Неточные совпадения
Мужичок… Отец мой, правда, мужик был, а я вот в белой жилетке, желтых башмаках. Со свиным рылом в калашный ряд…
Только что вот богатый, денег много, а ежели подумать
и разобраться, то мужик мужиком… (Перелистывает книгу.) Читал вот книгу
и ничего не понял. Читал
и заснул.
Дуняша. Не знаю уж как… Человек он смирный, а
только иной раз как начнет говорить, ничего не поймешь.
И хорошо,
и чувствительно,
только непонятно. Мне он как будто
и нравится. Он меня любит безумно. Человек он несчастливый, каждый день что-нибудь. Его так
и дразнят у нас: двадцать два несчастья…
Лопахин. Ваш брат, вот Леонид Андреич, говорит про меня, что я хам, я кулак, но это мне решительно все равно. Пускай говорит. Хотелось бы
только, чтобы вы мне верили по-прежнему, чтобы ваши удивительные, трогательные глаза глядели на меня, как прежде. Боже милосердный! Мой отец был крепостным у вашего деда
и отца, но вы, собственно вы, сделали для меня когда-то так много, что я забыл все
и люблю вас, как родную… больше, чем родную.
Ваше имение находится
только в двадцати верстах от города, возле прошла железная дорога,
и если вишневый сад
и землю по реке разбить на дачные участки
и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода.
Лопахин. Вы будете брать с дачников самое малое по двадцать пять рублей в год за десятину,
и если теперь же объявите, то, я ручаюсь чем угодно, у вас до осени не останется ни одного свободного клочка, все разберут. Одним словом, поздравляю, вы спасены. Местоположение чудесное, река глубокая.
Только, конечно, нужно поубрать, почистить, например, скажем, снести все старые постройки, вот этот дом, который уже никуда не годится, вырубить старый вишневый сад…
Лопахин. Замечательного в этом саду
только то, что он очень большой. Вишня родится раз в два года, да
и ту девать некуда, никто не покупает.
Лопахин. До сих пор в деревне были
только господа
и мужики, а теперь появились еще дачники. Все города, даже самые небольшие, окружены теперь дачами.
И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности. Теперь он
только чаи пьет на балконе, но ведь может случиться, что на своей одной десятине он займется хозяйством,
и тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным…
Я
только поклонюсь вам
и тотчас же уйду. (Горячо целует руку.) Мне приказано было ждать до утра, но у меня не хватило терпения…
Гаев. Молчу. (Целует Ане
и Варе руки.) Молчу.
Только вот о деле. В четверг я был в окружном суде, ну, сошлась компания, начался разговор о том о сем, пятое-десятое,
и, кажется, вот можно будет устроить заем под векселя, чтобы заплатить проценты в банк.
Вдали ряд телеграфных столбов,
и далеко-далеко на горизонте неясно обозначается большой город, который бывает виден
только в очень хорошую, ясную погоду.
Я всегда сорила деньгами без удержу, как сумасшедшая,
и вышла замуж за человека, который делал одни
только долги.
Мой папаша был мужик, идиот, ничего не понимал, меня не учил, а
только бил спьяна,
и все палкой. В сущности,
и я такой же болван
и идиот. Ничему не обучался, почерк у меня скверный, пишу я так, что от людей совестно, как свинья.
Трофимов. Мы вчера говорили долго, но ни к чему не пришли. В гордом человеке, в вашем смысле, есть что-то мистическое. Быть может, вы
и правы по-своему, но если рассуждать попросту, без затей, то какая там гордость, есть ли в ней смысл, если человек физиологически устроен неважно, если в своем громадном большинстве он груб, неумен, глубоко несчастлив. Надо перестать восхищаться собой. Надо бы
только работать.
Трофимов. Кто знает?
И что значит — умрешь? Быть может, у человека сто чувств
и со смертью погибают
только пять, известных нам, а остальные девяносто пять остаются живы.
И, очевидно, все хорошие разговоры у нас для того
только, чтобы отвести глаза себе
и другим.
Лопахин. Знаете, я встаю в пятом часу утра, работаю с утра до вечера, ну, у меня постоянно деньги свои
и чужие,
и я вижу, какие кругом люди. Надо
только начать делать что-нибудь, чтобы понять, как мало честных, порядочных людей. Иной раз, когда не спится, я думаю: господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты,
и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами…
Трофимов. Верьте мне, Аня, верьте! Мне еще нет тридцати, я молод, я еще студент, но я уже столько вынес! Как зима, так я голоден, болен, встревожен, беден, как нищий,
и — куда
только судьба не гоняла меня, где я
только не был!
И все же душа моя всегда, во всякую минуту,
и днем
и ночью, была полна неизъяснимых предчувствий. Я предчувствую счастье, Аня, я уже вижу его…
Пищик. Я полнокровный, со мной уже два раза удар был, танцевать трудно, но, как говорится, попал в стаю, лай не лай, а хвостом виляй. Здоровье-то у меня лошадиное. Мой покойный родитель, шутник, царство небесное, насчет нашего происхождения говорил так, будто древний род наш Симеоновых-Пищиков происходит будто бы от той самой лошади, которую Калигула посадил в сенате… (Садится.) Но вот беда: денег нет! Голодная собака верует
только в мясо… (Храпит
и тотчас же просыпается.) Так
и я… могу
только про деньги…
Епиходов. У меня несчастье каждый день,
и я, позволю себе так выразиться,
только улыбаюсь, даже смеюсь.
Варя. Я не взыскиваю с тебя, а говорю.
Только и знаешь, что ходишь с места на место, а делом не занимаешься. Конторщика держим, а неизвестно — для чего.
Епиходов(обиженно). Работаю ли я, хожу ли, кушаю ли, играю ли на бильярде, про то могут рассуждать
только люди понимающие
и старшие.
Оставь, оставь… Дай мне хоть двести тысяч, не возьму. Я свободный человек.
И все, что так высоко
и дорого цените вы все, богатые
и нищие, не имеет надо мной ни малейшей власти, вот как пух, который носится по воздуху. Я могу обходиться без вас, я могу проходить мимо вас, я силен
и горд. Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью, какое
только возможно на земле,
и я в первых рядах!
Лопахин. Ну, прощай, голубчик. Пора ехать. Мы друг перед другом нос дерем, а жизнь знай себе проходит. Когда я работаю подолгу, без устали, тогда мысли полегче,
и кажется, будто мне тоже известно, для чего я существую. А сколько, брат, в России людей, которые существуют неизвестно для чего. Ну, все равно, циркуляция дела не в этом. Леонид Андреич, говорят, принял место, будет в банке, шесть тысяч в год…
Только ведь не усидит, ленив очень…
Епиходов. Долголетний Фирс, по моему окончательному мнению, в починку не годится, ему надо к праотцам. А я могу ему
только завидовать. (Положил чемодан на картонку со шляпой
и раздавил.) Ну, вот, конечно. Так
и знал. (Уходит.)
Яша. Что ж плакать? (Пьет шампанское.) Через шесть дней я опять в Париже. Завтра сядем в курьерский поезд
и закатим,
только нас
и видели. Даже как-то не верится. Вив ла Франс!.. [Да здравствует Франция! (фр. Vive la France!)] Здесь не по мне, не могу жить… ничего не поделаешь. Насмотрелся на невежество — будет с меня. (Пьет шампанское.) Что ж плакать? Ведите себя прилично, тогда не будете плакать.
Любовь Андреевна.
И превосходно. Ведь одна минута нужна,
только. Я ее сейчас позову…