Неточные совпадения
5 июля 1890 г. я прибыл на пароходе в г. Николаевск, один из самых восточных пунктов нашего отечества. Амур здесь очень широк, до моря осталось
только 27 верст; место величественное и красивое, но воспоминания о прошлом этого края, рассказы спутников о лютой зиме и о
не менее лютых местных нравах, близость каторги и самый вид заброшенного, вымирающего города совершенно отнимают охоту любоваться пейзажем.
Судя по описанию, которое он оставил, на берегу застал он
не одних
только живших здесь айно, но и приехавших к ним торговать гиляков, людей бывалых, хорошо знакомых и с Сахалином и с Татарским берегом.
Сквозь потемки и дым, стлавшийся по морю, я
не видел пристани и построек и мог
только разглядеть тусклые постовые огоньки, из которых два были красные.
Ни сосны, ни дуба, ни клена — одна
только лиственница, тощая, жалкая, точно огрызенная, которая служит здесь
не украшением лесов и парков, как у нас в России, а признаком дурней, болотистой почвы и сурового климата.
Или придешь к знакомому и,
не заставши дома, сядешь писать ему записку, а сзади в это время стоит и ждет его слуга — каторжный с ножом, которым он
только что чистил в кухне картофель.
Один корреспондент пишет, что вначале он трусил чуть
не каждого куста, а при встречах на дороге и тропинках с арестантом ощупывал под пальто револьвер, потом успокоился, придя к заключению, что «каторга в общем — стадо баранов, трусливых, ленивых, полуголодных и заискивающих». Чтобы думать, что русские арестанты
не убивают и
не грабят встречного
только из трусости и лени, надо быть очень плохого мнения о человеке вообще или
не знать человека.
— Я разрешаю вам бывать, где и у кого угодно, — сказал барон. — Нам скрывать нечего. Вы осмотрите здесь всё, вам дадут свободный пропуск во все тюрьмы и поселения, вы будете пользоваться документами, необходимыми для вашей работы, — одним словом, вам двери будут открыты всюду.
Не могу я разрешить вам
только одного: какого бы то ни было общения с политическими, так как разрешать вам это я
не имею никакого права.
Каторга и при бенгальском освещении остается каторгой, а музыка, когда ее издали слышит человек, который никогда уже
не вернется на родину, наводит
только смертную тоску.
Чтобы облегчить мой труд и сократить время, мне любезно предлагали помощников, но так как, делая перепись, я имел главною целью
не результаты ее, а те впечатления, которые дает самый процесс переписи, то я пользовался чужою помощью
только в очень редких случаях.
Четвертая строка: имя, отчество и фамилия. Насчет имен могу
только вспомнить, что я, кажется,
не записал правильно ни одного женского татарского имени. В татарской семье, где много девочек, а отец и мать едва понимают по-русски, трудно добиться толку и приходится записывать наугад. И в казенных бумагах татарские имена пишутся тоже неправильно.
На этот вопрос мне отвечали без малейшего затруднения, и
только бродяги отвечали каким-нибудь острожным каламбуром или «
не помню».
Обыкновенно вопрос предлагают в такой форме: «Знаешь ли грамоте?» — я же спрашивал так: «Умеешь ли читать?» — и это во многих случаях спасало меня от неверных ответов, потому что крестьяне,
не пишущие и умеющие разбирать
только по-печатному, называют себя неграмотными.
Каждую женскую карточку я перечеркивал вдоль красным карандашом и нахожу, что это удобнее, чем иметь особую рубрику для отметки пола. Я записывал
только наличных членов семьи; если мне говорили, что старший сын уехал во Владивосток на заработки, а второй служит в селении Рыковском в работниках, то я первого
не записывал вовсе, а второго заносил на карточку в месте его жительства.
Если есть собаки, то вялые,
не злые, которые, как я говорил уже, лают на одних
только гиляков, вероятно, потому, что те носят обувь из собачьей шкуры.
Нет красного угла, или он очень беден и тускл, без лампады и без украшений, — нет обычаев; обстановка носит случайный характер, и похоже, как будто семья живет
не у себя дома, а на квартире, или будто она
только что приехала и еще
не успела освоиться; нет кошки, по зимним вечерам
не бывает слышно сверчка… а главное, нет родины.
Печка
не топлена, посуды
только и есть, что котелок да бутылка, заткнутая бумажкой.
Выбрать именно это место, а
не какое-нибудь другое, побудили, как пишет Мицуль, роскошные луга, хороший строевой лес, судоходная река, плодородная земля… «По-видимому, — пишет этот фанатик, видевший в Сахалине обетованную землю, — нельзя было и сомневаться в успешном исходе колонизации, но из 8 человек, высланных с этою целью на Сахалин в 1862 г.,
только 4 поселились около реки Дуйки».
Из 22 семей, живущих здесь,
только 4 незаконные. И по возрастному составу населения Слободка приближается к нормальной деревне; рабочий возраст
не преобладает так резко, как в других селениях; тут есть и дети, и юноши, и старики старше 65 и даже 75 лет.
Женщин сравнительно достаточно, так что одиноко живущих
только 9, причем ни один
не живет бобылем.
Луга и скот есть
только у 8 хозяев, пашут землю 12, и, как бы ни было, размеры сельского хозяйства здесь
не настолько серьезны, чтобы ими можно было объяснить исключительно хорошее экономическое положение.
Послали в Кару, влепили там эти самые плети, а оттуда сюда на Сахалин в Корсаков; я из Корсакова бежал с товарищем, но дошел
только до Дуи: тут заболел,
не смог дальше идти.
И возникло то, без чего Сахалин обойтись бы
не мог, а именно город, сахалинский Париж, где находит себе соответствующие общество и обстановку и кусок хлеба городская публика, которая может дышать
только городским воздухом и заниматься
только городскими делами.
Устав о ссыльных разрешает жить вне тюрьмы, а стало быть, и обзаводиться хозяйством
только каторжным разряда исправляющихся, но этот закон постоянно обходится ввиду его непрактичности; в избах живут
не одни
только исправляющиеся, но также испытуемые, долгосрочные и даже бессрочные.
Но, говоря о семейных каторжных, нельзя мириться с другим беспорядком — с нерасчетливостью администрации, с какою она разрешает десяткам семейств селиться там, где нет ни усадебной, ни пахотной земли, ни сенокосов, в то время как в селениях других округов, поставленных в этом отношении в более благоприятные условия, хозяйничают
только бобыли, и хозяйства
не задаются вовсе благодаря недостатку женщин.
Виноваты в этом главным образом естественные условия Александровской долины: двигаться назад к морю нельзя,
не годится здесь почва, с боков пост ограничен горами, а вперед он может расти теперь
только в одном направлении, вверх по течению Дуйки, по так называемой Корсаковской дороге: здесь усадьбы тянутся в один ряд и тесно жмутся друг к другу.
Лошади есть
только у 16, а коровы у 38, причем скот держат крестьяне и поселенцы, занимающиеся
не хлебопашеством, а торговлей.
Из тех, которые сели на участок в 1881 г.,
не осталось ни одного; с 1882 г. сидят
только 6, с 1883 г. — 4, с 1884 г. — 13, с 1885 г.
Надо или признать общие камеры уже отжившими и заменить их жилищами иного типа, что уже отчасти и делается, так как многие каторжные живут
не в тюрьме, а в избах, или же мириться с нечистотой как с неизбежным, необходимым злом, и измерения испорченного воздуха кубическими саженями предоставить тем, кто в гигиене видит одну
только пустую формальность.
Чтобы судить о степени напряженности труда, об его тяжести, нужно брать во внимание
не одну
только затрачиваемую на него мышечную силу, но также условия места и особенности труда, зависящие от этих условий.
Здесь слишком заметно увлечение вещью; гремят колеса и молот и свистят локомобили
только во имя качества вещи и сбыта ее; коммерческие и художественные соображения
не имеют здесь никакого отношения к наказанию, а между тем на Сахалине, как и везде на каторге, всякое предприятие должно иметь своею ближайшею и отдаленною целью
только одно — исправление преступника, и здешние мастерские должны стремиться к тому, чтобы сбывать на материк прежде всего
не печные дверцы и
не краны, а полезных людей и хорошо подготовленных мастеров.
У него была
только одна прислуга, старуха-хохлушка, каторжная, и изредка, этак раз в день, наведывался к нему каторжный Егор, дровотаск, который прислугою его
не считался, но «из уважения» приносил дров, убирал помои на кухне и вообще исполнял обязанности, которые были
не под силу старушке.
Здесь, на каторге, он сам построил себе избу, делает ведра, столы, неуклюжие шкапы. Умеет делать всякую мебель, но
только «про себя», то есть для собственной надобности. Сам никогда
не дрался и бит
не бывал;
только когда-то в детстве отец высек его за то, что горох стерег и петуха впустил.
Барин и говорит: «Ну, ребята, выпущу вас,
только чтоб
не бунтовать, а нет — всех перестреляю».
Чем выше поднимаешься, тем свободнее дышится; море раскидывается перед глазами, приходят мало-помалу мысли, ничего общего
не имеющее ни с тюрьмой, ни с каторгой, ни с ссыльною колонией, и тут
только сознаешь, как скучно и трудно живется внизу.
В честь первого названо маленькое селение из десяти дворов, бедное и недолговечное, а в честь второго — селение, которое уже имело старое и прочное местное название Сиянцы, так что
только на бумагах, да и то
не на всех, оно называется Галкино-Враское.
Между тем имя М. С. Корсакова носят на Сахалине селение и большой пост
не за какие-либо особенные заслуги или жертвы, а
только потому, что он был генерал-губернатором и мог нагнать страху.]
Те из жителей, которые, подобно корсаковцам, имеют большие пахотные участки, от 3 до 6 и даже 8 десятин,
не бедствуют, но таких участков мало и с каждым годом становится всё меньше и меньше, и в настоящее время больше половины хозяев владеют участками от 1/8 до 1 1/2 дес., а это значит, что хлебопашество дает им одни
только убытки.
По штату, впрочем, на Сахалине полагается архитектор, но при мне его
не было, да и заведует он, кажется, одними
только казенными постройками.
Избрана долина Аркая для поселений
не потому, чтобы она была лучше других исследована или удовлетворяла потребностям колонии, а просто случайно,
только потому, что она находится к Александровску ближе других долин.
Но совет этот
не имеет практического значения, так как овцы могли бы «использовать» выгоны
только в течение короткого лета, а в длинную зиму они околевали бы с голоду.]
Из Александровска в Арковскую долину ведут две дороги: одна — горная, по которой при мне
не было проезда, так как во время лесных пожаров на ней сгорели мосты, и другая — по берегу моря; по этой последней езда возможна
только во время отлива.
Оно имеет одну
только улицу и благодаря условиям места может расти
только в длину, но
не в ширину.
Рассказывают про целые семьи, которые в течение зимы
не имели ни куска хлеба и питались одною
только брюквой.
Вот густая сочная зелень с великанами-лопухами, блестящими от
только что бывшего дождя, рядом с ней на площадке
не больше, как сажени в три, зеленеет рожь, потом клочок с ячменем, а там опять лопух, за ним клочок земли с овсом, потом грядка с картофелем, два недоросля подсолнуха с поникшими головами, затем клинышком входит густо-зеленый конопляник, там и сям гордо возвышаются растения из семейства зонтичных, похожие на канделябры, и вся эта пестрота усыпана розовыми, ярко-красными и пунцовыми пятнышками мака.
В первые минуты, когда въезжаешь на улицу, Дуэ дает впечатление небольшой старинной крепости: ровная и гладкая улица, точно плац для маршировки, белые чистенькие домики, полосатая будка, полосатые столбы; для полноты впечатления
не хватает
только барабанной дроби.
Печать суровости лежит
не на одних
только полосатых столбах.
Стало быть, если, как говорят, представителей общества, живущих в Петербурге,
только пять, то охранение доходов каждого из них обходится ежегодно казне в 30 тысяч,
не говоря уже о том, что из-за этих доходов приходится, вопреки задачам сельскохозяйственной колонии и точно в насмешку над гигиеной, держать более 700 каторжных, их семьи, солдат и служащих в таких ужасных ямах, как Воеводская и Дуйская пади, и
не говоря уже о том, что, отдавая каторжных в услужение частному обществу за деньги, администрация исправительные цели наказания приносит в жертву промышленным соображениям, то есть повторяет старую ошибку, которую сама же осудила.
Жен свободного состояния, пришедших за мужьями,
только 3, то есть столько же, как в Красном Яре или Бутакове, существующих
не больше года.
Только 6 домов покрыты тесом, остальные же корьем, и так же, как в Верхнем Армудане, кое-где окна
не вставлены вовсе или наглухо забиты.
Те дербинцы, которые, отбыв каторгу до 1880 г., селились тут первые, вынесли на своих плечах тяжелое прошлое селения, обтерпелись и мало-помалу захватили лучшие места и куски, и те, которые прибыли из России с деньгами и семьями, такие живут
не бедно; 220 десятин земли и ежегодный улов рыбы в три тысячи пудов, показываемые в отчетах, очевидно, определяют экономическое положение
только этих хозяев; остальные же жители, то есть больше половины Дербинского, голодны, оборваны и производят впечатление ненужных, лишних,
не живущих и мешающих другим жить.