Неточные совпадения
Дети с испуганным и радостным визгом бежали впереди. Дарья Александровна, с трудом борясь с своими облепившими ее ноги юбками, уже не шла, а бежала, не спуская с глаз детей. Мужчины, придерживая шляпы, шли
большими шагами. Они были уже у самого крыльца, как
большая капля ударилась и разбилась о край железного жолоба. Дети и за ними
большие с веселым говором вбежали под защиту
крыши.
Дамы раскрыли зонтики и вышли на боковую дорожку. Пройдя несколько поворотов и выйдя из калитки, Дарья Александровна увидала пред собой на высоком месте
большое, красное, затейливой формы, уже почти оконченное строение. Еще не окрашенная железная
крыша ослепительно блестела на ярком солнце. Подле оконченного строения выкладывалось другое, окруженное лесами, и рабочие в фартуках на подмостках клали кирпичи и заливали из шаек кладку и равняли правилами.
Деревянный, потемневший трактир принял Чичикова под свой узенький гостеприимный навес на деревянных выточенных столбиках, похожих на старинные церковные подсвечники. Трактир был что-то вроде русской избы, несколько в
большем размере. Резные узорочные карнизы из свежего дерева вокруг окон и под
крышей резко и живо пестрили темные его стены; на ставнях были нарисованы кувшины с цветами.
На
крыше большой фонарь, не для видов, но для рассматривания, где и в каком месте и как производились работы.
Оно было в два этажа, и над ним вверху надстроен был в две арки бельведер, где стоял часовой;
большой часовой циферблат вделан был в
крышу.
Двадцать пять верст показались Аркадию за целых пятьдесят. Но вот на скате пологого холма открылась наконец небольшая деревушка, где жили родители Базарова. Рядом с нею, в молодой березовой рощице, виднелся дворянский домик под соломенною
крышей. У первой избы стояли два мужика в шапках и бранились. «
Большая ты свинья, — говорил один другому, — а хуже малого поросенка». — «А твоя жена — колдунья», — возражал другой.
Сидели в
большой полутемной комнате, против ее трех окон возвышалась серая стена, тоже изрезанная окнами. По грязным стеклам, по балконам и железной лестнице, которая изломанной линией поднималась на
крышу, ясно было, что это окна кухонь. В одном углу комнаты рояль, над ним черная картина с двумя желтыми пятнами, одно изображало щеку и солидный, толстый нос, другое — открытую ладонь. Другой угол занят был тяжелым, черным буфетом с инкрустацией перламутром, буфет похож на соединение пяти гробов.
—
Большой, волосатый, рыжий, горластый, как дьякон, с бородой почти до пояса, с глазами быка и такой же силой, эдакое, знаешь, сказочное существо. Поссорится с отцом, старичком пудов на семь, свяжет его полотенцами, втащит по лестнице на
крышу и, развязав, посадит верхом на конек. Пьянствовал, разумеется. Однако — умеренно. Там все пьют,
больше делать нечего. Из трех с лишком тысяч населения только пятеро были в Томске и лишь один знал, что такое театр, вот как!
— Толпа идет… тысяч двадцать… может,
больше, ей-богу! Честное слово. Рабочие. Солдаты, с музыкой. Моряки. Девятый вал… черт его… Кое-где постреливают — факт! С
крыш…
В углу двора, между конюшней и каменной стеной недавно выстроенного дома соседей, стоял, умирая без солнца,
большой вяз, у ствола его были сложены старые доски и бревна, а на них, в уровень с
крышей конюшни, лежал плетенный из прутьев возок дедушки. Клим и Лида влезали в этот возок и сидели в нем, беседуя. Зябкая девочка прижималась к Самгину, и ему было особенно томно приятно чувствовать ее крепкое, очень горячее тело, слушать задумчивый и ломкий голосок.
Из-за заборов видны были только соломенные
крыши и
больше ничего.
Можно определить и так: это такой ветер, который
большие военные суда, купеческие корабли, пароходы, джонки, лодки и все, что попадется на море, иногда и самое море, кидает на берег, а
крыши, стены домов, деревья, людей и все, что попадется на берегу, иногда и самый берег, кидает в море.
Но и наши не оставались в долгу. В то самое время, когда фрегат крутило и било об дно, на него нанесло напором воды две джонки. С одной из них сняли с
большим трудом и приняли на фрегат двух японцев, которые неохотно дали себя спасти, под влиянием строгого еще тогда запрещения от правительства сноситься с иноземцами. Третий товарищ их решительно побоялся, по этой причине, последовать примеру первых двух и тотчас же погиб вместе с джонкой. Сняли также с плывшей мимо
крыши дома старуху.
Проезжающие по
большой орловской дороге молодые чиновники и другие незанятые люди (купцам, погруженным в свои полосатые перины, не до того) до сих пор еще могут заметить в недальнем расстоянии от
большого села Троицкого огромный деревянный дом в два этажа, совершенно заброшенный, с провалившейся
крышей и наглухо забитыми окнами, выдвинутый на самую дорогу.
— В
крыше для моего семейства, пока я здесь,
больше ни в чем.
Я еще, как сквозь сон, помню следы пожара, остававшиеся до начала двадцатых годов,
большие обгорелые дома без рам, без
крыш, обвалившиеся стены, пустыри, огороженные заборами, остатки печей и труб на них.
Под этим
большим светом безучастно молчал
большой мир народа; для него ничего не переменилось, — ему было скверно, но не сквернее прежнего, новые удары сыпались не на его избитую спину. Его время не пришло. Между этой
крышей и этой основой дети первые приподняли голову, может, оттого, что они не подозревали, как это опасно; но, как бы то ни было, этими детьми ошеломленная Россия начала приходить в себя.
Да, ты прав, Боткин, — и гораздо
больше Платона, — ты, поучавший некогда нас не в садах и портиках (у нас слишком холодно без
крыши), а за дружеской трапезой, что человек равно может найти «пантеистическое» наслаждение, созерцая пляску волн морских и дев испанских, слушая песни Шуберта и запах индейки с трюфлями. Внимая твоим мудрым словам, я в первый раз оценил демократическую глубину нашего языка, приравнивающего запах к звуку.
На углу Остоженки и 1-го Зачатьевского переулка в первой половине прошлого века был
большой одноэтажный дом, занятый весь трактиром Шустрова, который сам с семьей жил в мезонине, а огромный чердак да еще пристройки на
крыше были заняты голубятней, самой
большой во всей Москве.
В два «небанных дня» работы было еще
больше по разному домашнему хозяйству, и вдобавок хозяин посылал на уборку двора своего дома, вывозку мусора, чистку снега с
крыши.
Поездка эта осталась у меня в памяти, точно картинка из волшебного сна:
большой барский дом, и невдалеке ряд крестьянских хаток, выглядывавших из-за косогора соломенными
крышами и белыми мазаными стенами.
Мне мог идти тогда второй год, но я совершенно ясно вижу и теперь языки пламени над
крышей сарая во дворе, странно освещенные среди ночи стены
большого каменного дома и его отсвечивающие пламенем окна.
Дошли до конца съезда. На самом верху его, прислонясь к правому откосу и начиная собою улицу, стоял приземистый одноэтажный дом, окрашенный грязно-розовой краской, с нахлобученной низкой
крышей и выпученными окнами. С улицы он показался мне
большим, но внутри его, в маленьких полутемных комнатах, было тесно; везде, как на пароходе перед пристанью, суетились сердитые люди, стаей вороватых воробьев метались ребятишки, и всюду стоял едкий, незнакомый запах.
— Иду как-то великим постом, ночью, мимо Рудольфова дома; ночь лунная, молосная, вдруг вижу: верхом на
крыше, около трубы, сидит черный, нагнул рогатую-то голову над трубой и нюхает, фыркает,
большой, лохматый. Нюхает да хвостом по
крыше и возит, шаркает. Я перекрестила его: «Да воскреснет бог и расточатся врази его», — говорю. Тут он взвизгнул тихонько и соскользнул кувырком с крыши-то во двор, — расточился! Должно, скоромное варили Рудольфы в этот день, он и нюхал, радуясь…
За последнее лето таких новых изб появилось на Фотьянке до десятка, а новых
крыш и того
больше.
Когда показались первые домики, Нюрочка превратилась вся в одно внимание. Экипаж покатился очень быстро по широкой улице прямо к церкви. За церковью открывалась
большая площадь с двумя рядами деревянных лавчонок посредине. Одною стороною площадь подходила к закопченной кирпичной стене фабрики, а с другой ее окружили каменные дома с зелеными
крышами. К одному из таких домов экипаж и повернул, а потом с грохотом въехал на мощеный широкий двор. На звон дорожного колокольчика выскочил Илюшка Рачитель.
Нюрочка разговаривала с Васей и чувствовала, что нисколько не боится его. Да и он в этот год вырос такой
большой и не смотрел уже тем мальчишкой, который лазал с ней по
крышам.
…Новая семья, [Семья Н. В. Басаргина.] с которой я теперь под одной
крышей, состоит из добрых людей, но женская половина, как вы можете себе представить, — тоска
больше или меньше и служит к убеждению холостяка старого, что в Сибири лучше не жениться. Басаргин доволен своим состоянием. Ночью и после обеда спит. Следовательно, остается меньше времени для размышления.
Две каменные церкви с зелеными куполами, одна поменьше, а другая
большая, еще новая и неосвященная, красные
крыши господского огромного дома, флигелей и всех надворных строений с какими-то колоколенками — бросились мне в глаза и удивили меня.
После полудня, разбитая, озябшая, мать приехала в
большое село Никольское, прошла на станцию, спросила себе чаю и села у окна, поставив под лавку свой тяжелый чемодан. Из окна было видно небольшую площадь, покрытую затоптанным ковром желтой травы, волостное правление — темно-серый дом с провисшей
крышей. На крыльце волости сидел лысый длиннобородый мужик в одной рубахе и курил трубку. По траве шла свинья. Недовольно встряхивая ушами, она тыкалась рылом в землю и покачивала головой.
Сперва никто не понимал, что это, — не понимал даже и я, кому (к несчастью) было открыто
больше, чем всем другим. Это было похоже на огромный рой черных аэро: где-то в невероятной высоте — еле заметные быстрые точки. Все ближе; сверху хриплые, гортанные капли — наконец, над головами у нас птицы. Острыми, черными, пронзительными, падающими треугольниками заполнили небо, бурей сбивало их вниз, они садились на купола, на
крыши, на столбы, на балконы.
Несколько воробьев вспорхнули с насиженных мест на хорах и вылетели в
большую прореху в
крыше.
Сначала послышался стук и шум обвалившейся на хорах штукатурки. Что-то завозилось вверху, тряхнуло в воздухе тучею пыли, и
большая серая масса, взмахнув крыльями, поднялась к прорехе в
крыше. Часовня на мгновение как будто потемнела. Огромная старая сова, обеспокоенная нашей возней, вылетела из темного угла, мелькнула, распластавшись на фоне голубого неба в пролете, и шарахнулась вон.
Если зловещий «пугач» [Филин.] прилетал по вечерам на чью-нибудь
крышу и громкими криками накликал туда смерть, то опять приглашали Тыбурция, и он с
большим успехом прогонял зловещую птицу поучениями из Тита Ливия.
Извилистая стежка, протоптанная пешеходами, пересекала
большое свекловичное поле. Вдали виднелись белые домики и красные черепичные
крыши города. Офицеры пошли рядом, сторонясь друг от друга и ступая по мясистой, густой, хрустевшей под ногами зелени. Некоторое время оба молчали. Наконец Николаев, переведя широко и громко, с видимым трудом, дыхание, заговорил первый...
На противоположной стороне, из-за зеленой
крыши большого дома, краснелась туманная, студеная заря.
— Да ту же пенсию вашу всю будут брать себе! — пугала его Миропа Дмитриевна и, по своей ловкости и хитрости (недаром она была малороссиянка), неизвестно до чего бы довела настоящую беседу; но в это время в квартире Рыжовых замелькал огонек, как бы перебегали со свечками из одной комнаты в другую, что очень заметно было при довольно значительной темноте ночи и при полнейшем спокойствии, царствовавшем на дворе дома: куры и индейки все сидели уж по своим хлевушкам, и только майские жуки, в сообществе разноцветных бабочек, кружились в воздухе и все
больше около огня куримой майором трубки, да еще чей-то белый кот лукаво и осторожно пробирался по
крыше дома к слуховому окну.
Берега Москвы-реки, Яузы и Неглинной покрыты были множеством деревянных домов с тесовыми или соломенными
крышами,
большею частью почерневшими от времени.
Когда бойкие кунавинские мещанки приходили мыть полы в лавках, Ефимушка спускался с
крыши и, становясь где-нибудь в уголок, мурлыкал, прищурив серые, живые глаза, растягивая
большой рот до ушей.
— Вот, — говорил Ситанов, задумчиво хмурясь, — было
большое дело, хорошая мастерская, трудился над этим делом умный человек, а теперь все хинью идет, все в Кузькины лапы направилось! Работали-работали, а всё на чужого дядю! Подумаешь об этом, и вдруг в башке лопнет какая-то пружинка — ничего не хочется, наплевать бы на всю работу да лечь на
крышу и лежать целое лето, глядя в небо…
Учитель ничего этого не тронул, но он взлез на высокий сосновый ларь, покрытый покатой
крышей, достал с него
большие и разлатые липовые ночвы, чистые, как стекло зеркального магазина, и тотчас же начал спускаться с ними назад в сарай, где им очень искусно были спрятаны злополучные кости.
Весь народ
большого аула Ведено стоял на улице и на
крышах, встречая своего повелителя, и в знак торжества также стрелял из ружей и пистолетов.
Месяца не было, но звезды ярко светили в черном небе, и в темноте видны были очертания
крыш саклей и
больше других здание мечети с минаретом в верхней части аула. От мечети доносился гул голосов.
И в кухне вдруг почему-то вспомнил, что в окно чердака видно каланчу — она торчит между
крыш города, точно
большой серый кукиш.
На «Нырке» питались однообразно, как питаются вообще на небольших парусниках, которым за десять-двадцать дней плавания негде достать свежей провизии и негде хранить ее. Консервы, солонина, макароны, компот и кофе —
больше есть было нечего, но все поглощалось огромными порциями. В знак душевного мира, а может быть, и различных надежд, какие чаще бывают мухами, чем пчелами, Проктор налил всем по стакану рома. Солнце давно село. Нам светила керосиновая лампа, поставленная на
крыше кухни.
Простор и лень, лень и простор! Они опять предо мною во всей своей красе; но кровли
крыш покрыты лучше, и мужики в сапогах. Это
большая новость, в которой я, впрочем, никогда не отчаивался, веруя, что и мужик знает, что под крепкою
крышей безопасней жить и в крепких сапогах ходить удобнее, чем в дырявых лаптях.
Я вошел. Дверь заперлась, лязгнул замок, и щелкнул ключ. Мебель состояла из двух составленных рядом скамеек с огромным еловым поленом, исправляющим должность подушки. У двери закута была высока, а к окну спускалась
крыша. Посредине, четырехугольником, обыкновенное слуховое окно, но с железной решеткой. После треволнений и сытного завтрака мне первым делом хотелось спать и ровно ничего
больше. «Утро вечера мудренее!» — подумал я засыпая.
Может быть, сначала говорили «дверец», а потом, для удобства произношения, стали говорить «дворец».] между сваями, его окружавшими; едва только закинул я среднюю удочку, насаженную на раковую шейку, как пошел проливной дождь, от которого я спрятался под
крышею пильной; дождевая туча еще не пронесласъ, как я услышал крик зовущего меня мельника; я поспешно бросился к нему и вижу, что он возится с моей удочкой, на которую взяла
большая рыба; но я не успел прибежать вовремя: мельник стоял с одним удилищем и лесой, оборванной выше наплавка…
Для этой цели дедушка выпустил края
крыши, и как можно
больше, так что самый косой дождь с трудом достигал до порога двери; так много соломы положено было на
крышу, что она утратила свою острокрайнюю форму и представлялась копною или вздутым караваем.
А за кладбищем дымились кирпичные заводы. Густой, черный дым
большими клубами шел из-под длинных камышовых
крыш, приплюснутых к земле, и лениво поднимался вверх. Небо над заводами и кладбищем было смугло, и
большие тени от клубов дыма ползли по полю и через дорогу. В дыму около
крыш двигались люди и лошади, покрытые красной пылью…