Неточные совпадения
Я не буду говорить о том, что основные понятия, из которых выводится у Гегеля определение прекрасного], теперь уже признаны не выдерживающими критики; не буду говорить и о том, что прекрасное [у Гегеля] является только «призраком», проистекающим от непроницательности взгляда, не просветленного философским мышлением, перед которым исчезает кажущаяся полнота проявления идеи в отдельном предмете, так что [по системе Гегеля] чем выше развито мышление, тем более исчезает перед ним прекрасное, и, наконец, для вполне развитого мышления есть только истинное, а прекрасного нет; не буду опровергать этого фактом, что на самом деле
развитие мышления в
человеке нисколько не разрушает в нем эстетического чувства: все это уже было высказано много раз.
Мы очень хорошо знаем, что уродливость — следствие болезни или пагубных случаев, от которых особенно легко уродуется
человек в первое время
развития.
Если
человек родится горбатым — это следствие несчастных обстоятельств, при которых совершалось первое его
развитие; но сутуловатость — та же горбатость, только в меньшей степени, и должна происходить от тех же самых причин.
Вообще, худо сложенный
человек — до некоторой степени искаженный
человек; его фигура говорит нам не о жизни, не о счастливом
развитии, а о тяжелых сторонах
развития, о неблагоприятных обстоятельствах.
Определяя прекрасное как полное проявление идеи в отдельном существе, мы необходимо придем к выводу: «прекрасное в действительности только призрак, влагаемый в нее нашею фантазиею»; из этого будет следовать, что «собственно говоря, прекрасное создается нашею фантазиею, а в действительности (или, [по Гегелю]: в природе) истинно прекрасного нет»; из того, что в природе нет истинно прекрасного, будет следовать, что «искусство имеет своим источником стремление
человека восполнить недостатки прекрасного в объективной действительности» и что «прекрасное, создаваемое искусством, выше прекрасного в объективной действительности», — все эти мысли составляют сущность [гегелевской эстетики и являются в ней] не случайно, а по строгому логическому
развитию основного понятия о прекрасном.
Правда, что большая часть произведений искусства дает право прибавить: «ужасное, постигающее
человека, более или менее неизбежно»; но, во-первых, сомнительно, до какой степени справедливо поступает искусство, представляя это ужасное почти всегда неизбежным, когда в самой действительности оно бывает большею частию вовсе не неизбежно, а чисто случайно; во-вторых, кажется, что очень часто только по привычке доискиваться во всяком великом произведении искусства «необходимого сцепления обстоятельств», «необходимого
развития действия из сущности самого действия» мы находим, с грехом пополам, «необходимость в ходе событий» и там, где ее вовсе нет, например, в большей части трагедий Шекспира.
Он составляет частный случай общего закона человеческой жизни, что страсти достигают ненормального
развития только последствие ненормального положения предающегося им
человека, и только в таком случае, когда естественная и в сущности довольно спокойная потребность, из которой возникает та или другая страсть, слишком долго не находила себе соответственного удовлетворения, спокойного и далеко не титанического.
Но несправедливо так ограничивать поле искусства, если под «произведениями искусства» понимаются «предметы, производимые
человеком под преобладающим влиянием его стремления к прекрасному» — есть такая степень
развития эстетического чувства в народе, или, вернее оказать, в кругу высшего общества, когда под преобладающим влиянием этого стремления замышляются и исполняются почти все предметы человеческой производительности: вещи, нужные для удобства домашней жизни (мебель, посуда, убранство дома), платье, сады и т. п.
Но вся ученость гармонии, все изящество
развития, все богатство украшений гениальной арии, вся гибкость, все несравненное богатство голоса, ее исполняющего, не заменят недостатка искреннего чувства, которым проникнут бедный мотив народной песни и неблестящий, мало обработанный голос
человека, который поет не из желания блеснуть и выказать свой голос и искусство, а из потребности излить свое чувство.
Кто принимается читать роман не за тем, чтобы вникать в характеры изображенных там
людей и следить за
развитием сюжета?
Неточные совпадения
Другое было то, что, прочтя много книг, он убедился, что
люди, разделявшие с ним одинаковые воззрения, ничего другого не подразумевали под ними и что они, ничего не объясняя, только отрицали те вопросы, без ответа на которые он чувствовал, что не мог жить, а старались разрешить совершенно другие, не могущие интересовать его вопросы, как, например, о
развитии организмов, о механическом объяснении души и т. п.
«И разве не то же делают все теории философские, путем мысли странным, несвойственным
человеку, приводя его к знанию того, что он давно знает и так верно знает, что без того и жить бы не мог? Разве не видно ясно в
развитии теории каждого философа, что он вперед знает так же несомненно, как и мужик Федор, и ничуть не яснее его главный смысл жизни и только сомнительным умственным путем хочет вернуться к тому, что всем известно?»
Левин встречал в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как
развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении
человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии, с теми вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, которые в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум.
Он считал русского мужика стоящим по
развитию на переходной ступени от обезьяны к
человеку, а вместе с тем на земских выборах охотнее всех пожимал руку мужикам и выслушивал их мнения.
Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, точно портрет, но не одного
человека: это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их
развитии.