Неточные совпадения
— К доктору, к Николаю Николаевичу! — где-то уже совсем близко
зазвучали голоса.
— Девоньки миленькие, стриженьки, голубоньки! — лепечет возбужденная и красная, как рак, Женя. — Мне к баронессину рожденью подушку гладью кончать надо, спешить, каждый час дорог, а нынче особенно… Ведь завтра-то рожденье — отсылать надо… А тут Павлы Артемьевнина комната не убрана. Дорушка Иванова, либо ты, Дуняша Прохорова, уберите кто-нибудь! Ради господа, за меня! — И
голос обычно грубоватой, любившей покомандовать Жени
зазвучал непривычными ему мягкими нотами. Дорушка и Дуня испуганно переглянулись.
— Здравствуйте, милушки, здравствуйте, крошки мои! Душечки! Клопики! Пичужечки! Рыбоньки! Здравствуйте, мои пыжички, канареички, пташечки мои холосые! —
зазвучал, переливаясь на десяток нежнейших интонаций, и без того нежный и звонкий, как серебряный колокольчик,
голос баронессы. И она протягивала вперед свои так и сверкающие драгоценными каменьями руки.
— Этого не может быть, — надорванным волнением вдруг
зазвучал голос тети Лели, — среди наших детей не может и не должно быть воровок, — с ударением на каждом слове проговорила она.
Все встали и повернулись к образу, гости, начальство и воспитанницы. «Рождество твое Христе боже наш», —
зазвучало соединенным хором молодых и детских
голосов. За рождественским тропарем следовал национальный гимн, по окончании которого все приютки, как один человек, повернулись к Наруковой и проговорили тем же дружным хором...
— Расскажи! Расскажи! —
зазвучали вокруг Наташи оживленные
голоса.
Но вот она заговорила… Сначала тихо, потом все тверже и увереннее
зазвучал ее
голос...
— И то душно! Антонина Николаевна, душенька, отпустите нас! —
зазвучали хором звонкие молодые
голоса.
Между тем Тыбурций быстро отпер входную дверь и, остановившись на пороге, в одну секунду оглядел нас обоих своими острыми рысьими глазами. Я до сих пор помню малейшую черту этой сцены. На мгновение в зеленоватых глазах, в широком некрасивом лице уличного оратора мелькнула холодная и злорадная насмешка, но это было только на мгновение. Затем он покачал головой, и в его
голосе зазвучала скорее грусть, чем обычная ирония.
Сначала она выговаривала слова равнодушно, но заунывно-страстный, родной напев расшевелил понемногу ее самое, щеки ее покраснели, взор заблистал,
голос зазвучал горячо. Она кончила.
— И отдам, когда мне захочется. Когда они у меня будут! — глухо крикнула она, но тотчас же ее
голос зазвучал по-другому, глаза мигнули раз, другой и как будто подернулись влагой. — У меня теперь ничего нет, — продолжала она уже не гневно, а искренне, — а когда меня выделят, я сумею употребить с толком деньгу, какая у меня будет. Я и хотела… по душе с тобой говорить… Устроили бы не кулаческое заведение… Коли ты другой человек, не промышленник, вот бы и мог…
Неточные совпадения
В одну минуту он так перемесил всё это общественное тесто, что стала гостиная хоть куда, и
голоса оживленно
зазвучали.
Бросила прочь она от себя платок, отдернула налезавшие на очи длинные волосы косы своей и вся разлилася в жалостных речах, выговаривая их тихим-тихим
голосом, подобно когда ветер, поднявшись прекрасным вечером, пробежит вдруг по густой чаще приводного тростника: зашелестят,
зазвучат и понесутся вдруг унывно-тонкие звуки, и ловит их с непонятной грустью остановившийся путник, не чуя ни погасающего вечера, ни несущихся веселых песен народа, бредущего от полевых работ и жнив, ни отдаленного тарахтенья где-то проезжающей телеги.
Тишина, только тишина и безлюдье — вот что нужно было ему для того, чтобы все самые слабые и спутанные
голоса внутреннего мира
зазвучали понятно.
Голос его
зазвучал самодовольно, он держал в руке пустой стакан, приглаживая другою рукой рыжеватые волосы, и ляжки его поочередно вздрагивали, точно он поднимался по лестнице.
Это командовал какой-то чумазый, золотоволосый человек, бесцеремонно расталкивая людей; за ним, расщепляя толпу, точно клином, быстро пошли студенты, рабочие, и как будто это они толчками своими восстановили движение, — толпа снова двинулась, пение
зазвучало стройней и более грозно. Люди вокруг Самгина отодвинулись друг от друга, стало свободнее, шорох шествия уже потерял свою густоту, которая так легко вычеркивала
голоса людей.