Неточные совпадения
Читатель не ограничивается такими легкими заключениями, — ведь у мужчины мыслительная способность и от природы сильнее, да и развита гораздо больше, чем у женщины; он говорит, — читательница тоже, вероятно, думает это, но не
считает нужным говорить, и потому
я не имею основания спорить с нею, — читатель говорит: «
я знаю, что этот застрелившийся господин не застрелился».
Когда
я говорю, что у
меня нет ни тени художественного таланта и что моя повесть очень слаба по исполнению, ты не вздумай заключить, будто
я объясняю тебе, что
я хуже тех твоих повествователей, которых ты
считаешь великими, а мой роман хуже их сочинений.
Ты добрая девушка: ты не глупая девушка; но ты
меня извини,
я ничего удивительного не нахожу в тебе; может быть, половина девушек, которых
я знал и знаю, а может быть, и больше, чем половина, —
я не
считал, да и много их, что считать-то — не хуже тебя, а иные и лучше, ты
меня прости.
Конечно, и то правда, что, подписывая на пьяной исповеди Марьи Алексевны «правда», Лопухов прибавил бы: «а так как, по вашему собственному признанию, Марья Алексевна, новые порядки лучше прежних, то
я и не запрещаю хлопотать о их заведении тем людям, которые находят себе в том удовольствие; что же касается до глупости народа, которую вы
считаете помехою заведению новых порядков, то, действительно, она помеха делу; но вы сами не будете спорить, Марья Алексевна, что люди довольно скоро умнеют, когда замечают, что им выгодно стало поумнеть, в чем прежде не замечалась ими надобность; вы согласитесь также, что прежде и не было им возможности научиться уму — разуму, а доставьте им эту возможность, то, пожалуй, ведь они и воспользуются ею».
— Нынче поутру Кирсанов дал
мне адрес дамы, которая назначила
мне завтра быть у нее.
Я лично незнаком с нею, но очень много слышал о ней от нашего общего знакомого, который и был посредником. Мужа ее знаю
я сам, — мы виделись у этого моего знакомого много раз. Судя по всему этому,
я уверен, что в ее семействе можно жить. А она, когда давала адрес моему знакомому, для передачи
мне, сказала, что уверена, что сойдется со
мною в условиях. Стало быть, мой друг, дело можно
считать почти совершенно конченным.
— Ах, мой миленький,
я уж и дни
считать перестала. Не проходят, вовсе не проходят.
Вот
я так и жила. Прошло месяца три, и много уже отдохнула
я в это время, потому что жизнь моя уже была спокойная, и хоть
я совестилась по причине денег, но дурной девушкою себя уж не
считала.
Это в переводе с теоретического языка на обыкновенный; а теория, которой держался Кирсанов,
считает такие пышные слова, как благородство, двусмысленными, темными, и Кирсанов по своей терминологии выразился бы так: «Всякий человек эгоист,
я тоже; теперь спрашивается: что для
меня выгоднее, удалиться или оставаться?
— Теперь, как
я вижу, уже достаточно. Пора. Уже двенадцать часов, а
я еще хочу изложить вам свои мысли об этом деле, потому что
считаю полезным для вас узнать мое мнение о нем. Вы согласны?
Такими обыкновенными людьми
я их
считаю, сами они
считают себя,
считают их все знакомые, то есть такие же люди, как они.
Но каждый порядочный человек вовсе не
счел бы геройством поступить на месте этих изображенных
мною людей точно так же, как они, и совершенно готов к этому, если бы так случилось, и много раз поступал не хуже в случаях не менее, или даже и более трудных, и все-таки не
считает себя удивительным человеком, а только думает о себе, что
я, дескать, так себе, ничего, довольно честный человек.
— Да, Саша, это так. Мы слабы потому, что
считаем себя слабыми. Но
мне кажется, что есть еще другая причина.
Я хочу говорить о себе и о тебе. Скажи, мой милый:
я очень много переменилась тогда в две недели, которые ты
меня не видел? Ты тогда был слишком взволнован. Тебе могло показаться больше, нежели было, или, в самом деле, перемена была сильна, — как ты теперь вспоминаешь?
А за столом было 37 человек (не
считая меня, гостьи, и Веры Павловны), правда, в том числе нескольких детей.
— Вы, кажется,
считаете меня игрушкою в руках других?
— Вы хотите найти себе дело? О, за этим не должно быть остановки; вы видите вокруг себя такое невежество, извините, что
я так отзываюсь о вашей стране, о вашей родине, — поправил он свой англицизм: — но
я сам в ней родился и вырос,
считаю ее своею, потому не церемонюсь, — вы видите в ней турецкое невежество, японскую беспомощность.
Я ненавижу вашу родину, потому что люблю ее, как свою, скажу
я вам, подражая вашему поэту. Но в ней много дела.
— Если вы
считаете меня порядочным человеком, вы позволите
мне бывать у вас, чтобы тогда, когда вы достаточно уверитесь во
мне,
я мог опять спросить вас о Кирсановых. Или, лучше, вы сами заговорите о них, когда вам покажется, что вы можете исполнить эту мою просьбу, которую
я сделаю теперь, и не буду возобновлять. Вы позволяете?
Но ведь молодежь нельзя
считать за гостей, — это свои люди, и Вера Павловна без церемонии гоняет их к Катерине Васильевне: «
Мне вы надоели, господа; ступайте к Катеньке, ей вы никогда не надоедите.
Неточные совпадения
Еще подбавил Филюшка… // И всё тут! Не годилось бы // Жене побои мужнины //
Считать; да уж сказала
я: // Не скрою ничего!
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала
я, // За дело принялась. // Три года, так
считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
Милон. Это его ко
мне милость. В мои леты и в моем положении было бы непростительное высокомерие
считать все то заслуженным, чем молодого человека ободряют достойные люди.
Стародум(один). Он, конечно, пишет ко
мне о том же, о чем в Москве сделал предложение.
Я не знаю Милона; но когда дядя его мой истинный друг, когда вся публика
считает его честным и достойным человеком… Если свободно ее сердце…
Стародум. Ему многие смеются.
Я это знаю. Быть так. Отец мой воспитал
меня по-тогдашнему, а
я не нашел и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а не вы. Тогда не знали еще заражать людей столько, чтоб всякий
считал себя за многих. Зато нонче многие не стоят одного. Отец мой у двора Петра Великого…