Неточные совпадения
Впрочем, мы не последуем за летописцем в изображении этой слабости, так как желающие познакомиться с нею могут почерпнуть все нужное из прилагаемого
сочинения:"О благовидной градоначальников наружности", написанного самим высокопоставленным
автором.
Это был мой первый сахалинский знакомый, поэт,
автор обличительного стихотворения «СахалинО», которое начиналось так: «Скажи-ка, доктор, ведь недаром…» Потом он часто бывал у меня и гулял со мной по Александровску и его окрестностям, рассказывая мне анекдоты или без конца читая стихи собственного
сочинения.
На целый мир он смотрит с точки зрения пайка; читает ли он какое-нибудь «
сочинение» — думает:"
Автор столько-то пайков себе выработал"; слышит ли, что кто-нибудь из его знакомых место новое получил — говорит:"Столько-то пайков ему прибавилось".
— «Давно мы не приступали к нашему фельетону с таким удовольствием, как делаем это в настоящем случае, и удовольствие это, признаемся, в нас возбуждено не переводными стихотворениями с венгерского, в которых, между прочим, попадаются рифмы вроде «фимиам с вам»; не повестью госпожи Д…, которая хотя и принадлежит легкому дамскому перу, но отличается такою тяжеловесностью, что мы еще не встречали ни одного человека, у которого достало бы силы дочитать ее до конца; наконец, не учеными изысканиями г. Сладкопевцова «О римских когортах», от которых чувствовать удовольствие и оценить их по достоинству предоставляем специалистам; нас же, напротив, неприятно поразили в них опечатки, попадающиеся на каждой странице и дающие нам право обвинить
автора за небрежность в издании своих
сочинений (в незнании грамматики мы не смеем его подозревать, хотя имеем на то некоторое право)…»
Книга эта — одна из редких, уцелевших от костров книг, обличающих официальное христианство. Все такие книги, называемые еретическими, сожжены вместе с
авторами, так что древних
сочинений, обличающих отступление официального христианства, очень мало, и потому эта книга особенно интересна.
— Печатать, братец. Это уж решено — на мой счет, и будет выставлено на заглавном листе: крепостной человек такого-то, а в предисловии Фоме от
автора благодарность за образование. Посвящено Фоме. Фома сам предисловие пишет. Ну, так представь себе, если на заглавном-то листе будет написано: «
Сочинения Видоплясова»…
Владелец восьмидесяти двух душ, которых он освободил перед смертию, иллюминат, старый гёттингенский студент,
автор рукописного
сочинения о «Проступлениях или прообразованиях духа в мире»,
сочинения, в котором шеллингианизм, сведенборгианизм и республиканизм смешались самым оригинальным образом, отец Берсенева привез его в Москву еще мальчиком, тотчас после кончины его матери, и сам занялся его воспитанием.
Особенно памятны мне стихи одного путешественника, графа Мантейфеля, который прислал их Софье Николавне при самом почтительном письме на французском языке, с приложением экземпляра огромного
сочинения в пяти томах in quarto [In quarto — латинское «in» значит «в», a «quarlus» «четвертый», инкварто — размер книги, ее формат в четвертую часть бумажного листа.] доктора Бухана, [Бухан Вильям (1721–1805) — английский врач,
автор популярной в то время книги «Полный и всеобщий домашний лечебник…» На русский язык переведена в 1710–1712 гг.] только что переведенного с английского на русский язык и бывшего тогда знаменитою новостью в медицине.
Некоторые из ученых яицких казаков почитают себя потомками стрельцов. Мнение сие не без основания, как увидим ниже. Самые удовлетворительные исследования о первоначальном поселении яицких казаков находим мы в «Историческом и статистическом обозрении уральских казаков»,
сочинения А. И. Левшина, отличающемся, как и прочие произведения
автора, истинной ученостию и здравой критикою.
См. в Приложении письмо Бибикова к Фонвизину. Письмо сие, вместе с другими драгоценными бумагами, доставлено было родственниками и наследниками Фонвизина князю Вяземскому, занимавшемуся биографией
автора «Недоросля». Надеемся в непродолжительном времени издать в свет сие замечательное по всем отношениям
сочинение.
Гораздо чаще другой случай — что критик действительно не поймет разбираемого
автора и выведет из его
сочинения то, чего совсем и не следует.
Если он вздумает придать разбираемому творению мысль более живую и широкую, нежели какая действительно положена в основание его
автором, — то, очевидно, он не в состоянии будет достаточно подтвердить свою мысль указаниями на самое
сочинение, и таким образом критика, показавши, чем бы могло быть разбираемое произведение, чрез то самое только яснее выкажет бедность его замысла и недостаточность исполнения.
Рогожин был вообще очень любознателен и довольно начитан, преимущественно в истории, но он терпеть не мог
сочинений, в которых ему всегда мешал личный взгляд
автора.
Княгиня Варвара Никаноровна, находясь в числе строго избранных лиц небольшого кружка, в котором Журавский первый раз прочел свою записку «О крепостных людях и о средствах устроить их положение на лучших началах», слушала это
сочинение с глубочайшим вниманием и по окончании чтения выразила
автору полное свое сочувствие и готовность служить его заботам всем, чем она может.
Сущность понятий, излагаемых
автором, ручается за то, что он желал бы, если б мог, привести в своем
сочинении многочисленные факты, из которых выведены его мнения.
[Так как книга эта, может быть, знакома далеко не всем, интересующимся разнообразием дарований ее
автора, то я выписываю здесь обращение г-на Елисеева к владыке казанскому и свияжскому при посвящении ему сего
сочинения.
Вероятно, это были
сочинения, исправленные и дополненные самим
автором.]
Поэтому она позволяла писать и то, что ей не нравилось, зная, что это не будет иметь слишком обширного влияния на жизнь общества; возвышала чинами и наградами тех, чьи произведения были ей приятны, для того, чтобы этим самым обратить общее внимание на
автора, а таким образом и на его
сочинения.
У нас вообще журнальная литература всегда пользовалась наибольшим успехом и получила наибольшее развитие — потому ли, что русские
авторы никогда не хотели или не умели сами хлопотать о продаже и об издании своих
сочинений, или потому, что чтение мелких, легких статеек приходилось более по вкусу образующегося общества, нежели чтение
сочинений обширных и серьезных.
Выпискою из
сочинения г. Жеребцова этого знаменательного явления можно и заключить изложение системы, принятой
автором во взгляде на русскую историю.
Все это предметы чрезвычайно интересные, и иностранцы, не знающие
автора, могли ожидать, что найдут в его книге вполне основательное и беспристрастное изложение всего, что касается судеб России, тем более что
сочинение г. Жеребцова является при обстоятельствах чрезвычайно благоприятных.
Все это почтенный
автор старается объяснить Европе в двух толстых томах (1200 страниц) своего
сочинения.
Он думал, что злость, напрягая и изощряя ум самого пошлого человека, может открыть в
сочинении такие недостатки, которые ускользали не только от пристрастных друзей, но и от людей, равнодушных к личности
автора, хотя бы они были очень умны и образованны.
Искренно признаемся, что большая часть наших замечаний маловажны; это послужит доказательством
автору внимания, с которым мы читали его
сочинение, и желания видеть труд его в совершеннейшем виде.
Остальные же листы «Однодума», о существовании которого знал почти весь Солигалич, изведены на оклейку стен или, может быть, и сожжены, во избежание неприятностей, так как это
сочинение заключало в себе много несообразного бреда и религиозных фантазий, за которые тогда и
автора и чтецов посылали молиться в Соловецкий монастырь.
Ободренный блистательным успехом, одиннадцатилетний
автор продолжал писать; но все его
сочинения, до первой печатной комедии, пропали, и впоследствии Загоскин очень жалел о том, единственно для себя, любопытствуя знать, какое было направление его детского авторства.
Одиннадцати лет он написал повесть под названием «Пустынник», которая начиналась небольшим предисловием, где сочинитель просил читателей и читательниц «быть снисходительными к его
сочинению, приняв в уважение, что
автор повести одиннадцатилетний юноша».
Суд образованной публики и суд литературный признали «Искусителя» самым слабым
сочинением Загоскина, с чем
автор сам соглашался и что будет весьма справедливо, если, произнося такой приговор, иметь в виду только две последние части этого произведения; первая часть ярко от них отличается.
— Следующий сюрприз! Роскошная библиотека, содержащая в себе все
сочинения Канта, Шопенгауэра, Гёте, всех русских и иностранных
авторов, массу старинных фолиантов и проч.… Кто хочет?
Лабзин Александр Федорович (1766–1825) — видный масон-мартинист,
автор многих
сочинений мистического характера; издавал в 1806 и 1817–1818 гг. религиозный журнал «Сионский вестник», в 1800 г. основал масонскую ложу «Умирающий сфинкс».].
Что ж такое, что там в зале лежит: истина есть истина, и тут сам Милль [Милль Джон-Стюарт (1806–1879) — английский философ-утилитарист;
автор популярных в XIX в.
сочинений по логике и по женскому вопросу («Подчиненность женщины», 1869).] ничего не поделает!
Стало быть, тут не о чем и толковать, кроме того, в какой степени ловко составил
автор свое
сочинение.
Он так и сделал, и ученые очень хвалили, по словам
автора, его
сочинения: «О некоторых особенностях древнегерманского права в деле судебных наказаний» и «О значении городского начала в вопросе цивилизации».
«Может ли
автор сказать, — писал этот некто, — что мысль, изложенная им в своем
сочинении, есть его личная собственность?
Особой оригинальности или философской ясности суждения
автора «Изложения православной веры» не имеют, сравнительно с учениями св. Дионисия Ареопагита и Максима Исповедника, однако высокий вероучительный авторитет этого произведения заставляет с особенным вниманием относиться к его идеям, в частности и по вопросу об «апофатическом» богословии. Приведенные суждения даже текстуально близки к соответственным местам из
сочинений Ареопагита, святых Максима, Василия Великого и др.
Автору, как и другим немецким мистикам, известны
сочинения Дионисия Ареопагита, на которого имеются у него и ссылки.
— Ничего не понимаете, — уронил небрежно Горданов и продолжал, — прочитанное мною вам здесь
сочинение написано по тем бумагам и есть такое свидетельство, с которым
автору не усидеть не только в столице, но и в Европейской России.
Читая впоследствии письмо Гейне к
автору Лалла Рук, где поэт говорит, что, не зная самого
сочинения, готов признать его превосходным, потому что у него такое прекрасное название, — я вспомнил, что то же самое было со мною, когда я в первый раз узнал сладостное имя Филиппа Кольберга.
На этих «беседах» происходили настоящие прения, и оппонентами являлись ученики. В моей памяти удержалась в особенности одна такая беседа, где
сочинение ученика седьмого класса читал сам учитель, а
автор стоял около кафедры.
Автор книги в отчаянии разводит руками и восклицает, что во всех
сочинениях Ленина нет ни одного слова ни о магии, ни о тотемизме, и что он не знает, что делать.
Не есть ли то, чего вы требуете для драмы, религиозное поучение, дидактизм, то, что называется тенденциозностью и что несовместимо с истинным искусством?» Под религиозным содержанием искусства, отвечу я, я разумею не внешнее поучение в художественной форме каким-либо религиозным истинам и не аллегорическое изображение этих истин, а определенное, соответствующее высшему в данное время религиозному пониманию мировоззрение, которое, служа побудительной причиной
сочинения драмы, бессознательно для
автора проникает все его произведение.
Несмотря на эту оговорку, предчувствую, что грозное ополчение девушек поднимется на меня войной, копьями своих булавок исковыряет эту печатную страницу и везде встретит меня криком: «Неправда! неправда! Стыд
автору! Смерть политическая его
сочинению!»
Правда, вся беседа заключалась еще в одном приступе к дипломатическим сношениям, который начался, как у иного
автора при всяком
сочинении, с яиц Лединых [Леда — греческая царевна, которой овладел Зевс, приняв образ лебедя.
Он послал молитву к Веревкину. За обедом еще принесен перевод. Он так понравился императрице, что она наградила переводчика 20000 рублей. Веревкин был другом Сумарокова и Державина, он известен как переводчик «Корана» и
автор комедий «Так и должно» и «Точь-в-точь» и многих других
сочинений за подписью «Михалево» (название его деревни).
Распределения по сектам, сделанного Журавлевым, держались и прочие
авторы, печатавшие свои
сочинения по этому предмету в XIX столетии.
В последнее время и за границей появлялись некоторые
сочинения о русском расколе. Кроме лондонского «Сборника о раскольниках» г. Кельсиева (на русском языке), особенно замечательны: на немецком — барона Гакстгаузена (в его «Путешествии по России»), на английском — графа Красинского (о протестантизме у славян) и на французском — неизвестного
автора, но по всему видно, что русского чиновника, «Le Raskol»…
В исторических
сочинениях о 1812-м годе авторы-французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы-русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план Скифской войны заманиванья Наполеона в глубь России и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому-то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, на проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий.