Неточные совпадения
Два лакея и Матвей, в
белых галстуках, делали свое дело с кушаньем и
вином незаметно, тихо и споро.
Левин ел и устрицы, хотя
белый хлеб с сыром был ему приятнее. Но он любовался на Облонского. Даже Татарин, отвинтивший пробку и разливавший игристое
вино по разлатым тонким рюмкам, с заметною улыбкой удовольствия, поправляя свой
белый галстук, поглядывал на Степана Аркадьича.
Но Степан Аркадьич, хотя и привыкший к другим обедам, всё находил превосходным; и травник, и хлеб, и масло, и особенно полоток, и грибки, и крапивные щи, и курица под
белым соусом, и
белое крымское
вино — всё было превосходно и чудесно.
Я рад был отказаться от предлагаемой чести, но делать было нечего. Две молодые казачки, дочери хозяина избы, накрыли стол
белой скатертью, принесли хлеба, ухи и несколько штофов с
вином и пивом, и я вторично очутился за одною трапезою с Пугачевым и с его страшными товарищами.
— Ты уже чересчур благодушен и скромен, — возразил Павел Петрович, — я, напротив, уверен, что мы с тобой гораздо правее этих господчиков, хотя выражаемся, может быть, несколько устарелым языком, vieilli, [Старомодно (фр.).] и не имеем той дерзкой самонадеянности… И такая надутая эта нынешняя молодежь! Спросишь иного: «Какого
вина вы хотите, красного или
белого?» — «Я имею привычку предпочитать красное!» — отвечает он басом и с таким важным лицом, как будто вся вселенная глядит на него в это мгновенье…
В кухне — кисленький запах газа, на плите, в большом чайнике, шумно кипит вода, на
белых кафельных стенах солидно сияет медь кастрюль, в углу, среди засушенных цветов, прячется ярко раскрашенная статуэтка мадонны с младенцем. Макаров сел за стол и, облокотясь, сжал голову свою ладонями, Иноков, наливая в стаканы
вино, вполголоса говорит...
— Ты мне
вина, Роза!
Белого.
Он медленно разделся до ночного
белья, выпил еще
вина и, сидя на постели, почувствовал, что возобновляется ощущение зреющего нарыва, испытанное им в Женеве.
У Самгина Тагильский закурил папиросу, прислонился к
белым изразцам печки и несколько минут стоял молча, слушая, как хозяин заказывает горничной закуску к обеду,
вино.
— А руки-то у нее были
белые, — продолжал значительно отуманенный
вином Обломов, — поцеловать не грех!
Вот и повозка на дворе, щи в замороженных кусках уже готовы, мороженые пельмени и струганина тоже; бутылки с
вином обшиты войлоком, ржаной хлеб и
белые булки — все обращено в камень.
Сингапур — один из всемирных рынков, куда пока еще стекается все, что нужно и не нужно, что полезно и вредно человеку. Здесь необходимые ткани и хлеб, отрава и целебные травы. Немцы, французы, англичане, американцы, армяне, персияне, индусы, китайцы — все приехало продать и купить: других потребностей и целей здесь нет. Роскошь посылает сюда за тонкими ядами и пряностями, а комфорт шлет платье,
белье, кожи,
вино, заводит дороги, домы, прорубается в глушь…
Красная мадера не имеет ни малейшей сладости; это капитальное
вино и нам показалось несравненно выше
белой, madeire secco, которую мы только попробовали, а на другие
вина и не смотрели.
Вино, разумеется, мадера, красная и
белая.
Скрипач сыграл ритурнель, аккомпаньяторша заколотила на пьянино аккомпанимент развеселой русской песни первой фигуры кадрили; как маленький, потный, воняющий
вином и икающий человечек в
белом галстуке и фраке, который он снял во второй фигуре, подхватил ее, а другой толстяк с бородой, тоже во фраке (они приехали с какого-то бала), подхватил Клару, и как они долго вертелись, плясали, кричали, пили…
После речи товарища прокурора со скамьи адвоката встал средних лет человек во фраке, с широким полукругом
белой крахмальной груди, и бойко сказал речь в защиту Картинкина и Бочковой. Это был нанятый ими зa 300 рублей присяжный поверенный. Он оправдывал их обоих и сваливал всю
вину на Маслову.
За стойкой, как водится, почти во всю ширину отверстия, стоял Николай Иваныч, в пестрой ситцевой рубахе, и, с ленивой усмешкой на пухлых щеках, наливал своей полной и
белой рукой два стакана
вина вошедшим приятелям, Моргачу и Обалдую; а за ним в углу, возле окна, виднелась его востроглазая жена.
И сразу успех неслыханный. Дворянство так и хлынуло в новый французский ресторан, где, кроме общих зал и кабинетов, был
белый колонный зал, в котором можно было заказывать такие же обеды, какие делал Оливье в особняках у вельмож. На эти обеды также выписывались деликатесы из-за границы и лучшие
вина с удостоверением, что этот коньяк из подвалов дворца Людовика XVI, и с надписью «Трианон».
Дальше вынесли из кошевой несколько кульков и целую корзину с
винами, — у Штоффа все было обдумано и приготовлено. Галактион с каким-то ожесточением принялся за водку, точно хотел кому досадить. Он быстро захмелел, и дальнейшие события происходили точно в каком-то тумане. Какие-то девки пели песни, Штофф плясал русскую, а знаменитая красавица Матрена сидела рядом с Галактионом и обнимала его точеною
белою рукой.
Тогда Горизонт доставал из дорожной корзинки курицу, вареное мясо, огурцы и бутылку палестинского
вина, не торопясь, с аппетитом закусывал, угощал жену, которая ела очень жеманно, оттопырив мизинчики своих прекрасных
белых рук, затем тщательно заворачивал остатки в бумагу и не торопясь аккуратно укладывал их в корзинку.
На столе, между зажженными канделябрами, торчали из мельхиоровой вазы, отпотевшей от холода, два
белых осмоленных горлышка бутылок, и свет жидким, дрожащим золотом играл в плоских бокалах с
вином.
На столе стояли три бутылки — с
белым и красным
вином и с мадерой, — правда, уже начатые и заткнутые серебряными фигурными пробками, но дорогие, хороших иностранных марок.
— Ах, хороша девица! — хвалил он свою невесту, — и из себя хороша, и скромница, и стирать
белье умеет. Я буду портняжничать, она — по господам стирать станет ходить. А квартира у нас будет своя, бесплатная. Проживем, да и как еще проживем! И стариков прокормим. Вино-то я уж давно собираюсь бросить, а теперь — и ни боже мой!
С лихорадочною страстностью переезжает он с места на место, всходит на горы и сходит с оных, бродит по деревням, удивляется свежести горного воздуха и дешевизне табльдотов, не морщась пьет местное
вино, вступает в собеседования с кельнерами и хаускнехтами и наконец, с наступлением ночи, падает в постель (снабженную, впрочем, дерюгой вместо
белья и какими-то кисельными комками вместо подушек), измученный беготней и массой полученных впечатлений.
Раздав все подарки, княжна вбежала по лестнице на террасу, подошла и отцу и поцеловала его, вероятно, за то, что он дал ей случай сделать столько добра. Вслед за тем были выставлены на столы три ведра
вина, несколько ушатов пива и принесено огромное количество пирогов. Подносить
вино вышел камердинер князя, во фраке и
белом жилете. Облокотившись одною рукою на стол, он обратился к ближайшей толпе...
Водянистый суп с шишковатыми клецками и корицей, разварная говядина, сухая, как пробка, с приросшим
белым жиром, ослизлым картофелем, пухлой свеклой и жеваным хреном, посинелый угорь с капорцами и уксусом, жареное с вареньем и неизбежная «Mehlspeise», нечто вроде пудинга, с кисловатой красной подливкой; зато
вино и пиво хоть куда!
Полный месяц светил на
белые домики и на камни дороги. Было светло так, что всякий камушек, соломинка, помет были видны на дороге. Подходя к дому, Бутлер встретил Марью Дмитриевну, в платке, покрывавшем ей голову и плечи. После отпора, данного Марьей Дмитриевной Бутлеру, он, немного совестясь, избегал встречи с нею. Теперь же, при лунном свете и от выпитого
вина, Бутлер обрадовался этой встрече и хотел опять приласкаться к ней.
Исполнив все это, Феденька громко возопил: сатана! покажись! Но, как это и предвидел Пустынник, сатана явиться не посмел. Обряд был кончен; оставалось только возвратиться в Навозный; но тут сюрпризом приехала Иоанна д’Арк во главе целой кавалькады дам. Привезли корзины с провизией и
вином, послали в город за музыкой, и покаянный день кончился премиленьким пикником, под конец которого дамы поднесли Феденьке
белое атласное знамя с вышитыми на нем словами: БОРЬБА.
Накануне дня, с которого началось многое, ради чего сел я написать эти страницы, моя утренняя прогулка по набережным несколько затянулась, потому что, внезапно проголодавшись, я сел у обыкновенной харчевни, перед ее дверью, на террасе, обвитой растениями типа плюща с
белыми и голубыми цветами. Я ел жареного мерлана [Мерлан — рыба из семейства тресковых.], запивая кушанье легким красным
вином.
— Я должен вам сказать, господин, — проговорил Гораций, потирая ладони, — что будет очень, очень весело. Вы не будете скучать, если правда то, что я подслушал. В Дагоне капитан хочет посадить девиц, дам — прекрасных синьор. Это его знакомые. Уже приготовлены две каюты. Там уже поставлены: духи, хорошее мыло, одеколон, зеркала; постлано тонкое
белье. А также закуплено много
вина.
Вино будет всем — и мне и матросам.
Сидит в лодке и так звонко кричит он нам в окна: «Эй, нет ли у вас
вина… и поесть мне?» Я посмотрела в окно сквозь ветви ясеней и вижу: река вся голубая от луны, а он, в
белой рубахе и в широком кушаке с распущенными на боку концами, стоит одной ногой в лодке, а другой на берегу.
— Да, да! Чем дальше на север, тем настойчивее люди! — утверждает Джиованни, большеголовый, широкоплечий парень, в черных кудрях; лицо у него медно-красное, нос обожжен солнцем и покрыт
белой чешуей омертвевшей кожи; глаза — большие, добрые, как у вола, и на левой руке нет большого пальца. Его речь так же медленна, как движения рук, пропитанных маслом и железной пылью. Сжимая стакан
вина в темных пальцах, с обломанными ногтями, он продолжает басом...
У двери
белой кантины, [Кантина — погребок-закусочная.] спрятанной среди толстых лоз старого виноградника, под тенью навеса из этих же лоз, переплетенных вьюнком и мелкой китайской розой, сидят у стола, за графином
вина, Винченцо, маляр, и Джиованни, слесарь.
А вокруг яслей — арабы в
белых бурнусах уже успели открыть лавочки и продают оружие, шёлк, сласти, сделанные из воска, тут же какие-то неизвестной нации люди торгуют
вином, женщины, с кувшинами на плечах, идут к источнику за водою, крестьянин ведет осла, нагруженного хворостом, вокруг Младенца — толпа коленопреклоненных людей, и всюду играют дети.
Среди маленькой, чисто убранной комнаты стоял стол, покрытый
белой скатертью; на столе шумно кипел самовар, всё вокруг было свежо и молодо. Чашки, бутылка
вина, тарелки с колбасой и хлебом — всё нравилось Илье, возбуждая в нём зависть к Павлу. А Павел сидел радостный и говорил складной речью...
Наркис. Уж это так точно. Уж что! Даром слова не скажу. И насчет съестного и прочего… все. Вот сейчас приеду… поедем ко мне в гости! Сейчас при тебе потребован)
вина, братец, всякого: красного,
белого, рому… всякого. И вот сейчас скажу: неси тысячу рублей! Чтоб мигом тут было! И принесет.
Хозяин в ночном
белье, сидя на стуле у дивана, наливал
вино в стакан, рука у него дрожала и клок седых волос на подбородке тоже дрожал.
— А вот как-с. Тысячу рублей деньгами, да из платья, да из
белья — это чтобы сейчас. А впоследствии, по смерть мою, чтобы кормить-поить, жалованья десять рублей в месяц…
вина ведро-с.
Обед хоть и был очень хороший и с достаточным количеством
вина, однако не развеселил ни Тюменева, ни Бегушева, и только граф Хвостиков, выпивший стаканов шесть шампанского, принялся врать на чем свет стоит: он рассказывал, что отец его, то есть гувернер-француз, по боковой линии происходил от Бурбонов и что поэтому у него в гербе
белая лилия — вместо черной собаки, рисуемой обыкновенно в гербе графов Хвостиковых.
— Поп, молчи!.. Тебе говорю, молчи! Я свою
вину получше тебя знаю, а ты кто таков есть сам-то?.. Попомни-ка, как говяжьею костью попадью свою уходил, когда еще
белым попом был? Думаешь, не знаем? Все знаем… Теперь монахов бьешь нещадно, крестьянишек своих монастырских изволочил на работе, а я за тебя расхлебывай кашу…
Арефа даже
побелел весь, когда услыхал роковой приказ. Работа в медном руднике являлась своего рода домашней каторгой, и туда посылали только за особые
вины.
После каждой рюмки Никита, отщипнув сухими и очень
белыми пальцами мякиш хлеба, макал его в мёд и не торопясь жевал; тряслась его серая, точно выщипанная бородёнка. Незаметно было, чтоб
вино охмеляло монаха, но мутноватые глаза его посветлели, оставаясь всё так же сосредоточены на кончике носа. Пётр пил осторожно, не желая показаться брату пьяным, пил и думал...
Мальчики в
белых одеждах разносили на серебряных подносах мясо, хлеб, сухие плоды и сладкое пелузское
вино. Другие разливали из узкогорлых тирских сосудов сикеру, которую в те времена давали перед казнью преступникам для возбуждения в них мужества, но которая также обладала великим свойством порождать и поддерживать в людях огонь священного безумия.
Квартира Мольера. Вечер. Свечи в канделябрах, таинственные тени на стенах. Беспорядок. Разбросаны рукописи. Мольер, в колпаке, в
белье, в халате, сидит в громадном кресле. Бутон в другом. На столе две шпаги и пистолет. На другом столе ужин и
вино, к которому Бутон время от времени прикладывается. Лагранж в темном плаще ходит взад и вперед и не то ноет, не то что-то напевает, за ним по стене ходит темная рыцарская тень.
Посреди комнаты стол большой, у окна кресло мягкое, с одной стороны стола — диван, дорогим ковром покрытый, а перед столом стул с высокой спинкой, кожею обит. Другая комната — спальня его: кровать широкая, шкаф с рясами и
бельём, умывальник с большим зеркалом, много щёточек, гребёночек, пузырьков разноцветных, а в стенах третьей комнаты — неприглядной и пустой — два потайные шкафа вделаны: в одном
вина стоят и закуски, в другом чайная посуда, печенье, варенье и всякие сладости.
Ямщикам поднесли
вина. Сами достали ящик с пирожками,
вином, конфетами. Дамы закутались в
белые собачьи шубы. Ямщики поспорили, кому ехать передом, и один, молодой, повернувшись ухарски боком, повел длинным кнутовищем, крикнул, — и залились колокольчики, и завизжали полозья.
Вносят полный завтрак, состоящий из колбасы, ветчины, загибенек, фаршированного поросенка, сыра, балыка и двух бутылок
вина. Никита и Сергей, оба в
белых перчатках, становятся у дверей.
Так и теперь, за два дня до праздника Марфа приезжала к Василию Андреичу и забрала у него
белой муки, чаю, сахару и осьмуху
вина, всего рубля на три, да еще взяла пять рублей деньгами и благодарила за это, как за особую милость, тогда как по самой дешевой цене за Василием Андреичем было рублей 20.
Марфа Петровна с своей стороны делала приношения тоже более ценные по усердию, нежели по чему иному; она посылала в монастырь розовую и мятную воду, муравьиный спирт, сушеную малину (иноки, не зная, что с ней делать, настаивали ее пенным
вином), несколько банок грибов в уксусе, искусно уложенных, так что с которой стороны ни посмотришь, все видно одни
белые грибы, а как ложкой ни возьмешь, все вынешь или березовик или масленок.
— Чистота невиданная! — вдруг с раздражением заговорил он. — Все служащие до последнего — в
белом. Хворые то и дело в ванны лезут…
Вином их поят, — два с полтиной бутылка! Кушанья… с одного запаха сыт будешь…