Неточные совпадения
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси,
забыв все свои решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого
и ничего не видя,
и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату.
И не
думая и не замечая того, есть кто в комнате или нет, он обнял ее
и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки
и шею.
— Как не
думала? Если б я была мужчина, я бы не могла любить никого, после того как узнала вас. Я только не понимаю, как он мог в угоду матери
забыть вас
и сделать вас несчастною; у него не было сердца.
— Тебе это нужно для детей, а обо мне ты не
думаешь? — сказала она, совершенно
забыв и не слыхав, что он сказал: «для тебя
и для детей».
Анна
забыла о своих соседях в вагоне
и, на легкой качке езды вдыхая в себя свежий воздух, опять стала
думать...
Вронский теперь
забыл всё, что он
думал дорогой о тяжести
и трудности своего положения.
«Что им так понравилось?»
подумал Михайлов. Он
и забыл про эту, три года назад писанную, картину.
Забыл все страдания
и восторги, которые он пережил с этою картиной, когда она несколько месяцев одна неотступно день
и ночь занимала его,
забыл, как он всегда
забывал про оконченные картины. Он не любил даже смотреть на нее
и выставил только потому, что ждал Англичанина, желавшего купить ее.
Но стоило
забыть искусственный ход мысли
и из жизни вернуться к тому, что удовлетворяло, когда он
думал, следуя данной нити, —
и вдруг вся эта искусственная постройка заваливалась, как карточный дом,
и ясно было, что постройка была сделана из тех же перестановленных слов, независимо от чего-то более важного в жизни, чем разум.
Он сидел на кровати в темноте, скорчившись
и обняв свои колени
и, сдерживая дыхание от напряжения мысли,
думал. Но чем более он напрягал мысль, тем только яснее ему становилось, что это несомненно так, что действительно он
забыл, просмотрел в жизни одно маленькое обстоятельство ― то, что придет смерть,
и всё кончится, что ничего
и не стоило начинать
и что помочь этому никак нельзя. Да, это ужасно, но это так.
Он посвятил всего себя на служение этому великому делу
и забыл думать о своей книге.
«Это что еще?»
подумал Левин, когда лакей, выбежав из дома, остановил тарантас. Это был машинист, про которого совсем
забыл Левин. Машинист, раскланиваясь, что-то говорил Весловскому; потом влез в тарантас,
и они вместе уехали.
Когда она
думала о сыне
и его будущих отношениях к бросившей его отца матери, ей так становилось страшно за то, что она сделала, что она не рассуждала, а, как женщина, старалась только успокоить себя лживыми рассуждениями
и словами, с тем чтобы всё оставалось по старому
и чтобы можно было
забыть про страшный вопрос, что будет с сыном.
Он чувствовал всю мучительность своего
и её положения, всю трудность при той выставленности для глаз всего света, в которой они находились, скрывать свою любовь, лгать
и обманывать;
и лгать, обманывать, хитрить
и постоянно
думать о других тогда, когда страсть, связывавшая их, была так сильна, что они оба
забывали оба всем другом, кроме своей любви.
Он
забыл всё то, что он
думал о своей картине прежде, в те три года, когда он писал ее; он
забыл все те ее достоинства, которые были для него несомненны, — он видел картину их равнодушным, посторонним, новым взглядом
и не видел в ней ничего хорошего.
Он сказал это не
думая, только чтоб утешить ее. Но когда он, взглянув на нее, увидал, что эти правдивые милые глаза вопросительно устремлены на него, он повторил то же уже от всей души. «Я решительно
забываю ее»,
подумал он.
И он вспомнил то, что так скоро ожидало их.
«Очевидно, я заснул,
и меня
забыли»,
думал про себя Степан Аркадьич.
Блеснет заутра луч денницы
И заиграет яркий день;
А я, быть может, я гробницы
Сойду в таинственную сень,
И память юного поэта
Поглотит медленная Лета,
Забудет мир меня; но ты
Придешь ли, дева красоты,
Слезу пролить над ранней урной
И думать: он меня любил,
Он мне единой посвятил
Рассвет печальный жизни бурной!..
Сердечный друг, желанный друг,
Приди, приди: я твой супруг...
Бывало, стоишь, стоишь в углу, так что колени
и спина заболят,
и думаешь: «
Забыл про меня Карл Иваныч: ему, должно быть, покойно сидеть на мягком кресле
и читать свою гидростатику, — а каково мне?» —
и начнешь, чтобы напомнить о себе, потихоньку отворять
и затворять заслонку или ковырять штукатурку со стены; но если вдруг упадет с шумом слишком большой кусок на землю — право, один страх хуже всякого наказания.
«Вырастет,
забудет, —
подумал он, — а пока… не стоит отнимать у тебя такую игрушку. Много ведь придется в будущем увидеть тебе не алых, а грязных
и хищных парусов; издали нарядных
и белых, вблизи — рваных
и наглых. Проезжий человек пошутил с моей девочкой. Что ж?! Добрая шутка! Ничего — шутка! Смотри, как сморило тебя, — полдня в лесу, в чаще. А насчет алых парусов
думай, как я: будут тебе алые паруса».
— Она так же просила тебя!
Думай об этом, пока еще жив, Меннерс,
и не
забудь!
Раскольников скоро заметил, что эта женщина не из тех, которые тотчас же падают в обмороки. Мигом под головою несчастного очутилась подушка — о которой никто еще не
подумал; Катерина Ивановна стала раздевать его, осматривать, суетилась
и не терялась,
забыв о себе самой, закусив свои дрожавшие губы
и подавляя крики, готовые вырваться из груди.
Несмотря на эти странные слова, ему стало очень тяжело. Он присел на оставленную скамью. Мысли его были рассеянны… Да
и вообще тяжело ему было
думать в эту минуту о чем бы то ни было. Он бы хотел совсем забыться, все
забыть, потом проснуться
и начать совсем сызнова…
Когда же опять, вздрагивая, поднимал голову
и оглядывался кругом, то тотчас же
забывал, о чем сейчас
думал и даже где проходил.
— А вы
думали нет? Подождите, я
и вас проведу, — ха, ха, ха! Нет, видите ли-с, я вам всю правду скажу. По поводу всех этих вопросов, преступлений, среды, девочек мне вспомнилась теперь, — а впрочем,
и всегда интересовала меня, — одна ваша статейка. «О преступлении»… или как там у вас,
забыл название, не помню. Два месяца назад имел удовольствие в «Периодической речи» прочесть.
«Двадцать городовому, три Настасье за письмо… — значит, Мармеладовым дал вчера копеек сорок семь али пятьдесят», —
подумал он, для чего-то рассчитывая, но скоро
забыл даже, для чего
и деньги вытащил из кармана.
Лариса. Что вы говорите! Разве вы
забыли? Так я вам опять повторю все сначала. Я год страдала, год не могла
забыть вас, жизнь стала для меня пуста; я решилась наконец выйти замуж за Карандышева, чуть не за первого встречного. Я
думала, что семейные обязанности наполнят мою жизнь
и помирят меня с ней. Явились вы
и говорите: «Брось все, я твой». Разве это не право? Я
думала, что ваше слово искренне, что я его выстрадала.
И, верно, счастлив там, где люди посмешнее.
Кого люблю я, не таков:
Молчалин за других себя
забыть готов,
Враг дерзости, — всегда застенчиво, несмело
Ночь целую с кем можно так провесть!
Сидим, а на дворе давно уж побелело,
Как
думаешь? чем заняты?
Губернатор подошел к Одинцовой, объявил, что ужин готов,
и с озабоченным лицом подал ей руку. Уходя, она обернулась, чтобы в последний раз улыбнуться
и кивнуть Аркадию. Он низко поклонился, посмотрел ей вслед (как строен показался ему ее стан, облитый сероватым блеском черного шелка!)
и,
подумав: «В это мгновенье она уже
забыла о моем существовании», — почувствовал на душе какое-то изящное смирение…
— Ты
забыла, что ушел я с твоего соизволения, — сказал он вслед ей
и подумал: «Растрепана, как…»
Клим действительно
забыл свою беседу с Дроновым, а теперь, поняв, что это он выдал Инокова, испуганно задумался: почему он сделал это?
И,
подумав, решил, что карикатурная тень головы инспектора возбудила в нем, Климе, внезапное желание сделать неприятность хвастливому Дронову.
Проверяя свое знание немецкого языка, Самгин отвечал кратко, но охотно
и думал, что хорошо бы, переехав границу, закрыть за собою какую-то дверь так плотно, чтоб можно было хоть на краткое время не слышать утомительный шум отечества
и даже
забыть о нем.
Самгин
подумал, что парень глуп,
и забыл об этом случае, слишком ничтожном для того, чтобы помнить о нем. Действительность усердно воспитывала привычку
забывать о фактах, несравненно более крупных. Звеньями бесконечной цепи следуя одно за другим, события все сильнее толкали время вперед,
и оно, точно под гору катясь, изживалось быстро, незаметно.
Ушел в спальню, разделся, лег,
забыв погасить лампу,
и, полулежа, как больной, пристально глядя на золотое лезвие огня,
подумал, что Марина — права, когда она говорит о разнузданности разума.
«Что это он — обиделся?» —
подумал Самгин
и тотчас
забыл о нем, как
забывают о слуге, если он умело исполняет свои обязанности.
— Нужно
забыть о себе. Этого хотят многие, я
думаю. Не такие, конечно, как Яков Акимович. Он… я не знаю, как это сказать… он бросил себя в жертву идее сразу
и навсегда…
Послав Климу воздушный поцелуй, она исчезла, а он встал, сунув руки в карманы, прошелся по комнате, посмотрел на себя в зеркале, закурил
и усмехнулся,
подумав, как легко эта женщина помогла ему
забыть кошмарного офицера.
Озабоченный желанием укротить словесный бунт Лидии, сделать ее проще, удобнее, он не
думал ни о чем, кроме нее,
и хотел только одного: чтоб она
забыла свои нелепые вопросы, не сдабривала раздражающе мутным ядом его медовый месяц.
Не только Тагильский ждал этого момента — публика очень единодушно двинулась в столовую. Самгин ушел домой,
думая о прогрессивном блоке, пытаясь представить себе место в нем,
думая о Тагильском
и обо всем, что слышал в этот вечер. Все это нужно было примирить, уложить плотно одно к другому, извлечь крупицы полезного,
забыть о том, что бесполезно.
У себя в комнате, сбросив сюртук, он
подумал, что хорошо бы сбросить вот так же всю эту вдумчивость, путаницу чувств
и мыслей
и жить просто, как живут другие, не смущаясь говорить все глупости, которые подвернутся на язык,
забывать все премудрости Томилина, Варавки…
И забыть бы о Дронове.
Он
думал только о себе в эту необыкновенную минуту,
думал так напряженно, как будто боялся
забыть мотив песни, которую слышал впервые
и которая очень тронула его.
Фамилию его называли тоже различно: одни говорили, что он Иванов, другие звали Васильевым или Андреевым, третьи
думали, что он Алексеев. Постороннему, который увидит его в первый раз, скажут имя его — тот
забудет сейчас,
и лицо
забудет; что он скажет — не заметит. Присутствие его ничего не придаст обществу, так же как отсутствие ничего не отнимет от него. Остроумия, оригинальности
и других особенностей, как особых примет на теле, в его уме нет.
Оттого он как будто пренебрегал даже Ольгой-девицей, любовался только ею, как милым ребенком, подающим большие надежды; шутя, мимоходом, забрасывал ей в жадный
и восприимчивый ум новую, смелую мысль, меткое наблюдение над жизнью
и продолжал в ее душе, не
думая и не гадая, живое понимание явлений, верный взгляд, а потом
забывал и Ольгу
и свои небрежные уроки.
— Тише, тише, кум! — прервал Иван Матвеевич. — Что ж, все тридцать пять! Когда до пятидесяти дотянешь? Да с пятидесятью в рай не попадешь. Женишься, так живи с оглядкой, каждый рубль считай, об ямайском
забудь и думать — что это за жизнь!
Акулины уже не было в доме. Анисья —
и на кухне,
и на огороде,
и за птицами ходит,
и полы моет,
и стирает; она не управится одна,
и Агафья Матвеевна, волей-неволей, сама работает на кухне: она толчет, сеет
и трет мало, потому что мало выходит кофе, корицы
и миндалю, а о кружевах она
забыла и думать. Теперь ей чаще приходится крошить лук, тереть хрен
и тому подобные пряности. В лице у ней лежит глубокое уныние.
Тут случилось в дворне не новое событие. Савелий чуть не перешиб спину Марине поленом, потому что хватился ее на заре, в день отъезда гостей, пошел отыскивать
и видел, как она шмыгнула из комнаты, где поместили лакея Викентьевой. Она пряталась целое утро по чердакам, в огороде, наконец пришла,
думая, что он
забыл.
— Еще бы не помнить! — отвечал за него Леонтий. — Если ее
забыл, так кашу не
забывают… А Уленька правду говорит: ты очень возмужал, тебя узнать нельзя: с усами, с бородой! Ну, что бабушка? Как, я
думаю, обрадовалась! Не больше, впрочем, меня. Да радуйся же, Уля: что ты уставила на него глаза
и ничего не скажешь?
«Все
забыли твою красоту, черномазая старуха, —
думал он, — кроме тебя:
и в этом твоя мука!»
— Вы взрослая
и потому не бойтесь выслушать меня: я говорю не ребенку. Вы были так резвы, молоды, так милы, что я
забывал с вами мои лета
и думал, что еще мне рано — да мне, по летам, может быть, рано говорить, что я…
— Да, вы правы, я такой друг ей… Не
забывайте, господин Волохов, — прибавил он, — что вы говорите не с Тушиным теперь, а с женщиной. Я стал в ее положение
и не выйду из него, что бы вы ни сказали. Я
думал, что
и для вас довольно ее желания, чтобы вы не беспокоили ее больше. Она только что поправляется от серьезной болезни…
«Когда опомнился! —
подумал он, — тогда у меня еще было свежо воспоминание о ней, а теперь я
и лицо ее
забыл! Теперь даже Секлетея Бурдалахова интереснее для меня, потому только, что напоминает Веру!»
— Ты
думаешь, — продолжал он, — я схожу в класс, а оттуда домой, да
и забыл?