Неточные совпадения
— Ну, в «Англию», — сказал Степан Аркадьич, выбрав «Англию» потому, что там он, в «Англии», был более должен, чем в «Эрмитаже». Он потому
считал нехорошим избегать этой гостиницы. — У тебя есть извозчик? Ну и прекрасно, а то
я отпустил карету.
— Входить во все подробности твоих чувств
я не имею права и вообще
считаю это бесполезным и даже вредным, — начал Алексей Александрович. — Копаясь в своей душе, мы часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно. Твои чувства — это дело твоей совести; но
я обязан пред тобою, пред собой и пред Богом указать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана, и связана не людьми, а Богом. Разорвать эту связь может только преступление, и преступление этого рода влечет за собой тяжелую кару.
Еще в первое время по возвращении из Москвы, когда Левин каждый раз вздрагивал и краснел, вспоминая позор отказа, он говорил себе: «так же краснел и вздрагивал
я,
считая всё погибшим, когда получил единицу за физику и остался на втором курсе; так же
считал себя погибшим после того, как испортил порученное
мне дело сестры. И что ж? — теперь, когда прошли года,
я вспоминаю и удивляюсь, как это могло огорчать
меня. То же будет и с этим горем. Пройдет время, и
я буду к этому равнодушен».
—
Я не стану тебя учить тому, что ты там пишешь в присутствии, — сказал он, — а если нужно, то спрошу у тебя. А ты так уверен, что понимаешь всю эту грамоту о лесе. Она трудна.
Счел ли ты деревья?
— Ну да, а ум высокий Рябинина может. И ни один купец не купит не
считая, если ему не отдают даром, как ты. Твой лес
я знаю.
Я каждый год там бываю на охоте, и твой лес стòит пятьсот рублей чистыми деньгами, а он тебе дал двести в рассрочку. Значит, ты ему подарил тысяч тридцать.
Ты
считаешь Вронского аристократом, но
я нет.
Почему всякий
считает своим долгом заботиться обо
мне?
Решение мое следующее: каковы бы ни были ваши поступки,
я не
считаю себя в праве разрывать тех уз, которыми мы связаны властью свыше.
—
Я не нахожу, — уже серьезно возразил Свияжский, —
я только вижу то, что мы не умеем вести хозяйство и что, напротив, то хозяйство, которое мы вели при крепостном праве, не то что слишком высоко, а слишком низко. У нас нет ни машин, ни рабочего скота хорошего, ни управления настоящего, ни
считать мы не умеем. Спросите у хозяина, — он не знает, что ему выгодно, что невыгодно.
— Это должно составить краткое введение, которое
я прежде
считал ненужным».
— Простить
я не могу, и не хочу, и
считаю несправедливым.
Я для этой женщины сделал всё, и она затоптала всё в грязь, которая ей свойственна.
Я не злой человек,
я никогда никого не ненавидел, но ее
я ненавижу всеми силами души и не могу даже простить ее, потому что слишком ненавижу за всё то зло, которое она сделала
мне! — проговорил он со слезами злобы в голосе.
— Да
я не
считаю, чтоб она упала более, чем сотни женщин, которых вы принимаете! — еще мрачнее перебил ее Вронский и молча встал, поняв, что решение невестки неизменно.
— Как счастливо вышло тогда для Кити, что приехала Анна, — сказала Долли, — и как несчастливо для нее. Вот именно наоборот, — прибавила она, пораженная своею мыслью. — Тогда Анна так была счастлива, а Кити себя
считала несчастливой. Как совсем наоборот!
Я часто о ней думаю.
— И думаю, и нет. Только
мне ужасно хочется. Вот постой. — Она нагнулась и сорвала на краю дороги дикую ромашку. — Ну,
считай: сделает, не сделает предложение, — сказала она, подавая ему цветок.
— Ты пойми ужас и комизм моего положения, — продолжал он отчаянным шопотом, — что он у
меня в доме, что он ничего неприличного собственно ведь не сделал, кроме этой развязности и поджимания ног. Он
считает это самым хорошим тоном, и потому
я должен быть любезен с ним.
— Нисколько, — Левин слышал, что Облонский улыбался, говоря это, —
я просто не
считаю его более бесчестным, чем кого бы то ни было из богатых купцов и дворян. И те и эти нажили одинаково трудом и умом.
—
Я ничего не
считаю, — сказала она, — а всегда любила тебя, а если любишь, то любишь всего человека, какой он есть, а не каким
я хочу, чтоб он был.
— Если вы приехали к нам, вы, единственная женщина из прежних друзей Анны —
я не
считаю княжну Варвару, — то
я понимаю, что вы сделали это не потому, что вы
считаете наше положение нормальным, но потому, что вы, понимая всю тяжесть этого положения, всё так же любите ее и хотите помочь ей. Так ли
я вас понял? — спросил он, оглянувшись на нее.
— Нет, — перебил он и невольно, забывшись, что он этим ставит в неловкое положение свою собеседницу, остановился, так что и она должна была остановиться. — Никто больше и сильнее
меня не чувствует всей тяжести положения Анны. И это понятно, если вы делаете
мне честь
считать меня за человека, имеющего сердце.
Я причиной этого положения, и потому
я чувствую его.
Я нашел это занятие, и горжусь этим занятием, и
считаю его более благородным, чем занятия моих бывших товарищей при дворе и по службе.
И буду за честь
считать, если
меня выберут гласным.
— Да, но вы себя не
считаете. Вы тоже ведь чего-нибудь стóите? Вот
я про себя скажу.
Я до тех пор, пока не хозяйничал, получал на службе три тысячи. Теперь
я работаю больше, чем на службе, и, так же как вы, получаю пять процентов, и то дай Бог. А свои труды задаром.
— Но
я полагал, что Анна Аркадьевна отказывается от развода в том случае, если
я требую обязательства оставить
мне сына.
Я так и отвечал и думал, что дело это кончено. И
считаю его оконченным, — взвизгнул Алексей Александрович.
«Пятнадцать минут туда, пятнадцать назад. Он едет уже, он приедет сейчас. — Она вынула часы и посмотрела на них. — Но как он мог уехать, оставив
меня в таком положении? Как он может жить, не примирившись со
мною?» Она подошла к окну и стала смотреть на улицу. По времени он уже мог вернуться. Но расчет мог быть неверен, и она вновь стала вспоминать, когда он уехал, и
считать минуты.
«Что ж это, Кити
считает для себя унизительным встретиться со
мной? — думала Анна, оставшись одна.
— Так-то и единомыслие газет.
Мне это растолковали: как только война, то им вдвое дохода. Как же им не
считать, что судьбы народа и Славян… и всё это?
—
Я только бы одно условие поставил, — продолжал князь. — Alphonse Karr прекрасно это писал перед войной с Пруссией. «Вы
считаете, что война необходима? Прекрасно. Кто проповедует войну, — в особый, передовой легион и на штурм, в атаку, впереди всех!»
Неточные совпадения
Еще подбавил Филюшка… // И всё тут! Не годилось бы // Жене побои мужнины //
Считать; да уж сказала
я: // Не скрою ничего!
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала
я, // За дело принялась. // Три года, так
считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
Милон. Это его ко
мне милость. В мои леты и в моем положении было бы непростительное высокомерие
считать все то заслуженным, чем молодого человека ободряют достойные люди.
Стародум(один). Он, конечно, пишет ко
мне о том же, о чем в Москве сделал предложение.
Я не знаю Милона; но когда дядя его мой истинный друг, когда вся публика
считает его честным и достойным человеком… Если свободно ее сердце…
Стародум. Ему многие смеются.
Я это знаю. Быть так. Отец мой воспитал
меня по-тогдашнему, а
я не нашел и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а не вы. Тогда не знали еще заражать людей столько, чтоб всякий
считал себя за многих. Зато нонче многие не стоят одного. Отец мой у двора Петра Великого…