Неточные совпадения
— Ах, да на них меньше узора, чем на
тех, которые вы
мне вышили!
Он повиновался молча. Вошел в свою комнату, сел опять за свой письменный стол, у которого сидел такой спокойный, такой довольный за четверть часа перед
тем, взял опять перо… «В такие-то минуты и надобно уметь владеть собою; у
меня есть воля, — и все пройдет… пройдет»… А перо, без его ведома, писало среди какой-то статьи: «перенесет ли? — ужасно, — счастье погибло»…
Я хватаюсь за слово «знаю» и говорю: ты этого не знаешь, потому что этого тебе еще не сказано, а ты знаешь только
то, что тебе скажут; сам ты ничего не знаешь, не знаешь даже
того, что
тем, как
я начал повесть,
я оскорбил, унизил тебя.
Не осуждай
меня за
то, — ты сама виновата; твоя простодушная наивность принудила
меня унизиться до этой пошлости.
Я сердит на тебя за
то, что ты так зла к людям, а ведь люди — это ты: что же ты так зла к самой себе. Потому
я и браню тебя. Но ты зла от умственной немощности, и потому, браня тебя,
я обязан помогать тебе. С чего начать оказывание помощи? да хоть с
того, о чем ты теперь думаешь: что это за писатель, так нагло говорящий со
мною? —
я скажу тебе, какой
я писатель.
Когда
я говорю, что у
меня нет ни тени художественного таланта и что моя повесть очень слаба по исполнению, ты не вздумай заключить, будто
я объясняю тебе, что
я хуже
тех твоих повествователей, которых ты считаешь великими, а мой роман хуже их сочинений.
Поблагодари же
меня; ведь ты охотница кланяться
тем, которые пренебрегают тобою, — поклонись же и
мне.
А через два дня после
того, как она уехала, приходил статский, только уже другой статский, и приводил с собою полицию, и много ругал Марью Алексевну; но Марья Алексевна сама ни в одном слове не уступала ему и все твердила: «
я никаких ваших делов не знаю.
Чай, наполовину налитый густыми, вкусными сливками, разбудил аппетит. Верочка приподнялась на локоть и стала пить. — «Как вкусен чай, когда он свежий, густой и когда в нем много сахару и сливок! Чрезвычайно вкусен! Вовсе не похож на
тот спитой, с одним кусочком сахару, который даже противен. Когда у
меня будут свои деньги,
я всегда буду пить такой чай, как этот».
Ты, Верочка, ученая, а
я неученая, да
я знаю все, что у вас в книгах написано; там и
то написано, что не надо так делать, как со
мною сделали.
А
то гнал
меня, надругался надо
мною.
Я бы ничего не имела возразить, если бы вы покинули Адель для этой грузинки, в ложе которой были с ними обоими; но променять француженку на русскую… воображаю! бесцветные глаза, бесцветные жиденькие волосы, бессмысленное, бесцветное лицо… виновата, не бесцветное, а, как вы говорите, кровь со сливками,
то есть кушанье, которое могут брать в рот только ваши эскимосы!
— Это удивительно! но она великолепна! Почему она не поступит на сцену? Впрочем, господа,
я говорю только о
том, что
я видела. Остается вопрос, очень важный: ее нога? Ваш великий поэт Карасен, говорили
мне, сказал, что в целой России нет пяти пар маленьких и стройных ног.
Я не ипокритка и не обманщица, мсье Сторешни́к:
я не хвалюсь и не терплю, чтобы другие хвалили
меня за
то, что у
меня плохо.
Но женщина, которая столько жила, как
я, — и как жила, мсье Сторешни́к!
я теперь святая, схимница перед
тем, что была, — такая женщина не может сохранить бюста!
— Да, — сказал статский, лениво потягиваясь: — ты прихвастнул, Сторешников; у вас дело еще не кончено, а ты уж наговорил, что живешь с нею, даже разошелся с Аделью для лучшего заверения нас. Да, ты описывал нам очень хорошо, но описывал
то, чего еще не видал; впрочем, это ничего; не за неделю до нынешнего дня, так через неделю после нынешнего дня, — это все равно. И ты не разочаруешься в описаниях, которые делал по воображению; найдешь даже лучше, чем думаешь.
Я рассматривал: останешься доволен.
— Simon, будьте так добры: завтра ужин на шесть персон, точно такой, как был, когда
я венчался у вас с Бертою, — помните, пред рождеством? — и в
той же комнате.
— Экая бешеная француженка, — сказал статский, потягиваясь и зевая, когда офицер и Жюли ушли. — Очень пикантная женщина, но это уж чересчур. Очень приятно видеть, когда хорошенькая женщина будирует, но с нею
я не ужился бы четыре часа, не
то что четыре года. Конечно, Сторешников, наш ужин не расстраивается от ее каприза.
Я привезу Поля с Матильдою вместо них. А теперь пора по домам.
Мне еще нужно заехать к Берте и потом к маленькой Лотхен, которая очень мила.
— Ну, Вера, хорошо. Глаза не заплаканы. Видно, поняла, что мать говорит правду, а
то все на дыбы подымалась, — Верочка сделала нетерпеливое движение, — ну, хорошо, не стану говорить, не расстраивайся. А
я вчера так и заснула у тебя в комнате, может, наговорила чего лишнего.
Я вчера не в своем виде была. Ты не верь
тому, что
я с пьяных-то глаз наговорила, — слышишь? не верь.
Он справился о здоровье Веры Павловны — «
я здорова»; он сказал, что очень рад, и навел речь на
то, что здоровьем надобно пользоваться, — «конечно, надобно», а по мнению Марьи Алексевны, «и молодостью также»; он совершенно с этим согласен, и думает, что хорошо было бы воспользоваться нынешним вечером для поездки за город: день морозный, дорога чудесная.
Так вот зачем он кататься-то звал! он хотел
меня за городом-то на
тот свет отправить, чтобы беззащитную девушку обесчестить!
— То-то, батюшка,
я уж и сначала догадывалась, что вы что-нибудь неспросту приехали, что уроки-то уроками, а цель у вас другая, да
я не
то полагала;
я думала, у вас ему другая невеста приготовлена, вы его у нас отбить хотите, — погрешила на вас, окаянная, простите великодушно.
Я не
то, чем вам показалась.
Прийти ко
мне — для вас значит потерять репутацию; довольно опасно для вас и
то, что
я уже один раз была в этой квартире, а приехать к вам во второй раз было бы, наверное, губить вас.
Между
тем надобно увидеться еще с вами, быть может, и не раз, —
то есть, если вы доверяете
мне, Да?
Я видела
ту молодую особу, о которой был вчера разговор, слышала о вашем нынешнем визите к ним, следовательно, знаю все, и очень рада, что это избавляет
меня от тяжелой необходимости расспрашивать вас о чем — либо.
В таком случае, — продолжает Жюли все
тем же длинным, длинным тоном официальных записок, — она отправит письмо на двух условиях — «вы можете принять или не принять их, — вы принимаете их, —
я отправляю письмо; вы отвергаете их, —
я жгу письмо», и т. д., все в этой же бесконечной манере, вытягивающей душу из спасаемого.
Он согласен, и на его лице восторг от легкости условий, но Жюли не смягчается ничем, и все тянет, и все объясняет… «первое — нужно для нее, второе — также для нее, но еще более для вас:
я отложу ужин на неделю, потом еще на неделю, и дело забудется; но вы поймете, что другие забудут его только в
том случае, когда вы не будете напоминать о нем каким бы
то ни было словом о молодой особе, о которой» и т. д.
— Как бы
то ни было, он сделает вам предложение,
я советую вам принять его.
Я не хочу ни властвовать, ни подчиняться,
я не хочу ни обманывать, ни притворяться,
я не хочу смотреть на мнение других, добиваться
того, что рекомендуют
мне другие, когда
мне самой этого не нужно.
Для
того, что не нужно
мне самой, —
я не пожертвую ничем, — не только собой, даже малейшим капризом не пожертвую.
Я хочу быть независима и жить по — своему; что нужно
мне самой, на
то я готова; чего
мне не нужно,
того не хочу и не хочу.
—
Я не знаю, — ведь
я вчера поутру, когда вставала, не знала, что
мне захочется полюбить вас; за несколько часов до
того, как полюбила вас, не знала, что полюблю, и не знала, как это
я буду чувствовать, когда полюблю вас.
Так теперь
я не знаю, что
я буду чувствовать, если
я полюблю мужчину,
я знаю только
то, что не хочу никому поддаваться, хочу быть свободна, не хочу никому быть обязана ничем, чтобы никто не смел сказать
мне: ты обязана делать для
меня что-нибудь!
Я хочу делать только
то, чего буду хотеть, и пусть другие делают так же;
я не хочу ни от кого требовать ничего,
я хочу не стеснять ничьей свободы и сама хочу быть свободна.
Не
тем я развращена, за что называют женщину погибшей, не
тем, что было со
мною, что
я терпела, от чего страдала, не
тем я развращена, что тело мое было предано поруганью, а
тем, что
я привыкла к праздности, к роскоши, не в силах жить сама собою, нуждаюсь в других, угождаю, делаю
то, чего не хочу — вот это разврат!
Не слушай
того, что
я тебе говорила, дитя мое:
я развращала тебя — вот мученье!
Была и еще одна причина в
том же роде: мать Сторешникова, конечно, станет противиться женитьбе — мать в этом случае представительница света, — а Сторешников до сих пор трусил матери и, конечно, тяготился своею зависимостью от нее. Для людей бесхарактерных очень завлекательна мысль: «
я не боюсь; у
меня есть характер».
Часа два продолжалась сцена. Марья Алексевна бесилась, двадцать раз начинала кричать и сжимала кулаки, но Верочка говорила: «не вставайте, или
я уйду». Бились, бились, ничего не могли сделать. Покончилось
тем, что вошла Матрена и спросила, подавать ли обед — пирог уже перестоялся.
Как только она позвала Верочку к папеньке и маменьке, тотчас же побежала сказать жене хозяйкина повара, что «ваш барин сосватал нашу барышню»; призвали младшую горничную хозяйки, стали упрекать, что она не по — приятельски себя ведет, ничего им до сих пор не сказала; младшая горничная не могла взять в толк, за какую скрытность порицают ее — она никогда ничего не скрывала; ей сказали — «
я сама ничего не слышала», — перед нею извинились, что напрасно ее поклепали в скрытности, она побежала сообщить новость старшей горничной, старшая горничная сказала: «значит, это он сделал потихоньку от матери, коли
я ничего не слыхала, уж
я все
то должна знать, что Анна Петровна знает», и пошла сообщить барыне.
— Мишель, справедливо ли
то, что
я слышу? (тоном гневного страдания.)
—
Я и не употребляла б их, если бы полагала, что она будет вашею женою. Но
я и начала с
тою целью, чтобы объяснить вам, что этого не будет и почему не будет. Дайте же
мне докончить. Тогда вы можете свободно порицать
меня за
те выражения, которые тогда останутся неуместны по вашему мнению, но теперь дайте
мне докончить.
Я хочу сказать, что ваша любовница, это существо без имени, без воспитания, без поведения, без чувства, — даже она пристыдила вас, даже она поняла все неприличие вашего намерения…
Обстоятельства были так трудны, что Марья Алексевна только махнула рукою.
То же самое случилось и с Наполеоном после Ватерлооской битвы, когда маршал Груши оказался глуп, как Павел Константиныч, а Лафайет стал буянить, как Верочка: Наполеон тоже бился, бился, совершал чудеса искусства, — и остался не при чем, и мог только махнуть рукой и сказать: отрекаюсь от всего, делай, кто хочет, что хочет и с собою, и со
мною.
— Но если так,
я прошу у вас одной пощады: вы теперь еще слишком живо чувствуете, как
я оскорбил вас… не давайте
мне теперь ответа, оставьте
мне время заслужить ваше прощение!
Я кажусь вам низок, подл, но посмотрите, быть может,
я исправлюсь,
я употреблю все силы на
то, чтоб исправиться! Помогите
мне, не отталкивайте
меня теперь, дайте
мне время,
я буду во всем слушаться вас! Вы увидите, как
я покорен; быть может, вы увидите во
мне и что-нибудь хорошее, дайте
мне время.
—
Мне жаль вас, — сказала Верочка: —
я вижу искренность вашей любви (Верочка, это еще вовсе не любовь, это смесь разной гадости с разной дрянью, — любовь не
то; не всякий
тот любит женщину, кому неприятно получить от нее отказ, — любовь вовсе не
то, — но Верочка еще не знает этого, и растрогана), — вы хотите, чтобы
я не давала вам ответа — извольте. Но предупреждаю вас, что отсрочка ни к чему не поведет:
я никогда не дам вам другого ответа, кроме
того, какой дала нынче.
— Это все наболтал Федя вскоре после первого же урока и потом болтал все в
том же роде, с разными такими прибавлениями: а
я ему, сестрица, нынче сказал, что на вас все смотрят, когда вы где бываете, а он, сестрица, сказал: «ну и прекрасно»; а
я ему сказал: а вы на нее не хотите посмотреть? а он сказал: «еще увижу».
— Если это для
меня,
то благодарю вас:
я не буду пить.
«Однако же — однако же», — думает Верочка, — что такое «однако же»? — Наконец нашла, что такое это «однако же» — «однако же он держит себя так, как держал бы Серж, который тогда приезжал с доброю Жюли. Какой же он дикарь? Но почему же он так странно говорит о девушках, о
том, что красавиц любят глупые и — и — что такое «и» — нашла что такое «и» — и почему же он не хотел ничего слушать обо
мне, сказал, что это не любопытно?
— Но вы обещались спеть, Вера Павловна: если бы
я смел,
я попросил бы вас пропеть из Риголетто (в
ту зиму «La donna e mobile» была модною ариею).