Неточные совпадения
— Послушай-ка, — вдруг начал он, выпучив глаза и чему-то обрадовавшись, так что хмель почти прошел, — да нет,
боюсь, не скажу, не выпущу из головы такую
птицу. Вот сокровище-то залетело… Выпьем, кум, выпьем скорей!
«Ничего теперь не
боюсь!» — весело говорил Зеленый и запел вместе с
птицами, которые щебетали и свистали где-то в вышине.
Меня удивило, что он подходил к
птицам без опаски, но я еще более удивился, когда увидел, что
птицы не
боялись его и, словно домашние куры, тихонько, не торопясь, отходили в сторону.
Появление старика Колобова в Суслоне было целым событием. Теперь уж все поняли, зачем
птица прилетела. Всех больше волновался мельник Ермилыч, под рукой распускавший нехорошие слухи про старика Колобова. Он
боялся сильного конкурента. Но Колобов сам пришел к нему на мельницу в гости, осмотрел все и сказал...
Эти-то капли, которых падения не любит и
боится всякая
птица и зверь, выгоняют вальдшнепов не только из леса, но даже из лесных опушек и кустов.
Только в стрельбе с подъезда к
птице крупной и сторожкой, сидящей на земле, а не на деревьях, собака мешает, потому что
птица боится ее; но если собака вежлива, [То есть не гоняется за
птицей и совершенно послушна] то она во время самого подъезда будет идти под дрожками или под телегой, так что ее и не увидишь; сначала станет она это делать по приказанию охотника, а потом по собственной догадке.
Они слышат пискотню молодых и покрякиванье маток, слышат шелест камыша, даже видят, как колеблются его верхушки от множества пробирающихся в тростнике утят, а нельзя поживиться добычей: «глаз видит, да зуб неймет!» Хищные
птицы не бросаются за добычей в высокую траву или кусты: вероятно, по инстинкту,
боясь наткнуться на что-нибудь жесткое и острое или опасаясь помять правильные перья.
Он по справедливости
боится и зверя и
птицы, и только ночью или по утренним и вечерним зарям выходит из своего дневного убежища, встает с логова; ночь для него совершенно заменяет день; в продолжение ее он бегает, ест и жирует, то есть резвится, и вообще исполняет все требования природы; с рассветом он выбирает укромное местечко, ложится и с открытыми глазами, по особенному устройству своих коротких век, чутко дремлет до вечера, протянув по спине длинные уши и беспрестанно моргая своею мордочкой, опушенной редкими, но довольно длинными белыми усами.
То же должно сказать о стрельбе вообще всякой сидячей
птицы, кроме тетеревов и вяхирей, которые, сидя на деревьях и посматривая с любопытством на рысканье собаки, оттого даже менее обращают внимания на охотника и ближе его подпускают, всякая другая
птица, сидящая на земле, гораздо больше
боится собаки, чем приближающегося человека.
Водяная
птица как будто
боится уединения, и утки перестают жить и водиться на реках, когда они слишком далеко углубляются в лесную глушь.
Во-первых,
птица вообще мало
боится шума и стука, если не видит предмета, его производящего, во-вторых, токующий тетерев, особенно глухой, о чем я буду говорить ниже, не только ничего не слышит, но и не видит.
Бывало, Агафья, вся в черном, с темным платком на голове, с похудевшим, как воск прозрачным, но все еще прекрасным и выразительным лицом, сидит прямо и вяжет чулок; у ног ее, на маленьком креслице, сидит Лиза и тоже трудится над какой-нибудь работой или, важно поднявши светлые глазки, слушает, что рассказывает ей Агафья; а Агафья рассказывает ей не сказки: мерным и ровным голосом рассказывает она житие пречистой девы, житие отшельников, угодников божиих, святых мучениц; говорит она Лизе, как жили святые в пустынях, как спасались, голод терпели и нужду, — и царей не
боялись, Христа исповедовали; как им
птицы небесные корм носили и звери их слушались; как на тех местах, где кровь их падала, цветы вырастали.
Но Бек-Агамалов, точно
боясь испортить произведенный эффект, улыбаясь, вкладывал шашку в ножны. Он тяжело дышал, и весь он в эту минуту, с широко раскрытыми злобными глазами, с горбатым носом и с оскаленными зубами, был похож на какую-то хищную, злую и гордую
птицу.
Матвей отошел,
боясь, чтобы
птицы не подняли возню.
Как вечер, так люди из страха друг перед другом жмутся к жильям, и только зверь и
птица, не
боясь человека, свободно рыщут по этой пустыне.
Птицы сонливо дремлют на ветках, проникнутых свежим, молодым соком; насекомые притаились под древесного корой или забились в тесные пласты моху, похожие в бесконечно уменьшенном виде на непроходимые сосновые леса; муха не прожужжит в воздухе; сам воздух
боится, кажется, нарушить торжественную тишину и не трогает ни одним стебельком, не подымает даже легкого пуха, оставленного на лугах молодыми, только что вылупившимися гусятами…
Ну, а тот настоящий был, из прежних… Вот, скажу тебе, такое на свете водится, что сотни людей одного человека
боятся, да еще как!.. Посмотри ты, хлопче, на ястреба и на цыпленка: оба из яйца вылупились, да ястреб сейчас вверх норовит, эге! Как крикнет в небе, так сейчас не то что цыплята — и старые петухи забегают… Вот же ястреб — панская
птица, а курица — простая мужичка…
Я не свожу глаз с Ермоловой — она
боится пропустить каждый звук. Она живет. Она едет по этим полям в полном одиночестве и радуется простору, волнам золотого моря колосьев, стаям
птиц. Это я вижу в ее глазах, вижу, что для нее нет ничего окружающего ее, ни седого Юрьева, который возвеличил ее своей пьесой, ни Федотовой, которая не радуется новой звезде, ни Рено, с ее красотой, померкшей перед ней, полной жизни и свежести… Она смотрит вдаль… Видит только поля, поля, поля…
— Так вот вам, Дарья Михайловна, какие высокие и честные-то души относятся к подобным вопросам:
боятся, чтобы
птицу небесную не ввести в напрасное сомнение, а вы меня спрашиваете о таких вещах, да еще самого решительного ответа у меня о них требуете.
Родился зайчик в лесу и все
боялся. Треснет где-нибудь сучок, вспорхнет
птица, упадет с дерева ком снега — у зайчика душа в пятки.
Вороне делалось даже обидно. Какая же это
птица, если и дождя, и ветра, и холода
боится? Ведь так и жить нельзя на белом свете. Она опять стала сомневаться, что уж
птица ли эта Канарейка. Наверно, только притворяется
птицей…
Итак, травля уток производится по маленьким речкам или ручьям и озеркам, находящимся в высоких берегах, для того, чтоб охотник мог подойти очень близко к утке, не будучи ею примечен, и для того, чтоб лет ее продолжался не над водою; если же ястреб схватит утку и она упадет с ним в воду, то редко найти такого жадного ястреба, который не бросил бы своей добычи, ибо все хищные
птицы не любят и
боятся мочить свои перья, особенно в крыльях, и, вымочивши как-нибудь нечаянно, сейчас распускают их как полузонтик и сидят в укромном месте, пока не высушат совершенно.
Бессеменов.
Боюсь я! Время такое… страшное время! Всё ломается, трещит… волнуется жизнь!.. За тебя
боюсь… Вдруг что-нибудь… кто нас поддержит в старости? Ты — опора нам… Вон Нил-то… вишь какой? И этот…
птица эта, Тетерев… тоже! Ты сторонись их! Они… не любят нас! Гляди!
Любил он
птиц, и они не
боялись его; умилительно вспомнить, как, бывало, бегает поползень —
птица очень дикая — по рыжей голове его и путается в огневых волосах.
Завидовал я ему в этом — меня
птицы боялись.
И вдруг очнулся он, вздрогнул,
К луке припал, коня толкнул.
Одно мгновенье на кургане
Он черной
птицею мелькнул,
И скоро скрылся весь в тумане.
Чрез камни конь его несет,
Он не глядит и не
боится;
Так быстро скачет только тот,
За кем раскаяние мчится!..
Она смотрела на меня своим спокойным взором.
Птицы так смотрят, когда не
боятся.
Он пошел с пригорка, а Харько все-таки посвистал еще, хоть и тише… Пошел мельник мимо вишневых садов, глядь — опять будто две больших
птицы порхнули в траве, и опять в тени белеет высокая смушковая шапка да девичья шитая сорочка, и кто-то чмокает так, что в кустах отдается… Тьфу ты пропасть! Не стал уж тут мельник и усовещивать проклятого парня, —
боялся, что тот ему ответит как раз по-прошлогоднему… И подошел наш Филипп тихими шагами к вдовиному перелазу.
Есть же ведь вольные
птицы, вольные звери, вольный Мерик, и никого они не
боятся, и никто им не нужен!
Христос научает человека тому, что в нем есть то, что поднимает его выше этой жизни с ее суетой, страхами и похотями. Человек, познавший учение Христа, испытывает то, что испытала бы
птица, если бы она не знала того, что у нее есть крылья, и вдруг поняла бы, что она может летать, быть свободной и ничего не
бояться.
Что может быть понятнее слов: собаке больно; теленок ласков — он меня любит;
птица радуется, лошадь
боится, добрый человек, злое животное?
— А!.. ночная
птица, подлец, который
боится дневного света… Я покажу ему себя!.. — с пеной у рта прохрипел Петр Иннокентьевич и скорее упал, нежели сел в кресло.
Птица, очевидно, чего-то
боялась и на что-то сердилась.
И его-то
боялась и на него сердилась
птица.