Неточные совпадения
— Нет, вы обратите внимание, — ревел Хотяинцев, взмахивая руками, точно утопающий. — В
армии у нас командуют остзейские бароны Ренненкампфы, Штакельберги, и везде сколько угодно этих бергов, кампфов. В средней школе — чехи. Донской уголь —
французы завоевали. Теперь вот бессарабец-царанин пошел на нас: Кассо, Пуришкевич, Крушеван, Крупенский и — черт их сосчитает! А мы, русские, — чего делаем? Лапти плетем, а?
— Как, — сказал я, — вы
француз и были в нашей
армии, это не может быть!
Но что я говорю? если одна только рота французских солдат выйдет из России, то и тогда
французы станут говорить и печатать, что эта горсть бесстрашных, этот священный легион не бежал, а спокойно отступил на зимние квартиры и что во время бессмертной своей ретирады [отступления (франц.)] беспрестанно бил большую русскую
армию; и нет сомнения, что в этом хвастовстве им помогут русские, которые станут повторять вслед за ними, что климат, недостаток, стечение различных обстоятельств, одним словом, все, выключая русских штыков, заставило отступить французскую
армию.
Напротив, положение французской
армии было вовсе не завидное: превращенная в пепел Москва не доставляла давно уже никакого продовольствия, и, несмотря на все военные предосторожности, целые партии фуражиров пропадали без вести; с каждым днем возрастала народная ненависть к
французам.
Бывало, обыкновенно
французы переговорят всех, и тут-то пойдут россказни о большой
армии, о победах Наполеона, о пожаре московском.
— Нет! ты едешь из
армии — говори!.. Что светлейший?.. что
французы?
Лидина, уезжая с своими дочерьми, сказала в гостиной несколько слов жене предводителя, та шепнула своей приятельнице Ильменевой, Ильменева побежала в беседку рассказать обо всем своему мужу, и чрез несколько минут все гости знали уже, что Рославлев едет в
армию и что мы деремся с
французами.
Я, может быть, подвинусь с моим отрядом к Вязьме и стану кочевать в тылу у
французов; а вы, вероятно, желаете пробраться к нашей
армии?
— Нет, — отвечал Давыд, — мы теперь
французов бьем [В 1799 году русские войска под командованием великого полководца Суворова одержали блестящие победы над французской
армией в Италии и Швейцарии.].
Вы знаете, может быть, что
французы говорят: легче
армией целой управлять, нежели труппой актеров.
— Какие там стратегические соображения! Просто гонят нас большевики. Да и гнать-то, в сущности, некого.
Армии больше не существует, расползлась по швам и без швов, как интендантские сапоги. И надеяться больше не на кого. Союзники от нас отступились,
французы отдали большевикам Одессу…
Француз, живший у нас около четырех лет, лицо скорее комическое, с разными слабостями и чудачествами, был обломок великой эпохи, бывший военный врач в
армии Наполеона, взятый в плен в 1812 году казаками около города Орши, потом «штаб-лекарь» русской службы, к старости опустившийся до заработка домашнего преподавателя.
Гордые преданиями, эти старинные тактики не хотели допустить никаких нововведений в военном искусстве и твердо держались правил Семилетней войны. Лазаретов и магазинов в
армии было мало, а между тем, обозы с ненужными вещами генералов и офицеров затрудняли движение
армии; редкий из офицеров имел одну лошадь; один офицер возил с собой фортепьяно, другой не мог обойтись без француженки. Такая-то
армия с криками «побьем
французов» выступила в поход.
Семидесятилетний герой начал военные действия с быстротою, отличавшей все его подвиги. Отрядив часть войска для овладения крепостями, находившимися в руках
французов, Александр Васильевич сам пошел против неприятельской
армии, бывшей под началом генерала Моро.
Всех почти, кого встретили они в первых рядах партера, они знали, если не лично, то по фамилиям — это были сливки мужской половины петербургского общества, почтенные отцы семейств рядом с едва оперившимися птенцами, тщетно теребя свои верхние губы с чуть заметным пушком, заслуженные старцы рядом с людьми сомнительных профессий, блестящие гвардейские мундиры перемешивались скромными представителями
армии, находившимися в Петербурге в отпуску или командировке, изящные франты сидели рядом с неотесанными провинциалами, платья которых, видимо, шил пресловутый гоголевский «портной Иванов из Парижа и Лондона»; армяне, евреи, немцы,
французы, итальянцы, финны, латыши, татары и даже китайцы — все это разноплеменное население Петербурга имело здесь своих представителей.
Вдруг сами
французы помогли делу: Бернадот, чтобы выиграть один или два перехода к Дунаю, с французской
армией прошел через графство Аншпах и этим нарушил прусский нейтралитет.
В это время на итальянском театре войны
французами командовали северной
армией Шерер, бывший военный министр, а южной — Макдональд, генерал, исполненный храбрости и распорядительности.
Вечером Багратион из остатков отряда сформировал колонну, пробился через
французов и присоединился к
армии.
Армия, растянутая на огромном пространстве, представляла большой полукруг, замыкавший угол, занятый в центре
французами.
Цель эта не имела никакого смысла во-первых потому, что расстроенная
армия Наполеона со всею возможной быстротой бежала из России, т. е. исполняла то самое, чего мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над
французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
— Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый? — сказал Болконский. — Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую
армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [Зарок непобедимости.]
французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности!
Солдаты французской
армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся
армия:
французы, итальянцы, немцы, поляки — голодные, оборванные и измученные походом, в виду
армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tiré et qu’il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
— Да, да, — рассеянно сказал князь Андрей. — Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, — начал он опять, — я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство.
Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся
армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской
армии, сказал бы, что
французам сто́ит сделать еще одно маленькое усилие, и русская
армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады
французов, сказал бы, что русским сто́ит сделать еще одно маленькое усилие, и
французы погибли. Но ни
французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Он рассказал, как девяностотысячная
армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная
армия должна была с разных сторон сделать нападение на
французов.
Пьер, при виде наказанного
француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в
армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Но предупредить
французов со всею
армией было невозможно.
Впоследствии бездействие
французов, потерявших даже из виду русскую
армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам, заставили
армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими
армиями, так что так же легко мог зайти туда русский ариергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде
французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
После Бородинской победы
французов, не было ни одного не только генерального, но сколько-нибудь значительного сражения, и французская
армия перестала существовать.
Кутузов придумывал даже движение Наполеоновской
армии назад на Медынь и Юхнов; но одного, чего он не мог предвидеть, это того, чтò совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, — метания, которое сделало возможным то, о чем всё-таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление
французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн
французов и наткнулись на самого Наполеона с 16-ю тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтоб избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ
французов измученными людьми русской
армии.
С 28-го октября, когда начались морозы, бегство
французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся на смерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но, в сущности своей, процесс бегства и разложения французской
армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке
французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, чтò делалось во французской
армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине
французов, и известия о легких победах над
французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор пока
французы были в Москве, и — главное — неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь, и преимущество находится на нашей стороне.
Достигнуть Цнайма прежде
французов — значило получить большую надежду на спасение
армии; дать
французам предупредить себя в Цнайме — значило наверное подвергнуть всю
армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности? Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех
французов, когда все три
армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные
французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтоб остановить, отрезать и забрать в плен всех
французов?
Результатом ближайшим было и должно было быть — для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для
французов то, что они приблизились к погибели всей
армии (чего они тоже боялись больше всего в мире).
2-го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг
армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак смеясь рассказал товарищам, как он чуть не попался
французам. Хорунжий, услыхав этот разсказ, сообщил его командиру.
Разница была только в том, что русская
армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французскою
армиею, и в том, что отсталые больные у
французов — оставались в руках врага, а отсталые русские оставались у себя дома.
Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против
французов, т. е. в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов
армию от совершенного разгрома и бегства.
Быстрое движение русских за
французами действовало на русскую
армию точно так же разрушительно, как и бегство на
французов.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, — на сколько то было в его власти, — не останавливать этого гибельного для
французов движения (как хотели в Петербурге и в
армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась во-первых сама собою, так как
французы бежали и потому следовало только не останавливать этого движения. Во-вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей
французов, и в-третьих тем, что большая русская
армия шла следом за
французами, готовая употребить силу в случае остановки движения
французов.
Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть 800-тысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем,
армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами, русской
армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны
французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, т.е. сделать то самое, что должно было погубить их.
Но, если целью было то, чтò действительно совершилось и то, чтò для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание
французов из России и истребление их
армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, чтò было нужно в тот период кампании.
28-го октября Кутузов с
армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами
французов.
Все еще продолжали в
армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и
французам.
Из русских военачальников никто кроме Кутузова не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской
армии по Смоленской дороге, тогда то, чтò предвидел Коновницын в ночь 11-го октября, начало сбываться. Все высшие чины
армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть
французов и все требовали наступления.
Казалось бы в этой-то кампании бегства
французов, когда они делали всё то, чтò только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от
армии, не было ни малейшего смысла, — казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле.
(
Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской
армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя так же защищать Москву.)