Неточные совпадения
Ольга. Сегодня тепло, можно окна держать настежь, а березы еще
не распускались. Отец получил бригаду и выехал с нами из Москвы одиннадцать лет назад, и, я отлично помню, в начале мая, вот в эту пору, в Москве уже все в цвету, тепло, все залито солнцем. Одиннадцать лет прошло, а я помню там все, как будто выехали вчера. Боже
мой! Сегодня утром проснулась, увидела массу света, увидела весну, и радость заволновалась в
моей душе, захотелось на родину страстно.
Боже
мой,
не то что человеком, лучше быть волом, лучше быть простою лошадью, только бы работать, чем молодой женщиной, которая встает в двенадцать часов дня, потом пьет в постели кофе, потом два часа одевается… о, как это ужасно!
Соленый. Через двадцать пять лет вас уже
не будет на свете, слава богу. Года через два-три вы умрете от кондрашки, или я вспылю и всажу вам пулю в лоб, ангел
мой. (Вынимает из кармана флакон с духами и опрыскивает себе грудь, руки.)
Маша. Все равно… Приду вечером. Прощай,
моя хорошая… (Целует Ирину.) Желаю тебе еще раз, будь здорова, будь счастлива. В прежнее время, когда был жив отец, к нам на именины приходило всякий раз по тридцать — сорок офицеров, было шумно, а сегодня только полтора человека и тихо, как в пустыне… Я уйду… Сегодня я в мерехлюндии, невесело мне, и ты
не слушай меня. (Смеясь сквозь слезы.) После поговорим, а пока прощай,
моя милая, пойду куда-нибудь.
Чебутыкин. Милые
мои, хорошие
мои, вы у меня единственные, вы для меня самое дорогое, что только есть на свете. Мне скоро шестьдесят, я старик, одинокий, ничтожный старик… Ничего во мне нет хорошего, кроме этой любви к вам, и если бы
не вы, то я бы давно уже
не жил на свете… (Ирине.) Милая, деточка
моя, я знал вас со дня вашего рождения… носил на руках… я любил покойницу маму…
Андрей. Да? Ну, поздравляю, теперь
мои сестрицы
не дадут вам покою.
Вершинин(встает). Да. Сколько, однако, у вас цветов! (Оглядываясь.) И квартира чудесная. Завидую! А я всю жизнь
мою болтался по квартиркам с двумя стульями, с одним диваном и с печами, которые всегда дымят. У меня в жизни
не хватало именно вот таких цветов… (Потирает руки.) Эх! Ну, да что!
Чебутыкин.
Не ходите, дуся
моя.
Андрей. Дорогая
моя, прошу вас, умоляю,
не волнуйтесь. Уверяю вас, они шутят, они от доброго сердца. Дорогая
моя,
моя хорошая, они все добрые, сердечные люди и любят меня и вас. Идите сюда к окну, нас здесь
не видно им… (Оглядывается.)
Андрей. О молодость, чудная, прекрасная молодость!
Моя дорогая,
моя хорошая,
не волнуйтесь так!.. Верьте мне, верьте… Мне так хорошо, душа полна любви, восторга… О, нас
не видят!
Не видят! За что, за что я полюбил вас, когда полюбил — о, ничего
не понимаю. Дорогая
моя, хорошая, чистая, будьте
моей женой! Я вас люблю, люблю… как никого никогда…
Андрей. Если бы ты слышал как следует, то я, быть может, и
не говорил бы с тобой. Мне нужно говорить с кем-нибудь, а жена меня
не понимает, сестер я боюсь почему-то, боюсь, что они засмеют меня, застыдят… Я
не пью, трактиров
не люблю, но с каким удовольствием я посидел бы теперь в Москве у Тестова или в Большом Московском, голубчик
мой.
Вершинин. Может быть. Я сегодня
не обедал, ничего
не ел с утра. У меня дочь больна немножко, а когда болеют
мои девочки, то мною овладевает тревога, меня мучает совесть за то, что у них такая мать. О, если бы вы видели ее сегодня! Что за ничтожество! Мы начали браниться с семи часов утра, а в девять я хлопнул дверью и ушел.
Вершинин. Я кончил там же, где и вы, в академии я
не был; читаю я много, но выбирать книг
не умею и читаю, быть может, совсем
не то, что нужно, а между тем, чем больше живу, тем больше хочу знать.
Мои волосы седеют, я почти старик уже, но знаю мало, ах, как мало! Но все же, мне кажется, самое главное и настоящее я знаю, крепко знаю. И как бы мне хотелось доказать вам, что счастья нет,
не должно быть и
не будет для нас… Мы должны только работать и работать, а счастье — это удел наших далеких потомков.
Не я, то хоть потомки потомков
моих.
Наташа. Il parait, que mon Бобик dеjа ne dort pas, [Кажется,
мой Бобик уже
не спит (фр.).] проснулся. Он у меня сегодня нездоров. Я пойду к нему, простите… (Уходит.)
Чебутыкин. Нет-с, ангел
мой. Чехартма
не лук, а жаркое из баранины.
В Москве два университета: старый и новый. А если вам неугодно слушать, если
мои слова раздражают вас, то я могу
не говорить. Я даже могу уйти в другую комнату… (Уходит в одну из дверей.)
Андрей(сконфуженный). Ряженых
не будет. Видишь ли,
моя милая, Наташа говорит, что Бобик
не совсем здоров, и потому… Одним словом, я
не знаю, мне решительно все равно.
Соленый. Я
не могу жить без вас. (Идя за ней.) О
мое блаженство! (Сквозь слезы.) О счастье! Роскошные, чудные, изумительные глаза, каких я
не видел ни у одной женщины…
Вершинин. Жена
моя сейчас вздумала попугать меня, едва
не отравилась. Все обошлось, и я рад, отдыхаю теперь… Стало быть, надо уходить? Что ж, позвольте пожелать всего хорошего. Федор Ильич, поедемте со мной куда-нибудь! Я дома
не могу оставаться, совсем
не могу… Поедемте!
Ольга(вынимает из шкапа платье). Вот это серенькое возьми… И вот это… кофточку тоже… И эту юбку бери, нянечка… Что же это такое, боже
мой! Кирсановский переулок весь сгорел, очевидно… Это возьми… Это возьми… (Кидает ей на руки платье.) Вершинины, бедные, напугались… Их дом едва
не сгорел. Пусть у нас переночуют… домой их нельзя пускать… У бедного Федотика все сгорело, ничего
не осталось…
Наташа. Ни к чему она тут. Она крестьянка, должна в деревне жить… Что за баловство! Я люблю в доме порядок! Лишних
не должно быть в доме. (Гладит ее по щеке.) Ты, бедняжка, устала! Устала наша начальница! А когда
моя Софочка вырастет и поступит в гимназию, я буду тебя бояться.
Кулыгин. Где Маша? Пора бы уже домой. Пожар, говорят, стихает. (Потягивается.) Сгорел только один квартал, а ведь был ветер, вначале казалось, что горит весь город. (Садится.) Утомился. Олечка
моя милая… Я часто думаю: если бы
не Маша, то я на тебе бы женился, Олечка. Ты очень хорошая… Замучился. (Прислушивается.)
Чебутыкин входит;
не шатаясь, как трезвый, проходит по комнате, останавливается, смотрит, потом подходит к рукомойнику и начинает
мыть руки.
Когда начался пожар, я побежал скорей домой; подхожу, смотрю — дом наш цел и невредим и вне опасности, но
мои две девочки стоят у порога в одном белье, матери нет, суетится народ, бегают лошади, собаки, и у девочек на лицах тревога, ужас, мольба,
не знаю что; сердце у меня сжалось, когда я увидел эти лица. Боже
мой, думаю, что придется пережить еще этим девочкам в течение долгой жизни! Я хватаю их, бегу и все думаю одно: что им придется еще пережить на этом свете!
Федотик(смеется). Все дочиста. Ничего
не осталось. И гитара сгорела, и фотография сгорела, и все
мои письма… И хотел подарить вам записную книжечку — тоже сгорела.
Кулыгин. Мы с тобой
не бедны. Я работаю, хожу в гимназию, потом уроки даю… Я честный человек. Простой… Omnia mea mecum porto, [Все
мое ношу с собой (лат.).] как говорится.
Ирина(рыдая). Куда? Куда все ушло? Где оно? О, боже
мой, боже
мой! Я все забыла, забыла… У меня перепуталось в голове… Я
не помню, как по-итальянски окно или вот потолок… Все забываю, каждый день забываю, а жизнь уходит и никогда
не вернется, никогда, никогда мы
не уедем в Москву… Я вижу, что
не уедем…
Ольга.
Не плачь,
моя девочка,
не плачь… Я страдаю.
Маша. Мне хочется каяться, милые сестры. Томится душа
моя. Покаюсь вам и уж больше никому, никогда… Скажу сию минуту. (Тихо.) Это
моя тайна, но вы все должны знать…
Не могу молчать…
Андрей.
Не слушают. Наташа превосходный, честный человек. (Ходит по сцене молча, потом останавливается.) Когда я женился, я думал, что мы будем счастливы… все счастливы… Но боже
мой… (Плачет.) Милые
мои сестры, дорогие сестры,
не верьте мне,
не верьте… (Уходит.)
Чебутыкин(в умилении). Славная
моя, хорошая… Золотая
моя… Далеко вы ушли,
не догонишь вас. Остался я позади, точно перелетная птица, которая состарилась,
не может лететь. Летите,
мои милые, летите с богом!
Маша. Так вот целый день говорят, говорят… (Идет.) Живешь в таком климате, того гляди, снег пойдет, и тут еще эти разговоры… (Останавливаясь.) Я
не пойду в дом, я
не могу туда ходить… Когда придет Вершинин, скажете мне… (Идет по аллее.) А уже летят перелетные птицы… (Глядит вверх.) Лебеди или гуси… Милые
мои, счастливые
мои… (Уходит.)
Чебутыкин(встает). Я, брат, завтра уезжаю, может, никогда
не увидимся, так вот тебе
мой совет. Знаешь, надень шапку, возьми в руки палку и уходи… уходи и иди, иди без оглядки. И чем дальше уйдешь, тем лучше.
Тузенбах(нетерпеливое движение). Через час я вернусь и опять буду с тобой. (Целует ей руки.) Ненаглядная
моя… (Всматривается ей в лицо.) Уже пять лет прошло, как я люблю тебя, и все
не могу привыкнуть, и ты кажешься мне все прекраснее. Какие прелестные, чудные волосы! Какие глаза! Я увезу тебя завтра, мы будем работать, будем богаты, мечты
мои оживут. Ты будешь счастлива. Только вот одно, только одно: ты меня
не любишь!
Ирина. Это
не в
моей власти. Я буду твоей женой, и верной и покорной, но любви нет, что же делать! (Плачет.) Я
не любила ни разу в жизни. О, я так мечтала о любви, мечтаю уже давно, дни и ночи, но душа
моя как дорогой рояль, который заперт и ключ потерян.
Тузенбах. Я
не спал всю ночь. В
моей жизни нет ничего такого страшного, что могло бы испугать меня, и только этот потерянный ключ терзает
мою душу,
не дает мне спать… Скажи мне что-нибудь.
Кулыгин(в смущении). Ничего, пусть поплачет, пусть… Хорошая
моя Маша, добрая
моя Маша… Ты
моя жена, и я счастлив, что бы там ни было… Я
не жалуюсь,
не делаю тебе ни одного упрека… Вот и Оля свидетельница… Начнем жить опять по-старому, и я тебе ни одного слова, ни намека…
Ольга(обнимает Ирину). Ужасный сегодня день… Я
не знаю, как тебе сказать,
моя дорогая…