Неточные совпадения
Труд без знания бесплоден, наше счастье невозможно без счастья других. Просветимся — и обогатимся;
будем счастливы — и
будем братья и
сестры, — это дело пойдет, — поживем, доживем.
Сострадательные люди, не оправдывающие его, могли бы также сказать ему в извинение, что он не совершенно лишен некоторых похвальных признаков: сознательно и твердо решился отказаться от всяких житейских выгод и почетов для работы на пользу другим, находя, что наслаждение такою работою — лучшая выгода для него; на девушку, которая
была так хороша, что он влюбился в нее, он смотрел таким чистым взглядом, каким не всякий брат глядит на
сестру; но против этого извинения его материализму надобно сказать, что ведь и вообще нет ни одного человека, который
был бы совершенно без всяких признаков чего-нибудь хорошего, и что материалисты, каковы бы там они ни
были, все-таки материалисты, а этим самым уже решено и доказано, что они люди низкие и безнравственные, которых извинять нельзя, потому что извинять их значило бы потворствовать материализму.
Моя мать часто сердилась, иногда бивала меня, но тогда, когда у нее, как она говорила, отнималась поясница от тасканья корчаг и чугунов, от мытья белья на нас пятерых и на пять человек семинаристов, и мытья полов, загрязненных нашими двадцатью ногами, не носившими калош, и ухода за коровой; это — реальное раздражение нерв чрезмерною работою без отдыха; и когда, при всем этом, «концы не сходились», как она говорила, то
есть нехватало денег на покупку сапог кому-нибудь из нас, братьев, или на башмаки
сестрам, — тогда она бивала нас.
Невеста своих женихов,
сестра своих
сестер берет Верочку за руку, — Верочка, я хотела всегда
быть доброй с тобой, ведь ты добрая, а я такова, каков сам человек, с которым я говорю. Но ты теперь грустная, — видишь, и я грустная; посмотри, хороша ли я грустная?
У некоторых
были старухи родственницы, матери или тетки; две содержали стариков — отцов; у многих
были маленькие братья или
сестры.
После нескольких колебаний определили считать за брата или
сестру до 8 лет четвертую часть расходов взрослой девицы, потом содержание девочки до 12 лет считалось за третью долю, с 12 — за половину содержания
сестры ее, с 13 лет девочки поступали в ученицы в мастерскую, если не пристраивались иначе, и положено
было, что с 16 лет они становятся полными участницами компании, если
будут признаны выучившимися хорошо шить.
А если и бывали иногда в нем тяжелые нарушения от огорчений, за них вознаграждали и особенные радостные случаи, которые встречались чаще огорчений: вот удалось очень хорошо пристроить маленьких
сестру или брата той — другой девушки; на третий год, две девушки выдержали экзамен на домашних учительниц, — ведь это
было какое счастье для них!
К Вере Павловне они питают беспредельное благоговение, она даже дает им целовать свою руку, не чувствуя себе унижения, и держит себя с ними, как будто пятнадцатью годами старше их, то
есть держит себя так, когда не дурачится, но, по правде сказать, большею частью дурачится, бегает, шалит с ними, и они в восторге, и тут бывает довольно много галопированья и вальсированья, довольно много простой беготни, много игры на фортепьяно, много болтовни и хохотни, и чуть ли не больше всего пения; но беготня, хохотня и все нисколько не мешает этой молодежи совершенно, безусловно и безгранично благоговеть перед Верою Павловною, уважать ее так, как дай бог уважать старшую
сестру, как не всегда уважается мать, даже хорошая.
Компания имела человек пятьдесят или больше народа: более двадцати швей, — только шесть не участвовали в прогулке, — три пожилые женщины, с десяток детей, матери,
сестры и братья швей, три молодые человека, женихи: один
был подмастерье часовщика, другой — мелкий торговец, и оба эти мало уступали манерами третьему, учителю уездного училища, человек пять других молодых людей, разношерстных званий, между ними даже двое офицеров, человек восемь университетских и медицинских студентов.
— Каждое из этих слов говорилось после долгого промежутка, а промежутки
были наполнены тем, что он гладил ее волоса, ласкал ее, как брат огорченную
сестру.
Поместья
были, однако ж, не очень велики, всего душ тысячи две с половиною, а детей на деревенском досуге явилось много, человек 8; наш Рахметов
был предпоследний, моложе его
была одна
сестра; потому наш Рахметов
был уже человек не с богатым наследством: он получил около 400 душ да 7 000 десятин земли.
Вышел из 2–го курса, поехал в поместье, распорядился, победив сопротивление опекуна, заслужив анафему от братьев и достигнув того, что мужья запретили его
сестрам произносить его имя; потом скитался по России разными манерами: и сухим путем, и водою, и тем и другою по обыкновенному и по необыкновенному, — например, и пешком, и на расшивах, и на косных лодках, имел много приключений, которые все сам устраивал себе; между прочим, отвез двух человек в казанский, пятерых — в московский университет, — это
были его стипендиаты, а в Петербург, где сам хотел жить, не привез никого, и потому никто из нас не знал, что у него не 400, а 3 000 р. дохода.
«Но шли века; моя
сестра — ты знаешь ее? — та, которая раньше меня стала являться тебе, делала свое дело. Она
была всегда, она
была прежде всех, она уж
была, как
были люди, и всегда работала неутомимо. Тяжел
был ее труд, медлен успех, но она работала, работала, и рос успех. Мужчина становился разумнее, женщина тверже и тверже сознавала себя равным ему человеком, — и пришло время, родилась я.
— Я одна не могу рассказать тебе этого, для этого мне нужна помощь моей старшей
сестры, — той, которая давно являлась тебе. Она моя владычица и слуга моя. Я могу
быть только тем, чем она делает меня; но она работает для меня.
Сестра, приди на помощь.
— Здравствуй,
сестра, — говорит она царице, — здесь и ты,
сестра? — говорит она Вере Павловне, — ты хочешь видеть, как
будут жить люди, когда царица, моя воспитанница,
будет царствовать над всеми? Смотри.
«Войдем опять в зал, посмотрим, как они
будут обедать», — говорит старшая
сестра.
Ведь всего пять шесть блюд: те, которые должны
быть горячие, поставлены на таких местах, что не остынут; видишь, в углублениях, — это ящики с кипятком, — говорит старшая
сестра.
— «И все так
будут жить?» — «Все, — говорит старшая
сестра, — для всех вечная весна и лето, вечная радость.
«Видишь, на это скучно
было бы смотреть, тут
было бы скучно жить, — говорит младшая
сестра, — я так не хочу».
— «Да везде, где тепло и хорошо, — говорит старшая
сестра: — на лето, когда здесь много работы и хорошо, приезжает сюда множество всяких гостей с юга; мы
были в доме, где вся компания из одних вас; но множество домов построено для гостей, в других и разноплеменные гости и хозяева поселяются вместе, кому как нравится, такую компанию и выбирает.
«Эти горы
были прежде голые скалы, — говорит старшая
сестра.
Мы вошли в рабочие комнаты, и девушки, занимавшиеся в них, тоже показались мне одеты как дочери,
сестры, молодые жены этих чиновников: на одних
были шелковые платья, из простеньких шелковых материй, на других барежевые, кисейные.