Неточные совпадения
— Ты уже чересчур благодушен и скромен, — возразил Павел Петрович, — я, напротив, уверен, что мы с тобой гораздо правее этих господчиков, хотя выражаемся, может быть, несколько устарелым
языком, vieilli, [Старомодно (фр.).] и не имеем той дерзкой самонадеянности… И такая надутая эта нынешняя молодежь! Спросишь иного: «Какого вина вы хотите, красного или
белого?» — «Я имею привычку предпочитать красное!» — отвечает он басом и с таким важным лицом, как будто вся вселенная глядит на него в это мгновенье…
Когда Клим вышел в столовую, он увидал мать, она безуспешно пыталась открыть окно, а среди комнаты стоял бедно одетый человек, в грязных и длинных, до колен, сапогах, стоял он закинув голову, открыв рот, и сыпал на
язык, высунутый, выгнутый лодочкой,
белый порошок из бумажки.
Как раньше, Любаша начала устраивать вечеринки, лотереи в пользу ссыльных, шила им
белье, вязала носки, шарфы; жила она переводами на русский
язык каких-то романов, пыталась понять стихи декадентов, но говорила, вздыхая...
Мы повели гостей в капитанскую каюту: там дали им наливки, чаю, конфект. Они еще с лодки все показывали на нашу фор-брам-стеньгу, на которой развевался кусок
белого полотна, с надписью на японском
языке «Судно российского государства». Они просили списать ее, по приказанию разумеется, чтоб отвезти в город, начальству.
9-го февраля, рано утром, оставили мы Напакианский рейд и лавировали, за противным ветром, между большим Лю-чу и другими, мелкими Ликейскими островами, из которых одни путешественники назвали Ама-Керима, а миссионер Беттельгейм говорит, что Ама-Керима на
языке ликейцев значит: вон там дальше — Керима. Сколько по
белу свету ходит переводов и догадок, похожих на это!
Кроме полезного, Софрон заботился еще о приятном: все канавы обсадил ракитником, между скирдами на гумне дорожки провел и песочком посыпал, на ветряной мельнице устроил флюгер в виде медведя с разинутой пастью и красным
языком, к кирпичному скотному двору прилепил нечто вроде греческого фронтона и под фронтоном
белилами надписал: «Пастроен вселе Шипилофке втысеча восем Сод саракавом году.
Ему привиделся нехороший сон: будто он выехал на охоту, только не на Малек-Аделе, а на каком-то странном животном вроде верблюда; навстречу ему бежит белая-белая, как снег, лиса… Он хочет взмахнуть арапником, хочет натравить на нее собак, а вместо арапника у него в руках мочалка, и лиса бегает перед ним и дразнит его
языком. Он соскакивает с своего верблюда, спотыкается, падает… и падает прямо в руки жандарму, который зовет его к генерал-губернатору и в котором он узнает Яффа…
А.
Белый, который в то время почти совсем не знал немецкого
языка, тоже подвергся гипнотическому воздействию.
Впереди обыкновенно бежал, свесив набок длинный розовый
язык,
белый пудель Арто, остриженный наподобие льва.
Лакеи во фраках и
белых галстуках бесшумно обходят гостей, под зорким наблюдением старого жуира, который лишь на минутку садится за стол и почти все время дежурит около входной двери, щелкая
языком, когда мимо него проносят лакомые блюда, и тревожно произнося:"psst!" — когда в сервировке замечается промах.
Вот где нужно искать действительных космополитов: в среде Баттенбергов, Меренбергов и прочих штаб — и обер-офицеров прусской армии, которых обездолил князь Бисмарк. Рыщут по
белу свету, теплых местечек подыскивают. Слушайте! ведь он, этот Баттенберг, так и говорит: «Болгария — любезное наше отечество!» — и
язык у него не заплелся, выговаривая это слово. Отечество. Каким родом очутилось оно для него в Болгарии, о которой он и во сне не видал? Вот уж именно: не было ни гроша — и вдруг алтын.
И начала раскладывать одно за другим платья, блузы, принадлежности
белья и проч. Все было свежо, нарядно, сшито в мастерских лучших портных. Лидочка осматривала каждую вещицу и восхищалась; восхищалась объективно, без всякого отношения к самой себе. Корсет ровно вздымался на груди ее в то время, как с ее
языка срывались:"Ах, душка!","ах, очарованье!","ах, херувим!"
— Попугайте, — говорю, — их, отцы-благодетели, нашим батюшкой
белым царем: скажите им, что он не велит азиатам своих подданных насильно в плену держать, или, еще лучше, выкуп за меня им дайте, а я вам служить пойду. Я, — говорю, — здесь живучи, ихнему татарскому
языку отлично научился и могу вам полезным человеком быть.
Священник довольно торопливо и переболтавшимся
языком читал евангелие и произносил слова: «откуда мне сие, да приидет мати господа моего ко мне!» Увидав Марфина, он стал читать несколько медленнее, и даже дьячок, раздувавший перед тем с раскрасневшимся лицом кадило, оставил занятие и по окончании евангелия затянул вместе с священником: «Заступница усердная, мати господа вышняго…» Молебен собственно служили иконе казанской божией матери, считавшейся в роду Рыжовых чудотворною и стоявшей в настоящем случае с почетом в углу залы на столике, покрытом
белою скатертью.
Она назвала первое попавшееся на
язык имя и отчество. Это был старый, уморительный прием, «трюк», которым когда-то спасся один из ее друзей от преследования сыщика. Теперь она употребила его почти бессознательно, и это подействовало ошеломляющим образом на первобытный ум грека. Он поспешно вскочил со скамейки, приподнял над головой
белую фуражку, и даже при слабом свете, падавшем сквозь стекла над салоном, она увидела, как он быстро и густо покраснел.
Вот папенька Владимир Михайлович, в
белом колпаке, дразнящийся
языком и цитирующий Баркова; вот братец Степка-балбес и рядом с ним братец Пашка-тихоня; вот Любинька, а вот и последние отпрыски головлевского рода: Володька и Петька…
Лучше всех рассказывала Наталья Козловская, женщина лет за тридцать, свежая, крепкая, с насмешливыми глазами, с каким-то особенно гибким и острым
языком. Она пользовалась вниманием всех подруг, с нею советовались о разных делах и уважали ее за ловкость в работе, за аккуратную одежду, за то, что она отдала дочь учиться в гимназию. Когда она, сгибаясь под тяжестью двух корзин с мокрым
бельем, спускалась с горы по скользкой тропе, ее встречали весело, заботливо спрашивали...
Итальянцы лениво поворачивали к нему головы; один подошел, пощупал его
белую свиту и с удивлением щелкнул
языком.
И только дома он вспомнил о том, что обязан предать этих весёлых людей в руки жандармов, вспомнил и, охваченный холодной тоской, бессмысленно остановился среди комнаты. Стало трудно дышать, он облизал губы сухим
языком, торопливо сбросил с себя платье, остался в
белье, подошёл к окну, сел. Прошло несколько минут оцепенения, он подумал...
Под сценой было забранное из досок стойло, на гвоздях висели разные костюмы, у входа сидели солдаты, которым, поплевывая себе на руки, малый в казинетовом пиджаке мазал руки и лицо голландской сажей. Далее несколько женщин белились свинцовыми
белилами и подводили себе глаза. Несколько человек, уже вполне одетые в измятые боярские костюмы, грелись у чугуна с угольями. Вспыхивавшие синие
языки пламени мельком освещали нагримированные лица, казавшиеся при этом освещении лицами трупов.
«Что ты, братец? — спросил я, — где барин?» Вот он собрался с духом и стал нам рассказывать; да видно, со страстей язык-то у него отнялся: уж он мямлил, мямлил, насилу поняли, что в кладбищной церкви мертвецы пели всенощную, что вы пошли их слушать, что вдруг у самой церкви и закричали и захохотали; потом что-то зашумело, покатилось, раздался свист, гам и конской топот; что один мертвец, весь в
белом, перелез через плетень, затянул во все горло: со святыми упокой — и побежал прямо к телеге; что он, видя беду неминучую, кинулся за куст, упал ничком наземь и вплоть до нашего прихода творил молитву.
— Это потому, — подхватил другой офицер в бурке и
белой кавалерийской фуражке, — что мы верим русской пословице: что у трезвого на уме, то у пьяного на
языке.
Молодые и старые щеголи, в уродливых шляпах a la cendrillon [В стиле золушки (франц.).], с сучковатыми палками, обгоняли толпы гуляющих дам, заглядывали им в лицо, любезничали и отпускали поминутно ловкие фразы на французском
языке; но лучшее украшение гуляний петербургских, блестящая гвардия царя русского была в походе, и только кой-где среди круглых шляп мелькали
белые и черные султаны гвардейских офицеров; но лица их были пасмурны; они завидовали участи своих товарищей и тосковали о полках своих, которые, может быть, готовились уже драться и умереть за отечество.
Стенная живопись, с подписями внизу на славянском
языке, представляла, для Бегушева по крайней мере, довольно непонятные изображения: он только и узнал между ними длинную и совершенно
белую фигуру воскресающего Лазаря [Воскресающий Лазарь — персонаж евангельской легенды, в которой рассказывается о смерти Лазаря и о воскрешении его Христом.].
Не говоря о том, что она была хорошей женой, хозяйкою и матерью, она умела и продавать в магазине разные изделия токарного производства; понимала толк в работе настолько, что могла принимать всякие, относящиеся до токарного дела заказы, и — мало этого — на окне их магазина на большом
белом листе шляпного картона было крупными четкими буквами написано на русском и немецком
языках: здесь починяют, чистят, а также и вновь обтягивают материей всякие, дождевые и летние зонтики.
Друг твоего отца отрыл старинную тяжбу о землях и выиграл ее и отнял у него всё имение; я видал отца твоего перед кончиной; его седая голова неподвижная, сухая, подобная
белому камню, остановила на мне пронзительный взор, где горела последняя искра жизни и ненависти… и мне она осталась в наследство; а его проклятие живо, живо и каждый год пускает новые отрасли, и каждый год всё более окружает своею тенью семейство злодея… я не знаю, каким образом всё это сделалось… но кто, ты думаешь, кто этот нежный друг? — как, небо!.. в продолжении 17-ти лет ни один
язык не шепнул ей: этот хлеб куплен ценою крови — твоей — его крови! и без меня, существа бедного, у которого вместо души есть одно только ненасытимое чувство мщения, без уродливого нищего, это невинное сердце билось бы для него одною благодарностью.
Руки царя были нежны,
белы, теплы и красивы, как у женщины, но в них заключался такой избыток жизненной силы, что, налагая ладони на темя больных, царь исцелял головные боли, судороги, черную меланхолию и беснование. На указательном пальце левой руки носил Соломон гемму из кроваво-красного астерикса, извергавшего из себя шесть лучей жемчужного цвета. Много сотен лет было этому кольцу, и на оборотной стороне его камня вырезана была надпись на
языке древнего, исчезнувшего народа: «Все проходит».
Эх, до чего я дописался! Прощай! До другого раза. Что ты делаешь в Петербурге? Кстати: Савелий, мой деревенский повар, велит тебе кланяться. Он тоже постарел, но не слишком, потолстел и обрюзг немного. Так же хорошо делает куриные супы с разварными луковицами, ватрушки с узорчатой каймой и пигус — знаменитое степное блюдо пигус, от которого у тебя
язык побелел и стоял колом в течение целых суток. Зато жареное он по-прежнему засушивает так, что хоть стучи им по тарелке — настоящий картон. Однако прощай!
Но мне все-таки удалось увидеть ее смеющиеся розовые губы и веселое сверкание
белых зубов в то время, когда, не замечая моего приближения, она продолжала рассказывать на английском
языке что-то, вероятно, очень забавное своей соседке.
Зафиру Сашка что-то прошептал.
Зафир кивнул курчавой головою,
Блеснул, как рысь, очами, денег взял
Из
белой ручки черною рукою;
Он долго у дверей еще стоял
И говорил всё время, по несчастью,
На
языке чужом, и тайной страстью
Одушевлен казался. Между тем,
Облокотись на стол, задумчив, нем,
Герой печальный моего рассказа
Глядел на африканца в оба глаза.
Я замер от ужаса и руки не могу поднять, одурел вовсе… вижу только страшные
белые клыки перед самым носом, красный
язык, весь в пене.
Я, не вынося ни человеческого голоса, ни лица, хотел крикнуть на Поликарпа, чтоб он оставил меня в покое, но слово мое застряло в горле.
Язык был так же обессилен и изнеможен, как и всё тело. Как это ни мучительно было, но пришлось позволить Поликарпу стащить с меня всё, даже измокшее нижнее
белье.
Он бежал через полянку, по высокой траве, и мне от него видна только была его черная голова и закушенный
язык в
белых зубах.
Булька перестал чесаться, уложил свою широкую голову с
белыми зубами промеж передних
белых лапок, уложил и
язык, как ему надо было, и смирно лежал подле меня.
А длиннокосый торгаш-китаец, с желтым оплывшим лицом и узкими глазами, в
белой кофте и широких штанах, уже стоял у комнаты Володи и разложил свой товар, и чего-чего только не предлагал он на ломаном английском
языке, выкладывая ящик за ящиком.
Зато Паоло пытался что-то сказать на своем ломаном английском
языке, и то и дело показывал на свой костюм, весело скалил свои
белые зубы и прижимал руки к сердцу.
В зале было прохладно. В настежь открытые большие окна врывался чудный аромат от цветника, разбитого в саду. Все шумно стали рассаживаться и заказывать себе блюда. Так как вкусы у моряков были разнообразные, то хозяину-французу пришлось обходить каждого и запоминать, кто чего желает. Расторопные лакеи-канаки в своих
белых куртках и шароварах бесшумно выходили, получая приказания хозяина на канацком
языке.
— Полно дурить-то. Ах ты, Никита, Никита!.. Время нашел! — с досадой сказал Веденеев. — Не шутя говорю тебе: ежели б она согласна была, да если бы ее отдали за меня, кажется, счастливее меня человека на всем
белом свете не было бы… Сделай дружбу, Никита Сокровенный, Богом прошу тебя… Самому сказать —
язык не поворотится… Как бы знал ты, как я тебя дожидался!.. В полной надежде был, что ты устроишь мое счастье.
— Еще бы! Вы умеете давать волю своим
белым рукам и длинному
языку, но не умеете видеть слез! Она до сих пор плачет…Хорошенькая белокурая девочка до сих пор плачет…Она, слабая, нищая, не может отмстить графине за своего отца. Я просидел с ними три часа, и она в продолжение трех часов не отнимала рук от глаз…Бедная девочка! Она не выходит у меня из головы со своим плачущим благородным личиком. О, жестокие, сытые, небитые и никогда не оскорбляемые черти!
Оная ж женщина росту небольшого, тела очень сухого, лицом ни
бела, ни черна, глаза имеет большие и открытые, цветом темно-карие, косы и брови темно-русы, а на лице есть и веснушки; говорит хорошо по-французски, по-немецки, немного по-итальянски, разумеет по-английски; думать надобно, что и польский
язык знает, только никак не отзывается; уверяет о себе, что она арабским и персидским
языком очень хорошо говорит.
Музыкальная пьеса в 16 рук окончилась, вызвав одобрение Государя и похвалу Государыни. Вслед за тем на середину вышла воспитанница выпускного класса Иртеньева и на чистейшем французском
языке проговорила длинное приветствие — сочинение нашего Ротье — с замысловатым вычурным слогом и витиеватыми выражениями. Государыня милостиво протянула ей для поцелуя руку, освобожденную от перчатки, —
белую маленькую руку, унизанную драгоценными кольцами.
Серафима сладко потянулась и свои
белые обнаженные руки закинула за спину. Одна нога в атласной черной туфле с цветным бантом свесилась с кушетки. Муж ее возбужденно прошелся по гостиной и щелкнул несколько раз
языком. С этой противной для нее привычкой она не могла помириться.
Года три назад мне случайно попал в руки берлинский журнал на русском
языке «Эпопея», под редакцией Андрея
Белого. В нем, между прочим, были помещены воспоминания о февральской революции Алексея Ремизова под вычурным заглавием: «Всеобщее восстание. Временник Алексея Ремизова, Орь». Откровенный обыватель, с циничным самодовольством выворачивающий свое обывательское нутро, для которого в налетевшем урагане кардинальнейший вопрос: «революция или чай пить?» Одна из главок была такая...
В эту самую минуту среди замка вспыхнул огненный
язык, который, казалось, хотел слизать ходившие над ним тучи; дробный, сухой треск разорвал воздух, повторился в окрестности тысячными перекатами и наконец превратился в глухой, продолжительный стон, подобный тому, когда ураган гулит океан, качая его в своих объятиях; остров обхватило облако густого дыма, испещренного черными пятнами, представлявшими неясные образы людей, оружий, камней; земля задрожала; воды, закипев, отхлынули от берегов острова и, показав на миг дно свое, обрисовали около него вспененную окрайницу; по озеру начали ходить
белые косы; мост разлетелся — и вскоре, когда этот ад закрылся, на месте, где стояли замок, кирка, дом коменданта и прочие здания, курились только груды щебня, разорванные стены и надломанные башни.
На стенах им найдены были какие-то странные, на непонятном ему
языке, надписи, изображения замысловатых фигур, зверей, птиц, а в темном углу кладовой он нашел несколько больших железных колец и костылей и даже гроб, окрашенный черной краской, по которому
белой краской были выведены те: же непонятные надписи.
Острый, как нож, смех; продолжительные, жалобные вопли; кривые полеты, как у летучей мыши, странная, дикая пляска при багровом свете факелов, кутающих свои кривые огненные
языки в красных облаках дыма; человеческая кровь и мертвые
белые головы с черными бородами…
Поп неслышно снял руку и молчал.
Белые ресницы заморгали быстрее, еще веселее заплясали волоски в огненно-рыжей бороде, и
язык залопотал что-то невнятное и невразумительное.
И Мигурский не мог не оценить добродушия подполковника с
белыми бакенбардами на одутловатом солдатском лице и, чтобы отплатить ему, согласился учить его сыновей, готовящихся в корпус, математике и французскому
языку.
Вишневский сел скорей в кресло и хотел что-то сказать, но
язык его завял в устах… Все так хорошо, кругом цвет и благоухание… Он все видит, слышит и понимает… Вот конюхи, облегчив подпругу, «разводят» под тенью стены потную кобылицу… Она отдыхает, встряхнулась, и легкие частицы покрывавшей ее
белой пены пронеслись в воздухе. За стеною конюшни раздался удар о помост двух крепких передних копыт, и разлилось могучее и звонкое с фаготным треском: и-го-го-го!..
Она взглянула на Маслюхина, который сидел рядом с ней, поворачивая свою круглую голову, в
белых полисонах, и крутил за щекою
язык; силы ее не стало оставаться за этим столом.