Неточные совпадения
Пока я плыл по Амуру, у меня было такое чувство, как будто я не в России, а где-то в Патагонии или Техасе; не
говоря уже об оригинальной, не русской природе, мне всё время казалось,
что склад нашей русской жизни совершенно чужд коренным амурцам,
что Пушкин и Гоголь тут непонятны и потому не нужны, наша история скучна и мы, приезжие из России, кажемся иностранцами.
Покружив полжизни около Камчатки и Курильских островов, он, пожалуй, с большим правом,
чем Отелло, мог бы
говорить о «бесплоднейших пустынях, страшных безднах, утесах неприступных».
[То обстоятельство,
что трое серьезных исследователей, точно сговорившись, повторили одну и ту же ошибку,
говорит уже само за себя.
Японцы первые стали исследовать Сахалин, начиная с 1613 г., но в Европе придавали этому так мало значения,
что когда впоследствии русские и японцы решали вопрос о том, кому принадлежит Сахалин, то о праве первого исследования
говорили и писали только одни русские.
Он слегка подернут синеватою мглой: это дым от далеких лесных пожаров, который здесь, как
говорят, бывает иногда так густ,
что становится опасен для моряков не меньше,
чем туман.
Один местный чиновник, приезжавший к нам на пароход обедать, скучный и скучающий господин, много
говорил за обедом, много пил и рассказал нам старый анекдот про гусей, которые, наевшись ягод из-под наливки и опьяневши, были приняты за мертвых, ощипаны и выброшены вон и потом, проспавшись, голые вернулись домой; при этом чиновник побожился,
что история с гусями происходила в де-Кастри в его собственном дворе.
В длинные зимние ночи он пишет либеральные повести, но при случае любит дать понять,
что он коллежский регистратор и занимает должность Х класса; когда одна баба, придя к нему по делу, назвала его господином Д., то он обиделся и сердито крикнул ей: «Я тебе не господин Д., а ваше благородие!» По пути к берегу я расспрашивал его насчет сахалинской жизни, как и
что, а он зловеще вздыхал и
говорил: «А вот вы увидите!» Солнце стояло уже высоко.
Играла та самая музыка, о которой я только
что говорил.
В одном селении,
говоря о том,
что крестьяне из ссыльных теперь уже имеют право переезда на материк, он сказал: «А потом можете и на родину, в Россию».]
Это новое звание не считается низким уже потому,
что слово «поселенец» мало
чем отличается от поселянина, не
говоря уже о правах, какие сопряжены с этим званием.
Дело в том,
что дети и подростки в беднейших семьях получают от казны кормовые, которые выдаются только до 15 лет, и тут молодых людей и их родителей простой расчет побуждает
говорить неправду.
Если есть собаки, то вялые, не злые, которые, как я
говорил уже, лают на одних только гиляков, вероятно, потому,
что те носят обувь из собачьей шкуры.
Корчевка леса, постройки, осушка болот, рыбные ловли, сенокос, нагрузка пароходов — всё это виды каторжных работ, которые по необходимости до такой степени слились с жизнью колонии,
что выделять их и
говорить о них как о чем-то самостоятельно существующем на острове можно разве только при известном рутинном взгляде на дело, который на каторге ищет прежде всего рудников и заводских работ.
— Да ничего. Чиновник
говорит: «Пока справки делать будем, так ты помрешь. Живи и так. На
что тебе?» Это правда, без ошибки… Всё равно жить недолго. А все-таки, господин хороший, родные узнали бы, где я.
На вопрос, для
чего ему ружье,
говорит — от воров и куликов стрелять — и смеется.
Один чиновник, который живет на Сахалине уже 10 лет,
говорил мне,
что когда он в первый раз приехал в Александровский пост, то едва не утонул в болоте.
Кононович
говорил мне,
что затевать здесь новые постройки и строиться очень трудно — людей нет; если достаточно плотников, то некому таскать бревна; если людей ушлют за бревнами, то не хватает плотников.
Не
говоря уже о том,
что в среде подневольных фавориты и содержанки вносят всегда струю чего-то подлого, в высшей степени унизительного для человеческого достоинства, они, в частности, совершенно коверкают дисциплину.
Говорит с вами, а сам ищет глазами, нет ли
чего убрать или починить.
А Сергей, знашь, прямо к становому да к уряднику, на коленки стал и
говорит на нас,
что Ефремовы дети уже года три нанимали побить Андрюху.
Я на суде
говорил то,
что тебе вот сказываю, как есть, а суд не верит: «Тут все так
говорят и глазы крестят, а всё неправда».
Каторжные и поселенцы изо дня в день несут наказание, а свободные от утра до вечера
говорят только о том, кого драли, кто бежал, кого поймали и будут драть; и странно,
что к этим разговорам и интересам сам привыкаешь в одну неделю и, проснувшись утром, принимаешься прежде всего за печатные генеральские приказы — местную ежедневную газету, и потом целый день слушаешь и
говоришь о том, кто бежал, кого подстрелили и т. п.
Говорят также,
что сифилитики приготовляли для хирургического отделения морской канат и корпию.
Когда я пил у него чай, то он и его жена
говорили мне,
что жить на Сахалине можно и земля хорошо родит, но
что всё горе в том,
что нынче народ обленился, избаловался и не старается.
В другой: каторжный, жена свободного состояния и сын; каторжная-татарка и ее дочь; каторжный-татарин, его жена свободного состояния и двое татарчат в ермолках; каторжный, жена свободного состояния и сын; поселенец, бывший на каторге 35 лет, но еще молодцеватый, с черными усами, за неимением сапог ходящий босиком, но страстный картежник; [Он
говорил мне,
что во время игры в штос у него «в жилах электричество»: от волнения руки сводит.
Стало быть, если, как
говорят, представителей общества, живущих в Петербурге, только пять, то охранение доходов каждого из них обходится ежегодно казне в 30 тысяч, не
говоря уже о том,
что из-за этих доходов приходится, вопреки задачам сельскохозяйственной колонии и точно в насмешку над гигиеной, держать более 700 каторжных, их семьи, солдат и служащих в таких ужасных ямах, как Воеводская и Дуйская пади, и не
говоря уже о том,
что, отдавая каторжных в услужение частному обществу за деньги, администрация исправительные цели наказания приносит в жертву промышленным соображениям, то есть повторяет старую ошибку, которую сама же осудила.
Что касается платежей, то и тут приходится
говорить только о том,
что в своем докладе только
что упомянутое официальное лицо именует «признаками хищничества».
Этот недостаток женщин и семей в селениях Тымовского округа, часто поразительный, не соответствующий общему числу женщин и семей на Сахалине, объясняется не какими-либо местными или экономическими условиями, а тем,
что все вновь прибывающие партии сортируются в Александровске и местные чиновники, по пословице «своя рубашка ближе к телу», задерживают большинство женщин для своего округа, и притом «лучшеньких себе, а
что похуже, то нам», как
говорили тымовские чиновники.
Ловить рыбу летом ходят за 20–25 верст к реке Тыми, а охота на пушного зверя имеет характер забавы и так мало дает в экономии поселенца,
что о ней даже
говорить не стоит.
Обстановка жизни
говорит только о бедности и ни о
чем другом. Крыши на избах покрыты корьем и соломой, дворов и надворных построек нет вовсе; 49 домов еще не окончены и, по-видимому, брошены своими хозяевами. 17 владельцев ушли на заработки.
Дробление ссыльной колонии на мелкие административные участки вызывается самою практикой, которая, кроме многого другого, о
чем еще придется
говорить, указала, во-первых,
что чем короче расстояния в ссыльной колонии, тем легче и удобнее управлять ею, и, во-вторых, дробление на округа вызвало усиление штатов и прилив новых людей, а это, несомненно, имело на колонию благотворное влияние.
На Сахалине я застал разговор о новом проектированном округе;
говорили о нем, как о земле Ханаанской, потому
что на плане через весь этот округ вдоль реки Пороная лежала дорога на юг; и предполагалось,
что в новый округ будут переведены каторжники, живущие теперь в Дуэ и в Воеводской тюрьме,
что после переселения останется одно только воспоминание об этих ужасных местах,
что угольные копи отойдут от общества «Сахалин», которое давно уже нарушило контракт, и добыча угля будет производиться уже не каторжными, а поселенцами на артельных началах.
Туземцы
говорили ему,
что последний из русских, Василий, умер недавно,
что русские были хорошие люди, вместе с ними ходили на рыбный и звериный промыслы и одевались так же, как и они, но волосы стригли.
Гиляки
говорили ему,
что в течение последних 10 лет, то есть после 1850 г., народонаселение Сахалина значительно уменьшилось благодаря оспе.
Один китаец, купец, большой любитель опия,
говорил мне,
что одна бабушка, то есть жена, живет у него в Чифу, а другая бабушка, родом гилячка, — около Николаевска.
Я стал объяснять им,
что окружной начальник хотя и большой человек, но сидит на одном месте и потому получает только двести, а я хотя только пиши-пиши, но зато приехал издалека, сделал больше десяти тысяч верст, расходов у меня больше,
чем у Бутакова, потому и денег мне нужно больше. Это успокоило гиляков. Они переглянулись,
поговорили между собой по-гиляцки и перестали мучиться. По их лицам видно было,
что они уже верили мне.
Кононович
говорил мне,
что он хочет обрусить сахалинских гиляков.
Началось оно с того,
что у некоторых чиновников, получающих даже очень маленькое жалованье, стали появляться дорогие лисьи и собольи шубы, а в гиляцких юртах появилась русская водочная посуда; [Начальник Дуйского поста, майор Николаев,
говорил одному корреспонденту в 1866 г.: — Летом я с ними дела не имею, а зимой зачастую скупаю у них меха, и скупаю довольно выгодно; часто за бутылку водки или ковригу хлеба от них можно достать пару отличных соболей.
Вообще же в Корсаковском посту, если
говорить о всех его четырех улицах, старых построек больше,
чем новых, и не редкость дома, построенные 20–30 лет назад.
«Ну, да
что! —
говорит старик, махнув рукой.
В пользу южных селений
говорит также и то обстоятельство,
что здешние крестьяне не торопятся уезжать на материк: так, в только
что описанной Соловьевке из 26 хозяев 16 имеют крестьянское звание.
Доктор З-кий
говорил мне,
что как-то, исполняя должность тюремного врача, он вздумал осмотреть партию вновь прибывших женщин, и все они оказались с женскими болезнями.
Когда Вукол узнал,
что она просватана, то пришел в отчаяние и отравился борцом. Елену потом допрашивали, и она созналась: «Я с ним четыре ночи ночевала». Рассказывали,
что недели за две до смерти он, глядя на Елену, мывшую пол,
говорил...
О прошлом
говорит он спокойно, не без иронии, и очень гордится тем,
что его когда-то на суде защищал г. Плевако.
О материке они
говорили с любовью, с благоговением и с уверенностью,
что там-то и есть настоящая счастливая жизнь.
Барон А. Н. Корф
говорил мне,
что если крестьянин дурно ведет себя на материке, то он административным порядком высылается на Сахалин уже навсегда.
При распределении вовсе не думают о сельскохозяйственной колонии, и потому на Сахалине, как я уже
говорил, женщины распределены по округам крайне неравномерно, и притом
чем хуже округ,
чем меньше надежды на успехи колонизации, тем больше в нем женщин: в худшем, Александровском, на 100 мужчин приходится 69 женщин, в среднем, Тымовском — 47, и в лучшем, Корсаковском — только 36.
— Нехорошо,
что женщин присылают сюда из России не весной, а осенью, —
говорил мне один чиновник. — Зимою бабе нечего делать, она не помощница мужику, а только лишний рот. Потому-то хорошие хозяева берут их осенью неохотно.
На вопрос, как им живется, поселенец и его сожительница обыкновенно отвечают: «Хорошо живем». А некоторые каторжные женщины
говорили мне,
что дома в России от мужей своих они терпели только озорства, побои да попреки куском хлеба, а здесь, на каторге, они впервые увидели свет. «Слава богу, живу теперь с хорошим человеком, он меня жалеет». Ссыльные жалеют своих сожительниц и дорожат ими.
Сожитель возвращается домой: делать нечего,
говорить с бабой не о
чем; самовар бы поставить, да сахару и чаю нет…