Неточные совпадения
Это люди, как и все другие, с тою только оговоркою, что природные
их свойства обросли массой наносных
атомов, за которою почти ничего не видно.
Верные ликовали, а причетники, в течение многих лет питавшиеся одними негодными злаками, закололи барана и мало того что съели
его всего, не пощадив даже копыт, но долгое время скребли ножом стол, на котором лежало мясо, и с жадностью ели стружки, как бы опасаясь утратить хотя один
атом питательного вещества.
У меня недоставало сил стащить
его с места, и я начинал кричать: «
Ату!
ату!» Тогда Жиран рвался так сильно, что я насилу мог удерживать
его и не раз упал, покуда добрался до места.
—
Ате деньги… я, впрочем, даже и не знаю, были ли там и деньги-то, — прибавил
он тихо и как бы в раздумье, — я снял у ней тогда кошелек с шеи, замшевый… полный, тугой такой кошелек… да я не посмотрел на
него; не успел, должно быть… Ну, а вещи, какие-то все запонки да цепочки, — я все эти вещи и кошелек на чужом одном дворе, на В — м проспекте под камень схоронил, на другое же утро… Все там и теперь лежит…
Однако ж, мост-ат наш каков,
Что Лгун не сделает на
нём пяти шагов,
Как тотчас в воду!
Небо млело избытком жара, и по вечерам носились в
нем, в виде пыли, какие-то
атомы, помрачавшие немного огнистые зори, как будто семена и зародыши жаркой производительной силы, которую так обильно лили здесь на землю и воду солнечные лучи.
Небо млело заревом и
атомами; ни одного облака на
нем.
Оговорюсь: я убежден, как младенец, что страдания заживут и сгладятся, что весь обидный комизм человеческих противоречий исчезнет, как жалкий мираж, как гнусненькое измышление малосильного и маленького, как
атом, человеческого эвклидовского ума, что, наконец, в мировом финале, в момент вечной гармонии, случится и явится нечто до того драгоценное, что хватит
его на все сердца, на утоление всех негодований, на искупление всех злодейств людей, всей пролитой
ими их крови, хватит, чтобы не только было возможно простить, но и оправдать все, что случилось с людьми, — пусть, пусть это все будет и явится, но я-то этого не принимаю и не хочу принять!
Они составляют грязь в этом соединении, но пусть немного переменится расположение
атомов, и выйдет что-нибудь другое: и все другое, что выйдет, будет также здоровое, потому что основные элементы здоровы.
Собирались мы по-прежнему всего чаще у Огарева. Больной отец
его переехал на житье в свое пензенское именье.
Он жил один в нижнем этаже
их дома у Никитских ворот. Квартира
его была недалека от университета, и в нее особенно всех тянуло. В Огареве было то магнитное притяжение, которое образует первую стрелку кристаллизации во всякой массе беспорядочно встречающихся
атомов, если только
они имеют между собою сродство. Брошенные куда бы то ни было,
они становятся незаметно сердцем организма.
Мгновение полноценно, лишь если
оно приобщено к вечности, если
оно есть выход из времени, если
оно, по выражению Кирхегардта,
атом вечности, а не времени.
Разложите на составные части вдохновенный порыв, — останется такое-то количество
атомов с
их тяготением и ничего больше…
«Материя» и «сила», простейший
атом и
его механические свойства, слагаясь, дают все, что мы чувствуем как душевные процессы.
Какой нравственности нужно еще сверх вашей жизни, и последнее хрипение, с которым вы отдадите последний
атом жизни, выслушивая утешения князя, который непременно дойдет в своих христианских доказательствах до счастливой мысли, что, в сущности,
оно даже и лучше, что вы умираете.
Первые дружинники — вот мои предки, — говорит
он, —
они своею кровью запечатлели свое право, и я,
их потомок, явил бы себя недостойным
их, если б поступился хотя одним
атомом этого дорого добытого права!
Четырехугольник, и в
нем веснушчатое лицо и висок с географической картой голубых жилок — скрылись за углом, навеки. Мы идем — одно миллионноголовое тело, и в каждом из нас — та смиренная радость, какою, вероятно, живут молекулы,
атомы, фагоциты. В древнем мире — это понимали христиане, единственные наши (хотя и очень несовершенные) предшественники: смирение — добродетель, а гордыня — порок, и что «МЫ» — от Бога, а «Я» — от диавола.
Издали — в коридоре — уже голоса, шаги. Я успел только схватить пачку листов, сунуть
их под себя — и вот теперь прикованный к колеблющемуся каждым
атомом креслу, и пол под ногами — палуба, вверх и вниз…
Я не больше как ничтожный
атом, который фаталистически осужден на те или другие отправления и который ни на пядь не может выйти из очарованного круга, начертанного для
него невидимою рукой!
Само собой разумеется, что убежденному писателю с этой стороны не может представиться никаких надежд. Солидный читатель никогда не выкажет
ему сочувствия, не подаст руку помощи. В трудную годину
он отвернется от писателя и будет запевалой в хоре простецов, кричащих:
ату! В годину более льготную отношения эти, быть может, утратят свою суровость, но не сделаются от этого более сознательными.
Он или поклонялся своему божеству, или сидел дома, в кабинете, один, упиваясь блаженством, анализируя, разлагая
его на бесконечно малые
атомы.
— И подлый же конь этот, — сказал ямщик виновато, указывая на пристяжку кнутом. — Коренная, например, старается, без облыни, а этому подлецу только бы оммануть. Вот, воо-о-т, во-ат, гляди на
него, на ш-шельму.
Ну, попал это
он на след, старик-ат, приехал домой, на двор въезжает, и собака за
ним.
— Да, так вот каков
он есть такой человек теперича, — старик-ат жил в аккурате, лучше быть нельзя: может статься, двадцать лет копил, руб на руб складывал!
— Словно сердце мое чуяло! — сказала тетушка Анна, тоскливо качая головою (это были почти первые слова ее после смерти мужа). — Тому ли учил
его старик-ат… Давно ли, касатка… о-ох!.. Я и тогда говорила: на погибель на свою связался
он с этим Захаром!.. Добре вот кого жаль, — заключила она, устремляя тусклые, распухшие глаза свои на ребенка, который лежал на руках Дуни.
Оркестр в павильоне играл то попурри из"Травиаты", то вальс Штрауса, то"Скажите ей", российский романс, положенный на инструменты услужливым капельмейстером; в игорных залах, вокруг зеленых столов, теснились те же всем знакомые фигуры, с тем же тупым и жадным, не то изумленным, не то озлобленным, в сущности хищным выражением, которое придает каждым, даже самым аристократическим чертам картежная лихорадка; тот же тучноватый и чрезвычайно щегольски одетый помещик из Тамбова, с тою же непостижимою, судорожною поспешностью, выпуча глаза, ложась грудью на стол и не обращая внимания на холодные усмешки самих"крупиэ", в самое мгновенье возгласа"Riеn nе vа рlus!"рассыпал вспотевшею рукою по всем четвероугольникам рулетки золотые кружки луидоров и тем самым лишал себя всякой возможности что-нибудь выиграть даже в случае удачи, что нисколько не мешало
ему, в тот же вечер, с сочувственным негодованием поддакивать князю Коко, одному из известных предводителей дворянской оппозиции, тому князю Коко, который в Париже, в салоне принцессы Матильды, в присутствии императора, так хорошо сказал:"Маd
ате, lе principe de la propriete est profondement ebranle en Russie".
— Ишь, пострел какой, прости господи, только и норовит, как бы
ему из дому прочь; погоди, Аксюшка, дай
ему вернуться, вот мы
ему с тобой шею-то накостыляем… Слышь, бабка, озорник-ат мой от дому все отбивается.
— Хозяин! — начал первый, прислушавшись прежде к шуму телеги отъехавшего мужика. — Подсядь-ка, брат, к нам, не спесивься; вот у меня товарищ-ат что-то больно приуныл, есть не ест и пить не пьет; что ты станешь с
ним делать…
— Право слово,
ему податнее будет сходить в Котлы… вот как бог свят, податнее… Антон, право слово, ступай в Котлы;
оно, что говорить, маненько подалее будет, да зато, брат, вернее; вот у нас намедни у мужичка увели куцего мерина, и мерин-ат такой-то знатный, важнеющий, сказывали, в Котлах, вишь, нашли…
— Сделай милость, — продолжал купец убедительным голосом, — ради господа бога, не пущай ты
их, разведаем сперва, что
они за люди… тебе будет не в обиду… ишь
они какими недобрыми людьми выглядят… И тот, что с
ними, старик-ат… в одной рубахе… точно, право, бродяги какие… не пущай ты
их… я пойду разбужу товарища… мне, право, сдается,
они…
— Эхва! Увели… ну, а где ж
он сам-ат? В кабачище, чай, косуху рвет с горя?..
— Ну хорошо, — продолжал ярославец, — сам, братцы, сказывал опосля Петруха… самому, говорит, так-то стало жалко, ужасти, говорит, как жалко, за что, говорит, потерял я
его; а как сначала-то обернулся купец-ат, говорил Петруха, в ту пору ничего, так вот сердце инда закипело у меня, в глазах замитусило… и не знать, что сталось такое… знать, уж кровь
его попутала…
Молодяк, сын-ат, слышите, братцы, такой-то парень был, что, кажись, во всем уезде супротив ни одному не вытянуть… куды смирный, такой-то смирный… хорошо, вот, на бяду, спознаться
ему с солдаткой из Комарева; знамо, дело молодое! а уж она такая-то забубенная, озорная баба, бяда!
— Ну, пропал, совсем пропал мужик, — произнес тот после некоторого молчания, — невесть что с
ним станется. Никита заест
его… эка, право, мужик-ат этот лихобойный, бессчастный!..
— Полно, хозяин, ты, может, напраслину на
него взводишь, ишь
он какой мужик-ат простой, куды
ему чудить! И сам, чай, не рад, бедный; может, и сам
он не ведал, с каким спознался человеком… — послышалось в толпе.
Однако Ат-Даван не заметил ни этой растерянности, ни этого душевного движения.
Он видел только удар, видел, что писарь лежал на полу. Двери из ямской захлопнулись, на дворе опять началась беготня. Из нашей комнаты слышался притворный храп Михаила Ивановича…
По всему было видно, что
он, усталый и разбитый, хочет удержаться в известных пределах, что
ему теперь тяжела и неприятна роль грозного Арабын-тойона в этот поздний час, на теплом и освещенном Ат-Даване.
Певец-станочник пел об усилившемся морозе, о том, что Лена стреляет, что лошади забились под утесы, что в камине горит яркий огонь, что
они, очередные ямщики, собрались в числе десяти человек, что шестерка коней стоит у коновязей, что Ат-Даван ждет Арабын-тойона, что с севера, от великого города, надвигается гроза и Ат-Даван содрогается и трепещет…
На Ат-Даване было грустно, серо и тихо. Кругликов, подавленный обрушившеюся вчера невзгодой, угнетенный и приниженный, проводил нас до саней, вздрагивая от холода, похмелья и печали.
Он с каким-то подобострастием подсаживал Копыленкова, запахивал
его ноги кошмой, задергивал пологом.
Но
он не хотел также платить прогоны, тем более что эта тихая, смиренная Лена имеет одну особенность: заплати г-н Арабин на Ат-Даване — и
его престиж сразу падет, и уже всюду, на протяжении трех тысяч верст, ямщики от станка до станка разнесут известие, что улахан Арабын-тойон сдался и платит…
Голос ею звучал тоже спокойно, но
он как будто разнесся по всему Ат-Давану. Шум, которым был полон станок, приостановился; ямщики теснились с робким интересом к дверям, ведущим из ямщицкой в горницы. Копыленков притаил дыхание.
— Эх, бра-ат, — протянул
он с ядовитой укоризной. — Хорошо подпаливать с десятью пальцами… А когда у тебя всего один остался, — старик опять ткнул вперед свои ужасные обрубки, — тогда тебе и дорога одна — на церковную паперть, со слепцами и калеками…
«Без тяготения, — говорил
он, морща лоб от усилий, — был бы хаос и
атомы разлетелись бы, тяготение поддерживает великий порядок, в котором раскрывается великий художник».
О, это, может быть, началось невинно, с шутки, с кокетства, с любовной игры, в самом деле, может быть, с
атома, но этот
атом лжи проник в
их сердца и понравился
им.
Особенно же запасаются
они своими фразами на изъявление своей глубочайшей симпатии к человечеству, на определение, что такое самая правильная и оправданная рассудком филантропия, и, наконец, чтоб безостановочно карать романтизм, то есть зачастую все прекрасное и истинное, каждый
атом которого дороже всей
их слизняковой породы.
— Уни-ат, — прибавил
он в раздумье, покачивая головой, как будто в этом малопонятном слове заключалась загадка странного могущества Островского…
— Что вы
их слухаете, паныч!
Они вам с три короба наговорят.
Ат! Бабья брехня… Не слухайте
их, ваше благородие.
—
Ат! — крикнул
он с досадой. — Ничего не умеешь сделать. Пусти меня. Талимон сейчас же уступил
ему свое место и только с застенчивым видом вытер нос рукавом латуна.
После того как «
атом лжи проник в
их сердца и понравился
им», — «тогда у
них явилась наука».
Эта непроницаемость связана с неорганизованностью, с хаотическим состоянием мировой материи, имеющей множество несвязанных и независимых центров и, стало быть, распадающейся на отдельные взаимовытесняющиеся части (как бы мы
их ни называли:
атомы, электроны, центры энергии и под.).
Ум, которому были бы известны для какого-либо ладного момента все силы, одушевляющие природу, и относительное положение, всех ее составных частей, если бы вдобавок
он оказался достаточно обширным, чтобы подчинить эти данные анализу, обнял бы в одной формуле движения величайших тел вселенной наравне с движением легчайших
атомов: не осталось бы ничего, что было бы для
него недостоверно, и будущее, так же как и прошедшее, предстало бы перед
его взором» (Лаплас.