсуждая волнующий призыв. Жизнь вскипала, она
в эту весну для всех была интереснее, всем несла что-то новое, одним — еще причину раздражаться, злобно ругая крамольников, другим — смутную тревогу и надежду, а третьим — их было меньшинство — острую радость сознания, что это они являются силой, которая
будит всех.
Казалось,
в воздухе поет огромная медная труба, поет и
будит людей, вызывая
в одной груди готовность к бою,
в другой — неясную радость, предчувствие чего-то нового, жгучее любопытство, там — возбуждая смутный трепет надежд, здесь — открывая выход едкому потоку годами накопленной злобы. Все заглядывали вперед, где качалось и реяло
в воздухе красное знамя.
Я искренно убежден, что именно только это последнее обстоятельство может
побуждать этих
людей такими массами устремляться
в"чужое место", и именно там, а не на берегах Ветлуги или Чусовой искать отдыха от треволнений трудовой жизни.
Только единственный сын Анны Павловны, Александр Федорыч, спал, как следует спать двадцатилетнему юноше, богатырским сном; а
в доме все суетились и хлопотали.
Люди ходили на цыпочках и говорили шепотом, чтобы не
разбудить молодого барина. Чуть кто-нибудь стукнет, громко заговорит, сейчас, как раздраженная львица, являлась Анна Павловна и наказывала неосторожного строгим выговором, обидным прозвищем, а иногда, по мере гнева и сил своих, и толчком.
Всякое явление
в мире науки и искусства, всякая новая знаменитость
будили в нем вопрос: «Почему это не я, зачем не я?» Там на каждом шагу он встречал
в людях невыгодные для себя сравнения… там он так часто падал, там увидал как
в зеркале свои слабости… там был неумолимый дядя, преследовавший его образ мыслей, лень и ни на чем не основанное славолюбие; там изящный мир и куча дарований, между которыми он не играл никакой роли.
То она подходила к фортепьянам и играла на них, морщась от напряжения, единственный вальс, который знала, то брала книгу романа и, прочтя несколько строк из средины, бросала его, то, чтоб не
будить людей, сама подходила к буфету, доставала оттуда огурец и холодную телятину и съедала ее, стоя у окошка буфета, то снова, усталая, тоскующая, без цели шлялась из комнаты
в комнату.
Поутру горничная передала Дарье Павловне, с таинственным видом, письмо. Это письмо, по ее словам, пришло еще вчера, но поздно, когда все уже почивали, так что она не посмела
разбудить. Пришло не по почте, а
в Скворешники через неизвестного
человека к Алексею Егорычу. А Алексей Егорыч тотчас сам и доставил, вчера вечером, ей
в руки, и тотчас же опять уехал
в Скворешники.
— Вот
люди! — обратился вдруг ко мне Петр Степанович. — Видите, это здесь у нас уже с прошлого четверга. Я рад, что нынче по крайней мере вы здесь и рассудите. Сначала факт: он упрекает, что я говорю так о матери, но не он ли меня натолкнул на то же самое?
В Петербурге, когда я был еще гимназистом, не он ли
будил меня по два раза
в ночь, обнимал меня и плакал, как баба, и как вы думаете, что рассказывал мне по ночам-то? Вот те же скоромные анекдоты про мою мать! От него я от первого и услыхал.
У Лены на глазах показались слезы. Вот то, чего она ждала, прозвучало наконец
в словах простого, доброго
человека! У нее на мгновение захватило горло, и только через минуту, справившись с волнением, она спросила застенчиво и тихо, чтобы не
разбудить отца...
Голос у него был маленький, но — неутомимый; он прошивал глухой, о́темный гомон трактира серебряной струной, грустные слова, стоны и выкрики побеждали всех
людей, — даже пьяные становились удивленно серьезны, молча смотрели
в столы перед собою, а у меня надрывалось сердце, переполненное тем мощным чувством, которое всегда
будит хорошая музыка, чудесно касаясь глубин души.
С Рождества вплоть до Великого поста Давидов лежал на полатях, затяжно кашляя, плевал вниз шматками пахучей крови, не попадая
в ушат с помоями, кровь шлепалась на пол; по ночам он
будил людей бредовыми криками.
Корзина с провизией склонилась
в руках ослабевшего
человека, сидевшего
в углу вагона, и груши из нее посыпались на пол. Ближайший сосед поднял их, тихо взял корзину из рук спящего и поставил ее рядом с ним. Потом вошел кондуктор, не
будя Матвея, вынул билет из-за ленты его шляпы и на место билета положил туда же белую картонную марку с номером. Огромный
человек крепко спал, сидя, и на лице его бродила печальная судорога, а порой губы сводило, точно от испуга…
Чтобы разорвать прочные петли безысходной скуки, которая сначала раздражает
человека,
будя в нём зверя, потом, тихонько умертвив душу его, превращает
в тупого скота, чтобы не задохнуться
в тугих сетях города Окурова, потребно непрерывное напряжение всей силы духа, необходима устойчивая вера
в человеческий разум. Но её даёт только причащение к великой жизни мира, и нужно, чтобы, как звёзды
в небе,
человеку всегда были ясно видимы огни всех надежд и желаний, неугасимо пылающие на земле.
И каждый раз Боря оставлял
в голове взрослого
человека какие-то досадные занозы. Вызывая удивление бойкостью своих речей, мальчик
будил почти неприязненное чувство отсутствием почтения к старшим, а дружба его с Шакиром задевала самолюбие Кожемякина. Иногда он озадачивал нелепыми вопросами, на которые ничего нельзя было ответить, — сдвинет брови, точно мать, и настойчиво допытывается...
От этого
человека всегда веяло неизбывной тоской; все
в доме не любили его, ругали лентяем, называли полоумным. Матвею он тоже не нравился — с ним было всегда скучно, порою жутко, а иногда его измятые слова
будили в детской душе нелюдимое чувство, надолго загонявшее мальчика куда-нибудь
в угол, где он, сидя одиноко целыми часами, сумрачно оглядывал двор и дом.
Разумеется, существуют
люди, которые и
в подобных положениях не могут не обольщаться, что вот-вот сейчас
разбудят и скажут: приехали!