Неточные совпадения
Читатель не ограничивается такими легкими заключениями, — ведь у мужчины мыслительная способность и от природы сильнее, да и развита гораздо больше, чем у женщины; он говорит, — читательница тоже, вероятно,
думает это, но не считает нужным говорить, и потому
я не имею основания спорить с нею, — читатель говорит: «
я знаю, что этот застрелившийся господин не застрелился».
Да, первые страницы рассказа обнаруживают, что
я очень плохо
думаю о публике.
Я сердит на тебя за то, что ты так зла к людям, а ведь люди — это ты: что же ты так зла к самой себе. Потому
я и браню тебя. Но ты зла от умственной немощности, и потому, браня тебя,
я обязан помогать тебе. С чего начать оказывание помощи? да хоть с того, о чем ты теперь
думаешь: что это за писатель, так нагло говорящий со
мною? —
я скажу тебе, какой
я писатель.
А Верочка, наряженная, идет с матерью в церковь да
думает: «к другой шли бы эти наряды, а на
меня что ни надень, все цыганка — чучело, как в ситцевом платье, так и в шелковом.
А у вас в книгах, Верочка, написано, что не годится так жить, — а ты
думаешь,
я этого не знаю?
Эх, Верочка, ты
думаешь,
я не знаю, какие у вас в книгах новые порядки расписаны? — знаю: хорошие.
— Мсье Сторешни́к! — Сторешников возликовал: француженка обращалась к нему в третий раз во время ужина: — мсье Сторешни́к! вы позвольте
мне так называть вас, это приятнее звучит и легче выговаривается, —
я не
думала, что
я буду одна дама в вашем обществе;
я надеялась увидеть здесь Адель, — это было бы приятно,
я ее так редко ежу.
— Да, — сказал статский, лениво потягиваясь: — ты прихвастнул, Сторешников; у вас дело еще не кончено, а ты уж наговорил, что живешь с нею, даже разошелся с Аделью для лучшего заверения нас. Да, ты описывал нам очень хорошо, но описывал то, чего еще не видал; впрочем, это ничего; не за неделю до нынешнего дня, так через неделю после нынешнего дня, — это все равно. И ты не разочаруешься в описаниях, которые делал по воображению; найдешь даже лучше, чем
думаешь.
Я рассматривал: останешься доволен.
— Жюли, будь хладнокровнее. Это невозможно. Не он, так другой, все равно. Да вот, посмотри, Жан уже
думает отбить ее у него, а таких Жанов тысячи, ты знаешь. От всех не убережешь, когда мать хочет торговать дочерью. Лбом стену не прошибешь, говорим мы, русские. Мы умный народ, Жюли. Видишь, как спокойно
я живу, приняв этот наш русский принцип.
Он справился о здоровье Веры Павловны — «
я здорова»; он сказал, что очень рад, и навел речь на то, что здоровьем надобно пользоваться, — «конечно, надобно», а по мнению Марьи Алексевны, «и молодостью также»; он совершенно с этим согласен, и
думает, что хорошо было бы воспользоваться нынешним вечером для поездки за город: день морозный, дорога чудесная.
Ваше положение с одинаковою определенностью ясно и
мне и вам («господи, лучше бы ругалась!»
думает подсудимый).
Я не привыкла к богатству —
мне самой оно не нужно, — зачем же
я стану искать его только потому, что другие
думают, что оно всякому приятно и, стало быть, должно быть приятно
мне?
Я не могу прикасаться к чистому, не оскверняя; беги
меня, дитя мое,
я гадкая женщина, — не
думай о свете!
Сторешников чаще и чаще начал
думать: а что, как
я в самом деле возьму да женюсь на ней?
Подобно Жюли,
я люблю называть грубые вещи прямыми именами грубого и пошлого языка, на котором почти все мы почти постоянно
думаем и говорим.
«Язычок мой проклятый, много он
меня губил!» —
думала она.
— Так было, ваше превосходительство, что Михаил Иванович выразили свое намерение моей жене, а жена сказала им, что
я вам, Михаил Иванович, ничего не скажу до завтрего утра, а мы с женою были намерены, ваше превосходительство, явиться к вам и доложить обо всем, потому что как в теперешнее позднее время не осмеливались тревожить ваше превосходительство. А когда Михаил Иванович ушли, мы сказали Верочке, и она говорит:
я с вами, папенька и маменька, совершенно согласна, что нам об этом
думать не следует.
Михаил Иваныч лежал, и не без некоторого довольства покручивал усы. — «Это еще зачем пожаловала сюда-то? Ведь у
меня нет нюхательных спиртов от обмороков»,
думал он, вставая при появлении матери. Но он увидел на ее лице презрительное торжество.
—
Я не знаю, что и
подумать, maman; вы так странно…
«Однако же — однако же», —
думает Верочка, — что такое «однако же»? — Наконец нашла, что такое это «однако же» — «однако же он держит себя так, как держал бы Серж, который тогда приезжал с доброю Жюли. Какой же он дикарь? Но почему же он так странно говорит о девушках, о том, что красавиц любят глупые и — и — что такое «и» — нашла что такое «и» — и почему же он не хотел ничего слушать обо
мне, сказал, что это не любопытно?
Однако ж это «пожалуй» звучит похоже на тo, что «
я готова, чтобы только отвязаться», —
думает учитель.
— Не будет? — перебила Верочка: —
я сама
думала, что их не будет: но как их не будет, этого
я не умела придумать — скажите, как?
—
Я так и
думал, — в последние три часа, с той поры как вышел сюда из — за карточного стола. Но зачем же он считается женихом?
Разве
я не знаю, как
думают обо
мне все, кто здесь есть?
Интриганка, хитрит, хочет быть богата, хочет войти в светское общество, блистать, будет держать мужа под башмаком, вертеть им, обманывать его, — разве
я не знаю, что все обо
мне так
думают?
«Как это странно, —
думает Верочка: — ведь
я сама все это передумала, перечувствовала, что он говорит и о бедных, и о женщинах, и о том, как надобно любить, — откуда
я это взяла?
Если бы они это говорили,
я бы знала, что умные и добрые люди так
думают; а то ведь
мне все казалось, что это только
я так
думаю, потому что
я глупенькая девочка, что кроме
меня, глупенькой, никто так не
думает, никто этого в самом деле не ждет.
Да и
я сам, хотя полюбил ученье, стал ли бы тратить время на него, если бы не
думал, что трата вознаградится с процентами?
Я сама давно
думала в том роде, как прочла в вашей книге и услышала от вас.
Лопухов и не
подумал сказать: «а
я, брат, очень ею заинтересовался», или, если не хотел говорить этого, то и не
подумал заметить в предотвращение такой догадки: «ты не
подумай, Александр, что
я влюбился».
И вдруг дверь растворилась, и Верочка очутилась в поле, бегает, резвится и
думает: «как же это
я могла не умереть в подвале?» — «это потому, что
я не видала поля; если бы
я видала его,
я бы умерла в подвале», — и опять бегает, резвится.
Снится ей, что она разбита параличом, и она
думает: «как же это
я разбита параличом?
— А как стало легко! — вся болезнь прошла, — и Верочка встала, идет, бежит, и опять на поле, и опять резвится, бегает, и опять
думает: «как же это
я могла переносить паралич?» — «это потому, что
я родилась в параличе, не знала, как ходят и бегают; а если б знала, не перенесла бы», — и бегает, резвится.
«Как отлично устроится, если это будет так, —
думал Лопухов по дороге к ней: — через два, много через два с половиною года,
я буду иметь кафедру. Тогда можно будет жить. А пока она проживет спокойно у Б., — если только Б. действительно хорошая женщина, — да в этом нельзя и сомневаться».
— Все, что вы говорили в свое извинение, было напрасно.
Я обязан был оставаться, чтобы не быть грубым, не заставить вас
подумать, что
я виню или сержусь. Но, признаюсь вам,
я не слушал вас. О, если бы
я не знал, что вы правы! Да, как это было бы хорошо, если б вы не были правы.
Я сказал бы ей, что мы не сошлись в условиях или что вы не понравились
мне! — и только, и мы с нею стали бы надеяться встретить другой случай избавления. А теперь, что
я ей скажу?
— Что
я ей скажу? — повторял Лопухов, сходя с лестницы. — Как же это ей быть? Как же это ей быть? —
думал он, выходя из Галерной в улицу, которая ведет на Конногвардейский бульвар.
— Пойдемте домой, мой друг,
я вас провожу. Поговорим.
Я через несколько минут скажу, в чем неудача. А теперь дайте
подумать.
Я все еще не собрался с мыслями. Надобно придумать что-нибудь новое. Не будем унывать, придумаем. — Он уже прибодрился на последних словах, но очень плохо.
— («Как бледна!») Нет, мой друг, вы не
думайте того, что
я сказал.
Я не так сказал. Все устроим как-нибудь.
— Что это вы, батюшка? Дмитрий Сергеич, как это можно с родными ссориться?
Я об вас, батюшка, не так
думала.
— Милый мой, и
я тогда же
подумала, что ты добрый. Выпускаешь
меня на волю, мой милый. Теперь
я готова терпеть; теперь
я знаю, что уйду из подвала, теперь
мне будет не так душно в нем, теперь ведь
я уж знаю, что выйду из него. А как же
я уйду из него, мой милый?
— А ты
думаешь,
я уж такая глупенькая, что не могу, как выражаются ваши книги, вывесть заключение из посылок?
— Вера Павловна,
я вам предложил свои мысли об одной стороне нашей жизни, — вы изволили совершенно ниспровергнуть их вашим планом, назвали
меня тираном, поработителем, — извольте же придумывать сами, как будут устроены другие стороны наших отношений!
Я считаю напрасным предлагать свои соображения, чтоб они были точно так же изломаны вами. Друг мой, Верочка, да ты сама скажи, как ты
думаешь жить; наверное
мне останется только сказать: моя милая! как она умно
думает обо всем!
— Прекрасно. Приходит ко
мне знакомый и говорит, что в два часа будет у
меня другой знакомый; а
я в час ухожу по делам;
я могу попросить тебя передать этому знакомому, который зайдет в два часа, ответ, какой ему нужен, — могу
я просить тебя об этом, если ты
думаешь оставаться дома?
Я всегда смотрю и
думаю: отчего с посторонними людьми каждый так деликатен? отчего при чужих людях все стараются казаться лучше, чем в своем семействе? — и в самом деле, при посторонних людях бывают лучше, — отчего это?
—
Я не знаю, Верочка, что
мне и
думать о тебе. Да ты
меня и прежде удивляла.
Я за то тебя и полюбила, мой милый, что ты не так
думаешь.
А ведь ты не так
думаешь, мой миленький, так зачем же тебе целовать у
меня руку?
Да хоть и не объясняли бы, сама сообразит: «ты, мой друг, для
меня вот от чего отказался, от карьеры, которой ждал», — ну, положим, не денег, — этого не взведут на
меня ни приятели, ни она сама, — ну, хоть и то хорошо, что не будет
думать, что «он для
меня остался в бедности, когда без
меня был бы богат».
Вот и будет сокрушаться: «ах, какую он для
меня принес жертву!» И не
думал жертвовать.