Неточные совпадения
Он рассказал, как девяностотысячная
армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная
армия должна была с разных сторон сделать нападение на
французов.
28-го октября Кутузов с
армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами
французов.
— Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый? — сказал Болконский. — Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую
армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [Зарок непобедимости.]
французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности!
В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал к
армии, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным
французами.
Достигнуть Цнайма прежде
французов — значило получить большую надежду на спасение
армии; дать
французам предупредить себя в Цнайме — значило наверное подвергнуть всю
армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели.
Но предупредить
французов со всею
армией было невозможно.
На другой день
французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к
армии Кутузова.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон
французов, было представлено как блестящая победа над
французами, и потому государь и вся
армия, особенно пока не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что
французы побеждены и отступают против своей воли.
В Ростове, так же как и во всей
армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и
французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе.
Все еще продолжали в
армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и
французам.
Войска первой
армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй
армии отступали, стремясь соединиться с первою
армией, от которой — как говорили — они были отрезаны большими силами
французов.
Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть 800-тысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем,
армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами, русской
армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны
французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, т.е. сделать то самое, что должно было погубить их.
Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом, потому что
французы двигаются между обеими
армиями — угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим, потому что Барклай-де-Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2-ю
армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими
армиями, так что так же легко мог зайти туда русский ариергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде
французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Пьер, при виде наказанного
француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в
армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Результатом ближайшим было и должно было быть — для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для
французов то, что они приблизились к погибели всей
армии (чего они тоже боялись больше всего в мире).
Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против
французов, т. е. в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов
армию от совершенного разгрома и бегства.
— Да, да, — рассеянно сказал князь Андрей. — Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, — начал он опять, — я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство.
Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся
армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
Солдаты французской
армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся
армия:
французы, итальянцы, немцы, поляки — голодные, оборванные и измученные походом, в виду
армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tiré et qu’il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской
армии, сказал бы, что
французам сто́ит сделать еще одно маленькое усилие, и русская
армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады
французов, сказал бы, что русским сто́ит сделать еще одно маленькое усилие, и
французы погибли. Но ни
французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Французам, атаковавшим русскую
армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель
французов не была достигнута, и все их усилия и потери пропали даром.
(
Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской
армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя так же защищать Москву.)
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губерниях, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в
армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отмстить
французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке-маркитантке и тому подобное…
Впоследствии бездействие
французов, потерявших даже из виду русскую
армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам, заставили
армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу.
Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке
французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, чтò делалось во французской
армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине
французов, и известия о легких победах над
французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор пока
французы были в Москве, и — главное — неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь, и преимущество находится на нашей стороне.
2-го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг
армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак смеясь рассказал товарищам, как он чуть не попался
французам. Хорунжий, услыхав этот разсказ, сообщил его командиру.
Но, если целью было то, чтò действительно совершилось и то, чтò для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание
французов из России и истребление их
армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, чтò было нужно в тот период кампании.
Кутузов придумывал даже движение Наполеоновской
армии назад на Медынь и Юхнов; но одного, чего он не мог предвидеть, это того, чтò совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, — метания, которое сделало возможным то, о чем всё-таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление
французов.
Со времени известия о выходе
французов из Москвы и до конца кампании, вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властию, хитростию, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всею
армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Из русских военачальников никто кроме Кутузова не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской
армии по Смоленской дороге, тогда то, чтò предвидел Коновницын в ночь 11-го октября, начало сбываться. Все высшие чины
армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть
французов и все требовали наступления.
Но вдруг в 1812-м году
французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем без новых сражений не Россия перестала существовать, а перестала существовать 600-тысячная
армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие
армию Наполеона, — невозможно.
После Бородинской победы
французов, не было ни одного не только генерального, но сколько-нибудь значительного сражения, и французская
армия перестала существовать.
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания
французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; — доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже не в
армиях и сражениях, а в чем-то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что всё в Великой
армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали
французам.
Петя в
армии слышал много рассказов про необычайную храбрость и жестокость Долохова с
французами и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и всё больше подбадривался, подергивая поднятою головой с тем, чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
С 28-го октября, когда начались морозы, бегство
французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся на смерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но, в сущности своей, процесс бегства и разложения французской
армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
Одна
армия бежала, другая догоняла. От Смоленска
французам предстояло много различных дорог; и казалось бы тут, простояв четыре дня,
французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что-нибудь выгодное и предпринять что-нибудь новое. Но после четырехдневной остановки, толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу — по пробитому следу.
Казалось бы в этой-то кампании бегства
французов, когда они делали всё то, чтò только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от
армии, не было ни малейшего смысла, — казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности? Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех
французов, когда все три
армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные
французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтоб остановить, отрезать и забрать в плен всех
французов?
Цель эта не имела никакого смысла во-первых потому, что расстроенная
армия Наполеона со всею возможной быстротой бежала из России, т. е. исполняла то самое, чего мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над
французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась во-первых сама собою, так как
французы бежали и потому следовало только не останавливать этого движения. Во-вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей
французов, и в-третьих тем, что большая русская
армия шла следом за
французами, готовая употребить силу в случае остановки движения
французов.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д. дальнейшее движение бежавших
французов и зa ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за
французами русская
армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились, и что сведения о движении
французов были всегда неверны.
Быстрое движение русских за
французами действовало на русскую
армию точно так же разрушительно, как и бегство на
французов.
Разница была только в том, что русская
армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французскою
армиею, и в том, что отсталые больные у
французов — оставались в руках врага, а отсталые русские оставались у себя дома.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, — на сколько то было в его власти, — не останавливать этого гибельного для
французов движения (как хотели в Петербурге и в
армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн
французов и наткнулись на самого Наполеона с 16-ю тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтоб избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ
французов измученными людьми русской
армии.
Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны
французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французскою
армией, прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти.