Неточные совпадения
«Верно, разговорились
без меня, — думала Кити, — а всё-таки досадно, что
Кости нет. Верно, опять зашел на пчельник. Хоть и грустно, что он часто бывает там, я всё-таки рада. Это развлекает его. Теперь он стал всё веселее и лучше, чем весною».
— Я должен извиниться, что мешаю вам в ваших ученых занятиях, — начал он, усаживаясь на стуле у окна и опираясь обеими руками на красивую трость с набалдашником из слоновой
кости (он обыкновенно хаживал
без трости), — но я принужден просить вас уделить мне пять минут вашего времени… не более.
— А ведь и то, братцы мои, — возразил
Костя, расширив свои и
без того огромные глаза… — Я и не знал, что Акима в том бучиле утопили: я бы еще не так напужался.
«Видишь ли, Прохоров, — сказал бригадир от имени всей честной компании, — все мы поднялись на твое приглашение; остались дома только те, которым уже невмочь, которые совсем развалились да у кого остались одни
кости без кожи, но и тут один не утерпел — так хотелось ему побывать у тебя…» В эту минуту маленький скелет продрался сквозь толпу и приближился к Адриану.
В моей комнате стояла кровать
без тюфяка, маленький столик, на нем кружка с водой, возле стул, в большом медном шандале горела тонкая сальная свеча. Сырость и холод проникали до
костей; офицер велел затопить печь, потом все ушли. Солдат обещал принесть сена; пока, подложив шинель под голову, я лег на голую кровать и закурил трубку.
— Нет, отец протоиерей, относятся! — торопливо перебивает Гаврило. — Потому что: «блажен иже и по смерти»… Так этот англичанин… Он говорит: какая, говорит, масса человеческих
костей пропадает, говорит, напрасно…
Без всякой пользы для человечества…
Я ответил, что я племянник капитана, и мы разговорились. Он стоял за тыном, высокий, худой, весь из одних
костей и сухожилий. На нем была черная «чамарка», вытертая и в пятнах. Застегивалась она рядом мелких пуговиц, но половины их не было, и из-под чамарки виднелось голое тело: у бедняги была одна рубаха, и, когда какая-нибудь добрая душа брала ее в стирку, старик обходился
без белья.
Приятности, загрубевшие хотя от зноя и холода, но прелестны
без покрова хитрости; красота юности в полном блеске, в устах улыбка или смех сердечный; а от него виден становился ряд зубов белее чистейшей слоновой
кости.
— Приказала баушка Лукерья долго жить, — заметил он, здороваясь с Марьей. — Главная причина —
без покаяния старушка окончание приняла. Весьма жаль… А промежду протчим, очень древняя старушка была, пора
костям и на покой, кабы только по всей форме это самое дело вышло.
— Обманула! — закричал он наконец, вскакивая из-за стола, визгливым голосом, выходившим из всяких границ естественности, — вы это понимаете: обманула! Обманула, потому что я в это время был нищ; обманула, потому что в это время какая-то каналья обыграла нашу компанию до мозга
костей… Обманула, потому что
без денег я был только шулер! я был только гадина, которую надо было топтать, топтать и…
Устрашить хочу вас, и для этого выворачиваю глаза, хватаю вас за руки, жму так, что
кости трещат, — и все это, конечно,
без всякой последовательности в развитии страсти, а так, где вздумается, где больше восклицательных знаков наставлено, и потому можете судить, какой из всего этого выходит наипрелестнейший сумбур.
Только теперь этот
Костя посмирнее
без Чуркина стал, а все-таки сразу в трех губерниях живет, везде у него притон, полиция поймать не может!
Городничий говорит: «Не дать ли квартальному предписание, чтоб отобрать
кости?» Но этот бандит: «Мне ничего, говорит, не нужно: я их сейчас
без предписания отберу и уложу в гробик в детский, да и кончено».
— А отчего же мне и не солидничать, когда мне талия моя на то позволяет? — отозвался не
без важности Ахилла. — Вы с лекарем нагадили, а я ваши глупости исправил; влез к Варнавке в окошко, сгреб в кулечек все эти
кости…
Человек древнего мира мог считать себя вправе пользоваться благами мира сего в ущерб другим людям, заставляя их страдать поколениями, потому что он верил, что люди рождаются разной породы, черной и белой
кости, Яфетова и Хамова отродья. Величайшие мудрецы мира, учители человечества Платон, Аристотель не только оправдывали существование рабов и доказывали законность этого, но даже три века тому назад люди, писавшие о воображаемом обществе будущего, утопии, не могли представить себе его
без рабов.
— А я живу — так,
без заглядыванья. Живу — и страшусь. Или, лучше сказать, не страшусь, а как будто меня пополам перешибло, все
кости ноют.
— А я, господин, сам по себе.
Без роду-племени, бездомный человек, солдатская
кость.
Теперь мы с
Костей уже
без руководительства Николая Матвеича бродили по горам и отлично знали все горные тропы.
— Бога ты,
Костя, не боишься! Денег у тебя для жены нет. Неш она у тебя какая ледащая, или не тебе с ней жить, а соседу? Глянь ты: баба сохнет, кровью исходит. Тебе ж худо: твой век молодой, какая жизнь
без жены? А еще того хуже, как с женою, да
без жены. Подумай,
Костя, сам!
Совершенно другое дело светская красавица: уже несколько поколений предки ее жили, не работая руками; при бездейственном образе жизни крови льется в оконечности мало; с каждым новым поколением мускулы рук и ног слабеют,
кости делаются тоньше; необходимым следствием всего этого должны быть маленькие ручки и ножки — они признак такой жизни, которая одна и кажется жизнью для высших классов общества, — жизни
без физической работы; если у светской женщины большие руки и ноги, это признак или того, что она дурно сложена, или того, что она не из старинной хорошей фамилии.
Если каторжный труд и вечное существование впроголодь развращающим образом действуют на старателей, то, с другой стороны, шальные деньги, которые получаются золотопромышленниками
без всякого труда и риска, развращают эту сытую, одуревшую от жира среду до мозга
костей.
Маша(окликает). Константин Гаврилыч! Константин Гаврилыч! (Осматриваясь.) Нет никого. Старик каждую минуту все спрашивает, где
Костя, где
Костя… Жить
без него не может…
Хотя снег, дождь и все то, чему даже имени не бывает, когда разыграется вьюга и хмара под петербургским ноябрьским небом, разом вдруг атаковали и
без того убитого несчастиями господина Голядкина, не давая ему ни малейшей пощады и отдыха, пронимая его до
костей, залепляя глаза, продувая со всех сторон, сбивая с пути и с последнего толка, хоть все это разом опрокинулось на господина Голядкина, как бы нарочно сообщась и согласясь со всеми врагами его отработать ему денек, вечерок и ночку на славу, — несмотря на все это, господин Голядкин остался почти нечувствителен к этому последнему доказательству гонения судьбы: так сильно потрясло и поразило его все происшедшее с ним несколько минут назад у господина статского советника Берендеева!
Он был бос, в старых, вытертых плисовых штанах,
без шапки, в грязной ситцевой рубахе с разорванным воротом, открывавшим его сухие и угловатые
кости, обтянутые коричневой кожей.
Истопили баню, набили в большое липовое корыто мыльнистой пены, вложили в него Марфу Андревну и начали ее расправлять да вытягивать.
Кости становились на места, а о мясе Марфа Андревна не заботилась. Веруя, что живая
кость обрастет мясом, она хлопотала только поскорее выправиться и терпеливо сносила
без малейшего стона несносную боль от вытягиваний и от ожогов, лопавшихся в мыльнистой щелочи.
А по краям дороги, под деревьями, как две пёстрые ленты, тянутся нищие — сидят и лежат больные, увечные, покрытые гнойными язвами, безрукие, безногие, слепые… Извиваются по земле истощённые тела, дрожат в воздухе уродливые руки и ноги, простираясь к людям, чтобы разбудить их жалость. Стонут, воют нищие, горят на солнце их раны; просят они и требуют именем божиим копейки себе; много лиц
без глаз, на иных глаза горят, как угли; неустанно грызёт боль тела и
кости, — они подобны страшным цветам.
«Любви изменивший
Изменой кровавой,
Врага не сразивши,
Погибнет
без славы;
Дожди его ран не обмоют,
И звери
костей не зароют...
Дядя Никон. Ты, Анашка, меня, значит, в Питер возьми, ей-богу, так! Потому самому… я те все документы представить могу. Меня, может, токмо што в деревне родили, а в Питере крестили, — верно! Теперь барин мне, значит, говорит: «Никашка, говорит, пошто ты, старый пес, свои старые
кости в заделье ломаешь, — шел бы в Питер». «Давайте, говорю, ваше высокородие, тысячу целковых; а какой я теперича человек, значит,
без денег… какие артикулы могу представить али фасоны эти самые… и не могу».
Пришла Мальва с бутылкой водки и связкой кренделей в руках; сели есть уху. Ели молча,
кости обсасывали громко и выплевывали их изо рта на песок к двери. Яков ел много и жадно; это, должно быть, нравилось Мальве: она ласково улыбалась, глядя, как отдуваются его загорелые щеки, быстро двигаются влажные крупные губы. Василий ел плохо, но старался показать, что он очень занят едой, — это нужно было ему для того, чтоб
без помехи, незаметно для сына и Мальвы, обдумать свое отношение к ним.
— Верно! — соглашается Гнедой. — Это я зря, не надо ругаться. Ребята! — дёргаясь всем телом, кричит он. Вокруг него летает лохмотье кафтана, и кажется, что вспыхнул он тёмным огнём. — Ребятушки, я вам расскажу по порядку, слушай! Первое — работал. Господь небесный, али я не работал? Бывало, пашу —
кости скрипят, земля стонет — работал — все знают, все видели! Голодно, братцы! Обидно — все командуют! Зиму жить — холодно и нету дров избу вытопить, а кругом — леса
без края! Ребятёнки мрут, баба плачет…
Громаду белую
костейИ желтый череп
без очей
С улыбкой вечной и немой,
Вот что узрел он пред собой.
Густая, длинная коса,
Плеч беломраморных краса,
Рассыпавшись к сухим
костямКой-где прилипнула… и там,
Где сердце чистое такой
Любовью билось огневой,
Давно
без пищи уж бродил
Кровавый червь — жилец могил!
Знаете, я еврейка до мозга
костей,
без памяти люблю Шмулей и Янкелей, но что мне противно в нашей семитической крови, так это страсть к наживе.
— Пойдешь, — уверенно говорил
Костя. — Куда ты один-то пойдешь? Еще нападут бродяги и ружье отнимут.
Без шапки придешь домой.
— Вот так же одна девушка пошла за ягодами, — рассказывал
Костя, — отбилась от партии, да и осталась в лесу ночью одна… Дома ее хватились, давай искать — целых два дня искали, а на третий — видят, что сидит она на сосне и не откликается. Уцепилась за дерево и сидит… Целых два года была
без ума, а уже потом рассказала, как ее леший пугал. Как заухает, как закличет по-ребячьи, как захохочет…
Личные
кости были развиты совершенно в ущерб черепу; лоб узок и низок, глаза,
без бровей и ресниц, едва прорезывались; на огромном плоском лице сиротливо сидел крошечный круглый нос, хотя и задранный вверх, но не только не придававший лицу выражения высокомерия, а, напротив, делавший его еще более жалким; рот, в противность носу, был огромен и представлял собою бесформенную щель, вокруг которой, несмотря на двадцатилетний возраст Никиты, не сидело ни одного волоска.
Станет под окнами кого-нибудь из наиболее почетных лиц на Пушкарной и начнет
костить,
без всякой причины, за здорово живешь.
— А вот и мы, а вот и мы, дружок! — начал господин с бачками, пожимая Сашину руку. — Чай, заждался! Небось бранил дядю за то, что не едет! Коля,
Костя, Нина, Фифа… дети! Целуйте кузена Сашу! Все к тебе, всем выводком, и денька на три, на четыре. Надеюсь, не стесним? Ты, пожалуйста,
без церемонии.
Как при первом свидании на Хуту, так и теперь, когда я ближе присмотрелся к ним, я не нашел их однотипными. Одни из них имели овальные лица
без усов и бороды, небольшой нос, смуглую кожу и правильный разрез глаз. У других было плоское скуластое лицо, обросшее черной бородой, широкий выгнутый нос и глаза с монгольской складкой век. Первые были небольшого роста с поразительно маленькими руками и ногами, вторые роста выше среднего, широкие в
костях и с хорошо развитыми конечностями.
Как Вандергуд я испытывал — сознаюсь
без стыда — жестокий страх и даже боль: как будто сила и ярость чудовищного взрыва уже коснулась моих
костей и ломает их… ах, где же мое безоблачное счастье с Марией, где великое спокойствие, где эта чертова белая шхуна?
Он знал Терентьича за обстоятельного и умного старика, не решившегося бы беспокоить своего барина из-за пустяков, да и не рискнувшего бы отправляться трясти свои старые
кости в такую дальнюю дорогу
без особых серьезных и уважительных причин.
Он знал графиню Конкордию, знал, что она корректна до мозга
костей, и что
без особенно серьезного повода не поступится своим достоинством и не рискнет скомпрометировать себя необдуманным шагом.
В молодом организме
Кости сразу забушевала молодая кровь и пленительный образ Маши воплотил в себе ту искомую в эту пору юности женщину, которой отдаются первые мечты и грезы, сладостные по их неопределенности и чистые по их замыслам. Обоюдное признание
без объятий и даже
без первых поцелуев явилось настолько, однако, удовлетворяющим его чистые чувства, что сладкая истома и какое-то, полное неизъяснимого наслаждения, спокойствие воцарилось в его душе.
— Я всегда считал ее способной на все, это гордое, злое существо,
без сердца,
без религии,
без нравственных правил —
костил он везде княжну.
— Он ранен, но, слава Создателю, не опасно, в ногу,
без повреждения
костей.
— Если… Хорошо, допустим, что там найдут тех, о которых говорит старая сказка, то и тогда я совершаю этим далеко не дурное дело. Они оба искупили свою земную вину строгим земным наказанием, за что же они должны быть лишены погребения и
кости их должны покоиться
без благословения в этом каменном мешке? Вы, как служитель алтаря, батюшка, можете осудить их на это?
Наступила ночь, а
Костя не возвращался. Дарья Николаевна провела эту ночь
без сна. Она разделась, но с открытыми, горящими бессильной злобой глазами, пролежала до раннего утра. Посланная ею Даша возвратилась с докладом, что барина все нет. Салтыкова вскочила с постели, оделась и снова помчалась в дом «власть имущей в Москве особе». Она надеялась, что в приемные часы — это был и приемный день — ее пропустят, но надежды ее рушились в подъезде. Грозный швейцар загородил ей дорогу, произнеся вчерашнее...
Я писал уже, что он ранен в ногу, но
без повреждения
кости, пуля пробила мякоть.
Жизнь
Кости, от полученного наследства, ничуть не изменилась, если не считать, что по праздникам он, в сопровождении слуги, был посылаем на поклон к «власть имущей особы», которая дарила его изредка мелкими суммами «на гостинцы». Купленные на эти деньги гостинцы, он по-братски делил с Машей, к которой был привязан чисто братской привязанностью, и
без которой не мог съесть кусочка.
Еще сильней привязалась старуха к невесте своего племянника с тех пор, как
Костя и Маша, несколько раз обласканные Дарьей Николаевной, стали не чаять души в «новой тете», как они называли Иванову. Последняя не являлась
без гостинцев для «сиротиночек», как она называла внучатых племянника и племянницу Глафиры Петровны, и высказывала к ним необыкновенную нежность. Чистые сердца детей отозвались на ласку, считая ее идущею также от сердца.
Но и
без изучения статистических данных, стоит только сравнить среднего исхудалого до
костей, с нездоровым цветом лица крестьянина-земледельца средней полосы с тем же крестьянином, попавшим в дворники, кучера — на хорошие харчи, и сравнить движения этого дворника, кучера и ту работу, которую он может дать, с движениями и работой крестьянина, живущего дома, чтоб увидеть, насколько недостаточным питанием ослаблены силы этого крестьянина.